Хорошая война

Патер вытер слезу и закончил речь.

— Спи спокойно, дорогой друг. Память о тебе будет вечно жить в наших сердцах.

Обычно, когда погибают герои, оставшимся в живых соратникам хочется не плакать, а сжать кулаки и злобно прошипеть 'не забудем, не простим'. Но едва начавшуюся торжественную паузу после вдохновенной речи Патера прервал чей-то всхлип.

— А какие у него получались маковые крендельки! — сквозь слезы выдавил из себя монастырский плотник.

— У него и свекла в меду была чудесная! — вспомнил еще кто-то.

— Гороховый суп с копченостями!

— Гусь в яблоках!

Гроб, щедро полив слезами, закрыли крышкой и на веревках, содрогаясь от рыданий, опустили в могилу. Сверху Франческо Уццано положил двуручный меч Быка, оставленный им в братстве. Могильщики бросили в яму первые лопаты земли.

— Это кто такие? — спросил Патер, глядя на приближающуюся толпу агрессивно настроенных мужчин, возглавляемую какой-то круглой свинообразной мордой.

— Разбойники. Говорят, ваш покойничек убил их братьев, — ответил один из могильщиков. Больше он ничего сказать не успел, потому что друзья потянули его за рукав и все трое бегом бросились в кусты.

Патер поплевал на руки, взялся за свой посох и вышел вперед. Рядом с ним встали Горгонзола, Уццано и трое его собратьев.

Монахи попятились. Паломники-немцы переглянулись.

— Сначала Каспар, потом Бык, теперь мы? — спросил студент-тиролец, — Ну я им так просто на дамся. Эх, сколько раз я дрался из-за девок, — добавил он, вытягивая из ножен за спиной чинкуэду — широкий итальянский меч.

— Мы сухопутных крыс всегда лупили, — сказал матрос-гамбуржец, доставая длинный нож.

— А мы моряков, — сказал его земляк, портной, ухватывая поудобнее брошенную могильщиками лопату.

— Да я с топором в руках родился, — сказал саксонец, помощник плотника, извлекая из-под полы маленький топорик для точных работ.

— Три года в городском ополчении, — сказал бондарь из Штирии, взявшись за вторую лопату.

— Пять лет в ландскнехтах, — пропыхтел пивовар из Мюнхена, вытаскивая из недозасыпанной могилы двуручный меч Быка.

— С Богом, — подвел итог молчаливый шорник из Шлезвига, поднимая с земли кирку.

— In nomine Domini! Пленных не брать! — закричал Патер и двинулся в атаку.

— За повара! За пирожки! За гуся! За луковый соус! — заорала его армия, ускоряя шаг.

Надо сказать, что средневековые люди при всем их искреннем стремлении к христианской добродетели умели как раздавать, так и держать удары. Кулаки были обычным аргументом, когда не хватало слов. Учителя лупили учеников, мастера подмастерьев, сержанты солдат, отцы сыновей, и так далее. Солдаты или разбойники в бытовой обстановке не имели над простыми трудящимися сколько-нибудь значимых преимуществ, поскольку солдатам тактику малых групп не преподавали, а для разбойников показателем мастерства было добывать свой хлеб с наименьшим усилием, к которому постоянная необходимость драться никак не относится.

Преступник по определению не способен ценить чью-то жизнь или какую-то цель выше своей жизни. Которую он, очевидно, тоже не ценит, что сжимает его систему ценностей до макового зернышка, в масштабе которого он уже не способен выстроить сколько-нибудь разумное мировоззрение. Поэтому сила духа у преступников отсутствует, и искать поддержку им не в чем, кроме кучи таких же духовно убогих людишек у себя за спиной. Это наблюдение подтверждается тем, что в реальном мире рост преступности никогда не бывает связан с действиями одного 'гения преступного мира', но всегда — с увеличением количества мелких преступников, каждый из которых сам по себе особой проблемы для общества не составляет.

Несмотря на трехкратное преимущество в численности и очевидное преимущество в вооружении, 'элита организованной преступности' была разбита наголову. Отряд Патера клином врубился в толпу и первый удар каждого нашел свою цель. Пройдя через неплотный строй врагов и разорвав их боевой порядок на две части, Патер мгновенно перестроил свою команду и обрушился во главе паломников на одну половину, показавшуюся более слабой, оставив марковых братьев прикрывать тыл.

