Радуга Над Теокалли

— Как же такое случилось? — поднялся со своего места Тлакаелель, когда жрец закончил и сел на свое место. Встал, готовый дать ответ, жрец Тлалока:

— Верных сынов богов поразили лень и страх! Они не желают более воевать! Мы заключаем все новые и новые договора о мире, не захватывая пленников, которых должны дарить нашим богам. Мы проводим время в праздниках и на циновках в своих домах, забывая о своей избранности богом войны Уициллопочтли! Наша избранность — это наш долг, поклонение богу войны Уициллопочтли! Но скоро любой раб захватит то, что нам подарили наши боги! Мы забыли о своем долге — давать постоянную пищу нашим богам! Наши теокалли скоро будут пусты — никто не пополняет их рабами!

Когда жрец закончил, воцарилась тишина, только ветерок шевелил в плюмажах собравшихся кончики перьев. Прозрачный дым от множества воскуренных трубок обволакивал совет. Тихо потрескивали дрова в трех жаровнях, расставленных в середине зала совета. Недоумения не было на лицах собравшихся, скорее огорчение и озабоченность читались на них. Каждый понимал важность этого сообщения, но никто не знал, как спасти мир.

Понимая, что ни у кого не возникает желания, что-то предлагать, а возможно и просто нечего предложить, первым решил выступить Тлакаелель:

— Братья! Над миром и всей страной Анауак нависла угроза гибели. Мы сами сделали так, сами виновны в той опасности, которая теперь нам угрожает. "Что же делать?" спросите вы и останетесь в тишине, ибо ни у кого из вас нет ответа. Каждый воин любит свой дом, жену, детей, свою циновку у очага… Мы перестали любить войну, а тем самым и нашего могущественного бога-покровителя Уициллопочтли. И теперь все испытываем детский страх перед его гневом, это так! Но мы — воины нашего бога! Мы начнем новую войну! Мы…

— Да, мудрый Тлакаелель, мы начнем новую войну! — случилось то, чего никогда не бывало на совете, речь советника прервали, и он не успел сообщить свое предложение. Члены совета радостно встрепенулись, и началось энергичное обсуждение нового похода. Похода на земли майя…

— У них богатые города и хорошие земли, будет большая добыча!..

— Мы захватим много пленников и красивых рабынь!..

— Мы сможем напоить наших богов кровью, и они вернут нам свою милость!..

Тлакаелель, не скрывая своего разочарования, опустился на свое место.

"Что ж, Цветочные войны обождут…" — Он не был сторонником похода в майские земли, но раз совет так единодушен, не будет же он спорить? Ведь, как всегда, вышло, что это именно он предложил новую войну. Амантлан был вторым человеком на совете, которого всеобщее ликование огорчило. Он смотрел на советника, ожидая, что друг остановит это ликование, но Тлакаелель не поднимал глаз и равнодушно курил трубку. Амантлан сделал слабую попытку образумить собравшихся, но его голос не был услышан. Несколько человек открыто бросили ему, что их удивляет его неверие в военную силу страны, и им странно слышать это от военачальника.

Обсуждение закончилось решением Совета отправить на южные границы большую армию, усиленную ветеранами и опытными воинами-ягуарами из отрядов Амантлана. Руководить походом предстояло тоже Амантлану…

Сообщение, что Амантлан с ягуарами отбывает завтра к южной границе, повергло Иш-Чель в изумление, граничащее с гневом. Быстро закончив свои дела, отдав распоряжения, она решительно направилась искать мужа. Пройдя все комнаты их загородного дома, обойдя хозяйственные постройки, она наконец-то услышала голос мужа в саду, рядом с водой. Раздвинув прибрежные кусты, она увидела сына и мужа.

Ее мужчины весело плескались в теплой воде, с удовольствием поднимая со дна тину. Весь их вид показывал, что им хорошо вместе, и они полностью довольны друг другом. Едва мать появилась в поле их зрения, как мальчик радостно завизжал и протянул к ней руки.

Иш-Чель ничего не оставалось, как зайти к ним в воду.

"Одежда будет испорчена…" — мелькнула посторонняя мысль, но она не могла затенить главную, которая, и привела Иш-Чель сюда.

