Странствия Лагардера

– Очень может быть, дьявол меня раздери! Знаешь сколько там было всяких баб – молодых, старых, толстых, тощих, смазливых, безобразных?.. А что на них было надето – ух, тут уж ничего не скажешь!

– Так что же?

– Ветер – и больше ничего!

– Как это – ветер?

– Вот так, голубь мой, просто ветер, воздух да алое пла­мя из-под котлов… То-то, дружок, ты бы облизнулся! И было их больше сотни.

Лошадь нормандца споткнулась так, что он чуть не вылетел из седла, – Паспуалю было не до поводьев.

– Как тебе повезло, Кокардас, что ты все это видел, – прошептал он. – Конечно, это лишь сон, мечта… Но ведь и вся наша жизнь – мечта… А что было дальше?

– Дальше? Они уселись на метлы и улетели, а мы с тобой всех чертей покидали в котлы. А потом мне приснилось множе­ство полных бутылок, мехов, бочек, и вино лилось, словно из источника Мансанарес в Мадриде, а я пил, пил, и все мне бы­ло мало.

– Опять заговорила твоя пагубная страсть, благородный друг мой!

– Бутылку откроешь – она и не пикнет, вот что я тебе скажу. А женщин чуть тронешь – сразу вопят, да и не тро­нешь – все равно вопят. Вот пускай наш малыш найдет моло­дую герцогиню да женится на ней, и тогда я тебе докажу, что самое лучшее в жизни – вовсе не мечта.

– А что же, что?

– Сон, вино и драка, голубь мой!

Настала темная ночь, но вскоре тучи разошлись, и луна внезапно залила дорогу бледным светом.

И всадники вдруг заметили: по обочинам, от куста к кусту, от скалы к скале, пробираются какие-то тени. Таинственные фигуры не вызывали опасений: ведь в основном это были женщины. Но с чего бы женщинам среди ночи бродить по глухим местам? Тут была какая-то тайна – и, по всей видимости, очень важная.

Лагардер с товарищами заехал в ближайшую рощу, велел всем молчать, а сам стал внимательно наблюдать за загадочны­ми пешеходами. Все они в одном и том же месте сворачивали с дороги на неприметную тропинку.

Мимо Анри и его друзей прошло больше пятидесяти человек, и людской поток все еще не иссяк. Он по-прежнему со­стоял в основном из женщин, и, однако, следовало соблюдать осторожность. Испанские нравы не похожи на французские: в Испании под яркой шалью нередко прячется ружье, а рука, пе­ребирающая четки, умеет молниеносно выхватывать кинжал.

После боя в Панкорбо Лагардер имел все основания осте­регаться людей, которые неизвестно зачем бродят в темноте.

Часам к девяти вечера прохожих стало меньше. Самые по­следние явно торопились, словно куда-то опаздывали, и так старались спрятаться от посторонних взоров, что было совершенно ясно: эти люди собираются вместе с какой-то тайной целью…

Лагардер в изумлении повернулся к баску.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил он. Но тот был удивлен не меньше Анри:

– Я часто бывал в этих местах, но никогда не сталкивался ни с чем подобным. Пожалуй, нам стоит пойти за ними.

– И мне так кажется, – кивнул шевалье. – Идем.

– Так! – шепнул Кокардас на ухо своему другу. – Амабль, друг мой, полагаю, мы скоро увидим что-то похожее на мой сон.

– А как ты думаешь – будет совсем похоже или не очень? – спросил, облизываясь, Паспуаль.

– Ты имеешь в виду, будут ли там дамочки? Голубь мой! Сам видишь – несколько дюжин!

Крепко привязав коней к деревьям в стороне от дороги, где никто не мог бы их обнаружить, четверо путников отправились вслед за загадочными полуночниками.

Узкая, усеянная валунами тропа петляла среди колючих ку­стов, почти отвесно спускаясь в глубокое ущелье, окруженное неприступными скалами. У Кокардаса мозг все еще был отуманен винными парами: гасконец то и дело спотыкался, чертыха­ясь про себя.

Дорожка становилась все уже, а утесы вокруг – все вы­ше. Наконец тропа превратилась в тесную щель между скал – там едва мог протиснуться один человек.

Лагардер шагал впереди со шпагой в руке. Он тщетно пы­тался понять, зачем столько народу собралось в такой час в этом пустынном месте.

Вдруг он остановился и знаком велел своим спутникам сде­лать то же самое.