Вторая атака разметала намеченную группу врагов чуть медленнее, чем первая. Эффекта врубания в толпу уже не было, и марковы братья с острыми мечами не стояли во главе клина. Но достаточно было положить пять-шесть человек, как остальные разбежались сами. Патер, не ввязываясь в преследование, развернул паломников и обрушился на оставшихся бандитов, которых уже не могли сдерживать фехтовальщики.

Первоначально возглавлял толпу бандитов Кабан. Он лег в числе первых, притворившись убитым и даже не получив сколько-нибудь заметных повреждений. Будь он пошустрее, смог бы вскочить и убежать, но он знал возможности своих ног и легких, поэтому лежал и не шевелился. За ним шли его люди, почти все участвовавшие в ночной битве, почти все раненые, невыспавшиеся, нетрезвые и голодные. Тринадцать здоровых, выспавшихся, трезвых и сытых мужиков положили их в два счета.

Справа от Кабана шли гости. Представители прочих преступных сообществ. Не надо представлять себе что-то вроде современной мафии, представьте лучше компанию 'каждой твари по паре' из карманников, домушников, конокрадов, мошенников, сутенеров, нищих и иже с ними. Представили? Полагаю, уважаемый читатель с друзьями при равном количестве разметал бы эту шушеру не хуже, чем Патер и компания.

Сам Винс на похороны не пошел, а слева от Кабана плотной группой шли неаполитанцы Винса. Бывшие солдаты с опытом 'специальных поручений', как раз хорошо знакомые с тактикой малых групп. Было их четырнадцать человек, из них всего трое раненых. В силу своей подготовки, неаполитанцы понесли в ночной битве очень небольшие потери по сравнению с местными. И у каждого был меч и кинжал.

Учитель фехтования с тремя учениками это сила. Марковы братья сумели сдержать врагов, пока паломники не подоспели на помощь. Из боя выбыли двое учеников Уццано и четверо бандитов. Сам Уццано не получил ни царапины, а оставшийся ученик заработал шрам на лбу и легкую рану в правую ногу. Из паломников были ранены пятеро, но все оставались в строю.

Если оценивать только количество бойцов, вооружение и подготовку, то силы были примерно равны, у бандитов даже было некоторое преимущество. Но моральное и интеллектуальное превосходство было на стороне паломников. Патер с ходу определил лидера среди врагов, указал его всем, как главную цель, и набросился на него первым. Не успел разбойник перейти в контратаку, как получил по голове сначала лопатой, потом посохом и упал. Потеряв лидера и оставшись всемером против восьми, разбойники дрогнули и побежали.

Поле битвы осталось за мирными тружениками. Из кустов вылезли могильщики, сбегали за новой лопатой и продолжили закапывать могилу Быка. Мюнхенец аккуратно положил окровавленный меч обратно на крышку гроба. Уццано озаботился оказанием первой помощи раненым, в чем он, как и все уважающие себя преподаватели боевых искусств, неплохо разбирался. Патер не стал преследовать расползавшихся бандитов, а прошел к не подававшему признаков жизни Кабану, которого сразу же определил как главного.

Патер осмотрелся, куда бы сесть, подтащил за шиворот какое-то тело с проколотым сердцем, положил его на тело с разрубленной головой и уселся сверху, опираясь на посох. Кабан лежал на боку, закрыв глаза, и был очень похож на мертвого, но дышать бесшумно он не умел.

— Сын мой, судя по дыханию, ты жив. Если ты в состоянии говорить, ответь мне. Если же твоя голова серьезно повреждена, то я помогу тебе быстрее отправиться к Богу.

Кабан имел достаточно инстинкта самосохранения, чтобы не перечить.

— Я как бы немножко жив, — осторожно ответил он, открыв глаза.

— Тогда скажи мне, кто вас всех нанял и с какой целью? — спросил Патер, — Это же твои люди устроили побоище в братстве святого Марка, потому что только ты знал, что мы пойдем туда длинной дорогой и доберемся слишком поздно.