— Присоединяйся к нам! — широко улыбнулся Амантлан, окидывая жену ласковым взглядом. Женщина была без головной повязки, и её яркие волосы искрились от солнечных лучей. Легкий ветерок нежно шевелил выбившиеся из кос пряди. С ребенком на руках она была очень красива и необыкновенно нежна.

— Мне сказали, что завтра ты… — Иш-Чель запнулась неслучайно, она тщетно пыталась подобрать подходящие слова, но не находила их. Тогда её глаза с вызовом, разрушая мирную идиллию, дерзко взглянули на мужа. Он всё понял, с некоторой поспешностью отобрал у неё сына, и, так и не взглянув на нее, вышел на берег. Повисла тягостная тишина.

— Ты идешь убивать моих братьев!? — вопрос и утверждение прозвучали с одинаковой силой. Он не отвечал, а только ловко надел на себя набедренную повязку. Казалось, что его нагота играла какую-то роль, делала его незащищенным перед ней, но Иш-Чель поняла это по-своему. Она расценила его молчание, как некую увертку с его стороны, и уже была готова к тому, чтобы вновь сделать резкий выпад. Однако, как оказалось, вовремя не успела. Амантлан повернулся, расправляя последнюю складку на своей домашней одежде, задумчиво дотронулся до ожерелья с зубами ягуара, с которым никогда не расставался, грустно задал ей вопросы, которые быстро сбили с жены её воинственный дух:

— Разве Ицкоатль снял с меня обязанности вождя и предводителя ягуаров? Разве твой муж вдруг за одну ночь превратился в пилли?.. Разве я могу сделаться больным и немощным, когда мои воины готовы к походу? Разве ты забыла, чья ты жена?! — наконец-то взгляды их встретились, и женщина увидела в глазах мужа боль и злость, а не радость и гордость, которую встречала раньше, когда он уходил воевать с оттоми или другими племенами.

— Я не забыла.

— Да, я говорил Тлакаелелю, и Ицкоатлю, что воевать с народами майя для Анауака безумие. Но если сейчас твои и мои слова кто-то из рабов донесет Ицкоатлю, то мы не дотянем с тобой и до утра, моя дорогая! Эти слова измена непобедимому Анауаку!.. Ты забыла, что мой долг защищать, прежде всего, интересы моей страны?! Хорошо, я напомню это тебе женщина!.. — Амантлан, не бушуй, скажи мне, что произошло?!

— Верховный жрец Уицилопочтли объявил, что через двадцать дней положенное количество рабов для жертвоприношения иссякнет, а богу это ущемление будет не по душе… — Иш-Чель испуганно прикрыла пальцами губы. Она впервые слышала столь крамольные вещи. Воистину с Амантланом что-то произошло. Он устало прикрыл глаза рукой, потом длинные пальцы непроизвольно потерли переносицу, выдавая полное смятение своего хозяина.

— Амантлан, но почему поход на майя? Ведь это безумие — воевать сейчас, еще и с ними!

— Да? Ты сомневаешься в храбрости мои ягуаров? — в голосе Амантлана отчетливо слышалась горькая язвительность. Он положил свои тяжелые руки ей на плечи и легко подтолкнул к дому:

— Я все это сказал на Совете, но меня выставили едва ли не трусом, хорошо хоть не объявили изменником.

— Но это…

— К сожалению, Совет на стороне верховных жрецов. И чем страшнее будет эта бойня, чем больше крови будет пролито, тем большее удовлетворение получат их боги! А я знаю этих воинов с самого детства, это мои друзья, я не могу радоваться, идя на эту бессмысленную войну! Лучшие воины Теночтитлана!.. И мы должны победить! Было ли когда-нибудь иначе? Может ли кто-то сомневаться в нашей победе? Это — крамола! Тебя прикажут убить, если ты скажешь эти слова кому-то, кроме меня.

— Хорошо, я буду молчать, я вынуждена молчать, но мне совершенно не все равно, что будет с тобой. Если ты погибнешь то, что будет со мной, с сыном?

— Через неделю после моего ухода ты с сыном возьмешь рабов, которым

доверяешь, мою старую мать, потерпишь её кряхтение, и отправишься в наше южное поместье.

— А как же Тлакаелель? Неужели, он не попытался тебя поддержать?

— Тлакаелелю сейчас лучше всего молчать. Он впервые не имеет силы голоса, а это так странно. Кажется, что мы все сошли с ума!