Морской ястреб

— Но, сэр Джон, — возразила она, — если каждого мужчину проклинать за грехи его предков, то где же вы найдёте мне мужа, который заслужил бы ваше одобрение?

— Его отец… — начал сэр Джон.

— Говорите о нём, а не о его отце, — прервала Розамунда.

— Именно это я и делаю, — ответил он, пытаясь выиграть время и собраться с мыслями. Всякий раз, когда Розамунда перебивала его и просила не уклоняться от темы, сэр Джон лишался своих лучших аргументов. — Достаточно уже и того, что он унаследовал многие порочные черты своего отца. Мы видим это по той жизни, что он ведёт. Возможно, что он унаследовал и что-нибудь похуже — время покажет.

— Иными словами, — пошутила она с на редкость серьёзным выражением лица, — мне надо подождать, пока сэр Оливер не умрёт от старости, и я смогу убедиться, что у него нет грехов, мешающих быть достойным супругом.

— Нет, нет, — воскликнул он, — боже упаси! Вы всё переворачиваете с ног на голову.

— О нет, сэр Джон, именно вы этим занимаетесь. Я всего лишь ваше зеркало.

Сэр Джон заёрзал на стуле и уступил.

— Пусть будет так, — раздражённо ответил он. — Поговорим о тех недостатках сэра Оливера, которые он уже успел проявить.

И сэр Джон принялся перечислять их.

— Но всё это не более чем ваше суждение о сэре Оливере: всего лишь то, что вы о нём думаете.

— Так думает весь свет.

— Но ведь я выхожу замуж на основании того, что я сама думаю о своём избраннике, а не того, что думают о нём другие. И по-моему, вы изображаете его в слишком мрачном свете. Я не нахожу в сэре Оливере тех качеств, что вы ему приписываете.

— Но именно чтобы избавить вас от такого открытия, я и умоляю вас не выходить за него.

— И всё же, если я не выйду за Оливера, то никогда не сделаю никакого открытия, а значит, буду любить его и мечтать о том, чтобы стать его женой. Неужели именно так должна пройти вся моя жизнь?

Розамунда рассмеялась и, подойдя к сэру Джону, обняла его с нежностью любящей дочери. За те десять лет, что прошли со смерти её отца, она каждый день видела своего опекуна; подобное обращение с ним вошло у неё в привычку и заставляло его время от времени чувствовать себя человеком весьма преклонного возраста.

— Ах, к чему эта сердитая складка? — воскликнула она и провела пальцем по бровям сэра Джона. — Вы обезоружены, и не чем-нибудь, а женским умом. Неужели вам это не нравится?

— Я обезоружен женским своенравием и свойственным женщинам упрямым нежеланием видеть то, чего они не хотят видеть.

— Вам нечего показать мне, сэр Джон.

— Нечего? Разве то, о чём я говорил вам, — ничто?

— Слова — это не дела, суждения — не факты. В чём только вы его не обвиняете, но когда я спрашиваю вас про факты, на которых строится ваше отношение, вы только одно и отвечаете: он виновен потому, что виновен. Ваши побуждения, возможно, и благородны, но логика далеко не безупречна. — И Розамунда рассмеялась, заметив удивление и замешательство, написанные на лице сэра Джона. — Прошу вас, будьте честным и беспристрастным судьёй, назовите мне хотя бы один поступок сэра Оливера — хоть что-нибудь, в чём вы совершенно уверены, — который убедил бы меня в справедливости вашего мнения о нём. Я жду, сэр Джон.

Сэр Джон поднял голову и взглянул на Розамунду. Тут он наконец не выдержал и улыбнулся.

— Плутовка! — воскликнул он. — Если когда-нибудь сэр Оливер предстанет перед судом, я не пожелаю ему лучшего адвоката, чем вы.

Знал ли он, что сулит им будущее? Что настанет день, когда он вспомнит эти слова?

— А я не пожелаю ему судьи справедливее вас.

Что после этого оставалось делать бедняге, как не подчиниться приговору Розамунды и не отправиться без промедления к сэру Оливеру улаживать ссору?

Признание вины и извинения были принесены со всею возможной учтивостью и приняты с не меньшей учтивостью и великодушием. Однако когда речь зашла о Розамунде, чувство долга, коим сэр Джон неизменно руководствовался в отношении этой юной леди, не позволило ему проявить такое же великодушие. Он заявил, что, несмотря ни на что, не считает сэра Оливера подходящей партией для Розамунды и, дабы тот не заблуждался относительно смысла начала их разговора, просит его не рассматривать всё сказанное как согласие на их союз.

— Но, — добавил сэр Джон, — это не значит, что я выступаю как его противник. Я не одобряю его и отхожу в сторону. До совершеннолетия Розамунды её брат не даст вам своего согласия. Ну а когда она станет совершеннолетней, вопрос о её замужестве уже не будет касаться ни его, ни меня.