– Сон в руку, – прошептал Паспуаль. Глаза у него вы­лезли из орбит.

– Точно, ничего не скажешь, – отозвался гасконец. – То-то посмеемся, голубь ты мой лысый!

Глазам их открылась поразительная картина. Чтобы понять, чему они стали свидетелями, необходимо напомнить, каковы были в прошлом суеверия и заблуждения испанского народа. Впрочем, эти суеверия живы и поныне – вы услышите о них от многих пастухов Арагона и Старой Кастилии.

Среди высоких скал, на дне каменной воронки, зеленела свежая, веселая лужайка; в самом ее центре бил прозрачный хрустальный ключ. Землю покрывала мягкая травка, пестрев­шая яркими цветами. Наверное, днем это место было очарова­тельным; отшельник, желающий удалиться от мира, не сумел бы найти белее прелестного уголка.

Возможно, вы не поверите тому, что мы вам сейчас расска­жем, однако все это – чистая правда. Дело в том, что ни ин­квизиция, ни всемогущая церковь, ни всецело поддерживавшее ее государство, ни множество монахов и священников так и не смогли искоренить в Испании сатанических культов. Нигде в Европе они не доходили до таких крайних форм и не имели столько приверженцев.

Была ночь с пятницы на субботу – вечер шабаша. В эту ночь все, кто считал себя колдунами и ведьмами, устраивали по всему полуострову многолюдные сборища. Они начинались в тот час, когда заводили свою жуткую песнь волки, и заканчи­вались с криками первых петухов.

Там, куда пробрались Лагардер и его товарищи, шабашем правил последний король чародеев Мигель Гойбурн. Все его приверженцы не реже одного раза в год – словно мусульмане в Мекку – являлись на эту лужайку. Называлась она Козли­ным Долом.

Королевой ведьм считали уродку Хуану. Многие в Арагоне и сейчас вам расскажут, что сто пятьдесят лет тому назад она превратилась в змею и спряталась в Пиренейских горах.

По праздникам король восседал на золотом троне, нынче же они с королевой устроились в простых креслах черного де­рева. Перед ними горел большой костер, ярко освещавший на­готу повелителей колдунов. Нагими были и все остальные участники этого сборища – мужчины и женщины. Трудно во­образить себе картину большего бесстыдства!

Мигель Гойбурн был необычайно безобразен, как и подоба­ет королю дьяволопоклонников. За это он, собственно, и полу­чил свой титул.

Его огромная голова – даже без бутафорских рожек, при­лаженных сейчас к ней, – приводила людей в трепет. Глаза короля Мигеля были круглыми, как у совы, а скошенный обезьяний подбородок украшала остроконечная козлиная бород­ка. Ноги, заросшие густой черной шерстью, тоже напоминали козлиные. Ногти непомерной длины на пальцах рук и ног заги­бались, словно когти.

Уродка Хуана могла бы показаться вовсе не уродкой, если бы не ее лицо. Она – в противоположность супругу – обла­дала крошечной головкой с выпирающими скулами, вздернутым, будто свиное рыло, носом и длинными желтыми зубами. К тому же Хуана сильно косила.

В общем, жуткая парочка! А вокруг нее плясали женщины великолепно сложенные и с прекрасными лицами: в жилах этих красавиц бурлила горячая мавританская кровь. Были здесь и другие существа: седые беззубые старухи, безобразные скелеты, скопище всех мыслимых и немыслимых пороков…

Паспуаль изумленно смотрел на эту дьявольскую пляску, Кокардас хохотал до упаду, баск крестился… Лагардер же от­вернулся. Его тошнило от омерзения.

Все слуги сатаны по очереди падали перед королем ниц и целовали его безобразные волосатые ноги. Тем временем воз­двигался алтарь для черной мессы.

Мигель Гойбурн начал говорить. Вещал он хрипло, нервно и сбивчиво. Лагардер отчаянно напряг слух, чтобы уловить смысл этой сумбурной речи.

Вскоре Анри понял, что король чародеев не только хулил Бога, Матерь Его и всех святых; он также объявил своим под­данным, что между христианами Франции и Испании началась война.

– Их армии будут истреблять друг друга, а мы, во славу сатаны, должны помочь им! Пустите в ход все свои искусства; следуйте за полками и убивайте и тех, и других без разбору, приканчивайте поодиночке всех, кого сможете. Настанет день Пасхи и мы упьемся кровью христиан из их же черепов!