Покоритель джунглей

— Сомневаюсь. Ты знаешь, как быстро он действует, стоит ему только принять решение.

— Да, но я сомневаюсь, чтобы «Диана» была готова к отплытию. Сива-Томби-Модели, брат заклинателя, ставший моим помощником и командующий шхуной в мое отсутствие, несколько дней тому назад попросил разрешения починить котлы. Быть может, работа еще не закончена и задержит Сердара на сутки. Этого вполне достаточно, чтобы мы поспели вовремя. Ты знаешь, что у Анандраена в Велуре на случай нужды всегда стоят наготове четыре лошади.

— Я готов на все, когда речь идет о Сердаре. Но мне кажется, выйти отсюда до завтрашнего вечера будет весьма трудно. Разве что сделав вид, будто мы согласны отвести Кишнайю, нам удастся бежать… Но будет слишком поздно.

— Поэтому бежать надо сегодня ночью.

— Ты так говоришь, словно нам достаточно открыть дверь и сказать: «Добрый вечер, господа!» Будь у нас хотя бы оружие, мы могли бы попытаться пробиться силой, но у нас его нет.

— Я смотрю, ты пал духом и совершенно отчаялся.

— Знаешь, что я тебе скажу? Я сейчас в таком же состоянии, как ты сегодня утром, меня одолевают самые мрачные предчувствия. Мне кажется, что это моя последняя ночь приговоренного к смерти и что до завтрашнего утра я не доживу.

— Какая нелепость! С чего это ты взял?

— Не знаю. Пока для беспокойства нет оснований, хотя Кишнайя — человек слова, и если мы не сдержим обещание, которое ты шутя дал ему… Ты же сам говорил, что наш организм, неведомо как, может улавливать грозящую опасность и предупреждать нас о ней. Так вот, я чувствую приближение смерти… Особенно меня поражает то, что я столько раз попадал в переплет и ни разу ни испытывал ничего подобного.

— Ты не отдаешь себе в этом отчета, но на тебя просто повлияли наши глупые мистико-философские разговоры.

— Нет-нет! Я не ошибаюсь и прекрасно понимаю, в чем дело. Представь себе, Барбассон, — тут Барнетт заговорил шепотом, словно его пугал звук собственного голоса, — представь себе, что у меня иногда бывают Галлюцинации. Мне кажется, что я нахожусь примерно в таком же вот месте, на меня нападают всякие гнусные твари и пожирают меня живьем. Видение длится всего несколько секунд, но оно ужасно! И что бы я ни делал, как бы ни пытался прогнать его, стоит мне успокоиться, замолчать, ни на что не отвлекаясь, как глаза мои закрываются сами собой, и чудовищный кошмар начинается снова.

— Ну что ты! Ты ведь сам сказал — это галлюцинации, вызванные треволнениями сегодняшнего дня и физической усталостью. Эти негодяи так крепко связали нас, что мы были словно парализованные. Давай вставай, обследуем нашу тюрьму и поищем выход, это займет тебя и отвлечет от нелепых видений.

Место, где находились наши друзья, было похоже на просторный склей, частично вырубленный в скале, частично, с правой стороны, опиравшийся на кирпичную стену, обветшавшую от времени и кое-где даже обрушившуюся. Корни деревьев пробились сквозь земляной пол в тех местах, где внутренняя стена рухнула, — видимо, склеп находился недалеко от поверхности, но чтобы прорыть путь наружу, нужны были инструменты, хотя и в этом случае успех не был гарантирован.

Они продолжали свои поиски. В самой глубине пещеры обвал был сильнее, чем в других местах. Как только приятели подошли к нему ближе, перед ними молнией пронеслось животное, в котором Барбассон признал шакала, и тут же скрылось за обвалом.

— Черт побери, как он сюда попал? — пробормотал провансалец. — Если только он не вошел по тому же коридору, что и мы, то здесь должен быть ход, ведущий на поверхность. Хоть бы он оказался достаточно широким, чтобы мы могли пролезть через него, — прибавил он голосом, слегка дрогнувшим от радости.

Они обследовали обвал и действительно за кучей кирпичей обнаружили четырехугольное отверстие, похожее на те, что бывают в подземных ходах для стока вод. Они не могли определить его истинных размеров, ибо оно было частично завалено обломками рухнувшей стены.

Тем не менее благодаря этой находке в сердцах их затрепетал луч надежды, и по обоюдному согласию они принялись разбирать мешавшие им кирпичи.

— Лишь бы ширина оказалась достаточной, — сказал Барбассон другу. — Высота, судя по всему, вполне подходящая.