— Надеюсь, — ответил сэр Оливер, — мастер Годолфин придёт к столь же благоразумному решению, что и вы. Хотя, в сущности, его решение не имеет значения. Как бы то ни было, благодарю вас, сэр Джон, за откровенность. Я рад, что, не имея возможности видеть в вас друга, по крайней мере не должен причислять вас к своим врагам.

Итак, сэр Джон проиграл сражение и был вынужден занять позицию стороннего наблюдателя. Однако это обстоятельство отнюдь не укротило затаённую злобу мастера Годолфина, напротив — с каждым днём она разгоралась всё сильней, и вскоре наступил день, когда для неё обнаружился новый повод, о существовании которого сэр Оливер даже не подозревал.

Сэр Оливер знал, что его брат Лайонел почти ежедневно ездит в Малпас, и причины этих поездок не были для него тайной. Он знал, что одна дама, живущая в этом местечке, содержит у себя некое подобие двора для деревенских щёголей Труро, Пенрина и Хелстона, и был наслышан о сомнительной репутации, которой она пользуется в городе, что и послужило причиной её удаления в деревню. Желая предостеречь брата, сэр Оливер открыл ему кое-какие интимные и достаточно неприглядные истины относительно этой особы. И вот здесь-то впервые в жизни братья чуть было не поссорились.

С тех пор Оливер никогда не касался этой темы. Он знал, что Лайонел при всей своей природной вялости иногда проявляет странное упорство, к тому же неплохое знание человеческой природы подсказывало Оливеру, что его вмешательство в дела подобного свойства не только не достигнет желаемого результата, но и приведёт к охлаждению в их отношениях. Ему оставалось лишь пожать плечами и замолчать. Он никогда больше не заговаривал ни о Малпасе, ни о царившей там волшебнице.

Тем временем на смену осени пришла зима, и с наступлением штормовой погоды встречи Оливера и Розамунды стали совсем редки. Розамунда не хотела, чтобы он приезжал в Годолфин-Корт, да и сам Оливер почитал за лучшее воздержаться от визитов, дабы не рисковать ссорой с хозяином, отказавшим ему от дома. Теперь сэр Оливер редко видел мастера Годолфина, когда же им доводилось случайно встретиться, оба джентльмена обменивались весьма скупыми приветствиями.

Сэр Оливер пребывал в самом счастливом расположении духа, и от внимания соседей не укрылось, насколько любезнее стала его речь и как прояснилось лицо, на котором они привыкли читать высокомерие и угрозу. Он ждал своего счастья и смотрел в будущее с уверенностью, какая дарована одним лишь бессмертным.

Терпение — вот всё, что от него требовалось. И он не только не роптал на судьбу, пославшую ему это испытание, но, уповая на близкое вознаграждение, с радостью переносил его. Год близился к концу, и ещё до наступления следующей зимы в Пенарроу появится молодая хозяйка, в чём сэр Оливер так же не сомневался, как и в неотвратимости смены времён года. Однако, несмотря на безграничную уверенность в будущем счастье и терпение, с которым он ожидал его, бывали минуты, когда в душу его закрадывалось смутное предчувствие притаившейся опасности и беды. Когда он пробовал разобраться в своих неясных переживаниях и найти им разумное объяснение, то неизменно приходил к выводу, что их порождает сама чрезмерность счастья, словно для того, чтобы несколько унять радостное биение его сердца.

Однажды, за неделю до Рождества, ему случилось по какому-то незначительному делу отправиться в Хелстон. Три дня на всём побережье бушевала вьюга, и не покидавший своего дома владелец Пенарроу предавался досужим размышлениям о том, какой по счёту снежный вихрь заметает его владения. На четвёртый день ураган истощил силы, небо очистилось от туч и окрестности, одетые снежным покровом, заискрились в ослепительных лучах солнца. Сэр Оливер приказал подать коня и по скрипящему под копытами снегу выехал из Пенарроу. Он быстро закончил дела и уже в полдень был на пути к дому, как вдруг заметил, что его конь потерял подкову. Он спрыгнул с коня и, взяв его под уздцы, пошёл через залитую солнцем долину между Пенденнисом и Арвенаком, напевая на ходу. Так он дошёл до кузницы в Смитике. Около кузницы собралось несколько рыбаков и крестьян, так как за отсутствием поблизости таверны кузница служила местом встреч окрестных жителей. Кроме крестьян и странствующего купца с гружёнными товарами лошадьми здесь же стояли сэр Эндрю Флэк, пастор из Пенрина, и мастер Грегори Бейн — судья из Труро. Сэр Оливер хорошо знал их обоих и, ожидая, пока подкуют его коня, вступил с ними в дружескую беседу. В тот день всё, начиная с потери подковы и кончая встречей с названными джентльменами, складывалось крайне неудачно, так как в то самое время, когда сэр Оливер стоял около кузницы, на дороге, ведущей из Арвенака, показался мастер Годолфин.