Жозеф Бальзамо. Том 2

Дофина с невозмутимым хладнокровием, какое можно встретить лишь при дворе, сохраняла полнейшую серьезность. Король же, ничуть не смущаясь, продолжал петь:

Руссо почувствовал, что лицо у него пылает.

— Скажите-ка, господин Руссо, — вдруг поинтересовался король, — это правда, что вы иногда рядитесь в армянина?

Руссо еще сильнее покраснел, а язык у него намертво прилип к гортани, так что, даже если бы ему сейчас посулили полкоролевства, он все равно не мог бы произнести ни слова.

А король, не дожидаясь ответа, вновь запел:

— Господин Руссо, вы, если я не ошибаюсь, проживаете на улице Платриер? — спросил король.

Руссо кивнул, но то была ultima Thule [68] его возможностей… Никогда еще в жизни ему так не хотелось, чтобы кто-нибудь пришел на помощь.

А король опять замурлыкал:

— Я слышал, господин Руссо, у вас весьма скверные отношения с Вольтером?

От этого вопроса у Руссо смешались остатки мыслей в голове; вдобавок он окончательно смутился. Король, судя по всему, не испытывал к нему ни малейшей жалости; он продолжил под аккомпанемент оркестра свои жестокие вокальные упражнения, способные погубить Аполлона так же, как этот бог погубил Марсия [69], и удалился, напевая:

Руссо остался в фойе один. Дофина покинула его, чтобы довершить свой туалет.

Пошатываясь и спотыкаясь, Руссо выбрался в коридор и наткнулся на парочку, блистающую бриллиантами, цветами и кружевами; эти двое полностью перегородили коридор, причем молодой человек весьма нежно пожимал ручку женщине.

Женщина в пышных кружевах, с неимоверно высокой куафюрой обмахивалась веером, распространяя аромат духов; она была ослепительна, как звезда. Она нечаянно толкнула Руссо.

Молодой человек был прелестен; стройный и изящный, он теребил голубую орденскую ленту над английским жабо и заливался подкупающе искренним смехом, а потом внезапно обретал серьезность и нашептывал даме на ухо что-то, от чего она в свой черед заливалась смехом; видно было, что они прекрасно понимают друг друга.

В соблазнительной красавице Руссо узнал графиню Дюбарри; узнав ее, он по своей привычке сосредоточиваться лишь только на одном объекте не обратил внимания на ее кавалера.

Молодой же человек с голубой лентой был не кто иной, как граф д'Артуа; он вовсю проказничал с любовницей своего деда.

Г-жа Дюбарри, увидев темную фигуру Руссо, вскрикнула:

— Боже мой!

— В чем дело? — спросил граф д'Артуа и тоже взглянул на философа. Он уже подавал руку г-же Дюбарри, чтобы увести ее, но она воскликнула:

— Господин Руссо!

— Руссо из Женевы? — тоном школьника на каникулах переспросил граф д'Артуа.

— Да, ваше высочество, — подтвердила графиня.

— О, здравствуйте, господин Руссо! — обрадовался проказник, видевший, как философ только что безуспешно пытался пройти мимо них. — Здравствуйте! Мы пришли послушать вашу музыку.

— Ваше высочество… — пробормотал Руссо, наконец-то обратив внимание на голубую ленту.

— Ах, совершенно очаровательную музыку, под стать уму и сердцу ее автора, — подтвердила графиня.

Руссо поднял голову, и взгляд его вспыхнул от пламенного взгляда графини.

— Сударыня… — хмуро произнес он.

— Графиня, я буду играть Колена, — воскликнул граф д'Артуа, — а вас умоляю сыграть Колетту.

— С радостью, ваше высочество, но я не актриса и никогда не посмею профанировать музыку маэстро.

Руссо отдал бы жизнь за то, чтобы еще раз осмелиться взглянуть на графиню: ее голос, тон, ласковые слова, красота уже поймали его сердце на крючок.

Он решил бежать.

— Господин Руссо, — загораживая ему дорогу, попросил принц, — мне хотелось бы, чтобы вы разучили со мной роль Колена.

— А вот я ни за что не осмелюсь попросить у господина Руссо совета, как мне исполнять роль Колетты, — с деланной робостью объявила графиня, чем окончательно привела философа в уныние.

Он спросил взглядом: почему?

— Господин Руссо ненавидит меня, — сладчайшим голосом объяснила г-жа Дюбарри принцу.

— Быть не может! — воскликнул граф д'Артуа. — Да разве есть кто-нибудь, кто способен вас ненавидеть?

— Уж поверьте, — подтвердила графиня.

— Нет, господин Руссо слишком благовоспитанный человек и написал столько прекрасных вещей, что просто не способен избегать такой прелестной женщины, — заявил граф д'Артуа.

Руссо горестно вздохнул, словно собираясь отдать богу душу, но тут граф д'Артуа неосторожно оставил узкую лазейку между собой и стеною, и философ шмыгнул в нее.

Однако в этот вечер Руссо решительно не везло: не успел он сделать и нескольких шагов, как натолкнулся на новую группу.

Эта группа состояла из двух человек — старого и молодого; у молодого была голубая лента, старик, с лицом бледным и суровым, был весь в красном.

Оба они слышали, как граф д'Артуа со смехом громко крикнул:

— Господин Руссо! Господин Руссо! Я теперь всем буду рассказывать, как вы бежали от графини, но только боюсь, что мне никто не поверит.

— Руссо… — пробормотали одновременно старый и молодой.

— Брат! Господин де Лавогийон! Задержите его! — все так же со смехом крикнул принц.

Тут Руссо понял, на какой риф вынесла его несчастливая звезда.

— Граф Прованский и воспитатель королевских внуков, — прошептал он.

Граф Прованский преградил Руссо дорогу.

— Здравствуйте, сударь, — резко и высокомерно произнес он.

Растерявшийся Руссо поклонился, шепча:

— Нет, я отсюда никогда не выберусь.

— Очень рад встретить вас, сударь, — продолжал принц тоном наставника, который долго разыскивал и наконец-то нашел провинившегося ученика.

«Ну вот, опять выслушивать дурацкие комплименты, — подумал Руссо. — Господи, как безвкусны великие мира сего».

— Сударь, я прочел ваш перевод Тацита.

«Вот оно что, — подумал Руссо. — Он, оказывается, грамотей, педант».

— Вам известно, что Тацита весьма трудно переводить?

— Ваше высочество, я отметил это в своем небольшом вступлении.

— Как же, как же, читал. Вы там еще пишете, что знаете латынь весьма посредственно.

— Совершенно верно, ваше высочество.

— В таком случае, господин Руссо, зачем вы переводили Тацита?

— Это было упражнение в стиле, ваше высочество.

— Так вот, господин Руссо, вы ошибочно перевели «imperatoria brevitate» как «сжатая лаконичная речь».

Встревоженный Руссо судорожно пытался вспомнить, о чем идет речь.

— Да, да, именно так вы и перевели, — подтвердил юный принц с апломбом старца ученого, обнаружившего ошибку у Сомеза [70]. — Это в главе, где Тацит рассказывает, как Пизон [71] выступал перед своими воинами.

— Да, ваше высочество?

— «Imperatoria brevitate», господин Руссо, означает «с лаконичностью военачальника», то есть человека, привычного командовать. «С лаконичностью полководца» — вот правильное выражение. Верно, господин де Лавогийон?

— Да, ваше высочество, — подтвердил воспитатель.

Руссо промолчал. Принц же добавил:

— Это совершеннейшая бессмыслица, господин Руссо. Да, я нашел у вас еще одну бессмыслицу.