По мере того как работа продвигалась, их охватывало все более сильное волнение, вплоть до того, что они вынуждены были остановиться — так у них дрожали руки.

— После всех событий, жертвами которых мы сегодня стали, — заметил провансалец, — я не думал, что буду в состоянии так волноваться. Дай Бог, чтобы на сей раз удача была на нашей стороне!

И они лихорадочно вновь взялись за дело. Когда отверстие подземного хода было полностью расчищено, они увидели с невыразимой радостью, что оно было одинаковых размеров в ширину и высоту, и, следовательно, человек их роста мог передвигаться там ползком. Узнать, ведет ли ход наружу, можно было, только попытавшись пройти по нему до конца. Бегство шакала давало некоторую надежду. Они не колебались ни минуты и решили использовать свой единственный шанс.

Лампа, которую они поставили на пороге, чтобы обследовать самое начало подземного хода, была немедленно погашена сильным сквозняком, и два друга очутились в кромешной темноте. Но это маленькое неудобство было с лихвой возмещено уверенностью, что ход сообщается с поверхностью.

Они слегка поспорили, кому идти первым. Барбассон считал, что это неважно, но Барнетт с полным основанием заметил, что первым, как самый толстый, должен лезть он, ибо, если он вдруг застрянет в узкой части хода, ползущий сзади Барбассон сможет его вытащить. Таким образом, Барнетт ползком забрался в ход, за ним последовал провансалец.

Как описать неистовство чувств, обуревавших друзей в этот решающий час! Они слышали, как быстро и сильно бьются их сердца, и продвигались вперед медленно, в полном молчании.

Без особых трудностей они преодолели расстояние примерно в пятьдесят метров, так как подземный ход сохранял свои первоначальные размеры и был выложен кирпичом. Вдруг он резко свернул влево под прямым углом, и ползший впереди Барнетт заметил, что в этой части он был уже. После многочисленных и едва не оставшихся бесплодными попыток, сгибаясь и с трудом протискиваясь, Барнетт сумел пролезть в ответвление хода и выпрямиться. Гораздо более худой Барбассон не испытал подобных затруднений и легко преодолел сложный участок. Они не проползли и одного метра, как провансалец услышал позади глухой шум, и на ноги ему упало несколько кирпичей и кусков земли. Эта часть хода, подточенная сыростью и расшатанная Барнеттом, на расстоянии нескольких метров рухнула, лишив приятелей надежды на возвращение. Барбассон решил проверить свое предположение, он немного отполз назад и, наткнувшись на плотную массу из кирпичей и земли, сразу понял серьезность случившегося. Теперь надо было во что бы то ни стало добраться до выхода, иначе их ждала ужасная смерть в этой узкой кишке. Надеяться на помощь не приходилось, их криков о помощи никто бы не услышал.

Провансалец почувствовал, как волосы его встают дыбом. Он вспомнил о предчувствиях Барнетта и, объятый холодным ужасом, несколько мгновений не мог пошевелиться. Но Барбассон был человеком энергической закалки и сразу понял опасность обморока в той ужасной ситуации, в которой он находился. Призвав на помощь все свои силы, он снова тронулся в путь, быстро догнав Барнетта. Он решил ничего не говорить другу о случившемся, зная, как легко тот поддается панике. А в этот критический момент Бобу требовалось все его мужество.

Тем временем облицованная часть хода, который действительно предназначался для стока воды во время сезона дождей, закончилась. Дальше он был прорыт в земле, и размеры его постоянно менялись. Друзья то переползали через какие-то ямы, углубленные и размытые потоками воды, то им приходилось с неимоверными усилиями протискиваться вперед в узких участках, где Барнетт в кровь расцарапывал руки и колени. По сравнению с другом худому провансальцу было куда легче. Но это было еще не все. В земляной части хода Барнетт постоянно слышал впереди страшный шорох, сопровождавшийся вскрикиваниями, от этого его бил озноб и охватывал ужас, с которым он не мог справиться. В сырой земле поселились целые скопища гнусных животных, они рыли там норы и устраивали жилища. Огромные крысы, вонючие мангусты, захваченные врасплох, вдруг выскакивали из нор, сводя Барнетта с ума тошнотворными прикосновениями. Поэтому несчастный продвигался вперед, стараясь прежде хлопками разогнать смрадных тварей и заставить их бежать. Резкие, зловонные запахи перехватывали горло, неслись из всех нор и убежищ, вызывали отвращение и приносили Бобу невыразимые страдания. Воспользовавшись тем, что ход слегка расширился, Барнетт остановился, предупредив приятеля, что хочет передохнуть.