Шаман

Из всех углов двора к дерущимся сбегались ученики. При первом же ударе Шаман начал поддерживать брата криками. Вторая серьезная ошибка Алекса состояла в том, что он обернулся на голос Шамана. Большой кулак Люка угодил ему под правый глаз, так что Алекс потерял равновесие. Но Олден хорошо выполнил свою задачу: Алекс понял, что падает, тут же начал выпрямляться и уже снова стоял на обеих ногах, приготовившись отражать нападение Люка, который, ослепнув от бешенства, мчался на него.

Лицо у Алекса онемело, а правый глаз немедленно заплыл и начал закрываться, но, как ни странно, мальчик твердо стоял на ногах. Он собрался с силами и стал делать то, что отрабатывал каждый день вместе с наставником. Левый глаз остался цел, и он не сводил его с того места, о котором ему твердил Олден: с груди Люка, благодаря чему он видел, куда поворачивается его корпус и какой рукой он собирается бить. Он попытался заблокировать только один жуткий удар, от которого у него занемела вся рука, до плеча; Люк был слишком сильным. Алекс уже начинал уставать, но он раскачивался и уклонялся, стараясь не думать о том, какие повреждения может нанести ему Люк, если хоть один из его ударов достигнет цели. Его собственная левая рука вырвалась вперед, припечатав рот и лицо Люка. Сильный первый удар, который начал драку, расшатал Люку передний зуб, а несмолкаемая дробь последующих джебов закончила дело. К восхищению и ужасу Шамана, Люк разъяренно тряхнул головой и сплюнул зуб в снег.

Алекс отметил эту небольшую победу, снова нанес джеб левой, а затем — неуклюжий боковой правой, который угодил Люку прямо в нос, так что оттуда хлынула кровь. Люк растерянно поднял руки к лицу.

— «Дубинкой» его, Старший! — закричал Шаман. — «Дубинкой»! — Алекс услышал брата и изо всех оставшихся сил впечатал правую руку Люку в живот, так что противник согнулся пополам и стал ловить ртом воздух. Драка закончилась, потому что наблюдавшие за ней дети бросились врассыпную от учителя. Стальные пальцы скрутили ухо Алекса, и он увидел свирепый взгляд мистера Байерса, объявляющего о том, что перемена закончилась.

В школе и Люка, и Алекса поставили перед другими учениками, под большим знаком, где было написано «МИР НА ЗЕМЛЕ», в качестве примера отвратительного поведения.

— В моей школе дракам не место, — холодно заявил мистер Байерс. Он взял прут, который использовал как указку, и наказал обоих драчунов пятью энергичными ударами по открытым ладоням. Люк громко ревел. Нижняя губа Алекса дрожала, когда он получал свою долю наказания. Его распухший глаз уже приобрел цвет старого баклажана, а правая рука болела с обеих сторон: костяшки он ободрал в драке, а ладонь покраснела и распухла от порки мистера Байерса. Но когда он посмотрел на Шамана, братьев переполнило чувство удовлетворения от выполненного дела.

Уроки закончились. Дети вышли из здания и отправились по домам. Вокруг Алекса собралась группа учеников: они смеялись и забрасывали его восхищенными вопросами. Люк Стеббинс шел один, угрюмый и по-прежнему растерянный. Шаман Коул подбежал к нему. Люк в отчаянии было подумал, что и младший брат собирается взять его в оборот. Он поднял руки: левую сжал в кулак, а правую повернул открытой ладонью вперед, почти умоляюще.

Шаман вежливо, но твердо сказал ему:

— Теперь ты будешь называть моего брата Александром. А меня — Робертом.

Роб Джей написал в « Старз энд страйпс релиджиус инститьют »письмо, где заявил, что хотел бы связаться с преподобным Элвудом Паттерсоном по духовному вопросу, и попросил институт сообщить ему адрес мистера Паттерсона.

На то, чтобы получить от них ответ (если они все-таки решат ответить), понадобились бы недели. Тем временем он никому не говорил о том, что обнаружил, и о своих подозрениях — вплоть до одного вечера, когда они с Гайгерами закончили играть «Маленькую ночную серенаду» Моцарта. Сара и Лилиан болтали в кухне, готовя чай и нарезая фунтовый пирог, а Роб Джей облегчал душу перед Джеем.

— Что мне делать, если я все-таки найду этого проповедника с поцарапанным лицом? Я знаю, что Морт Лондон не будет лезть из кожи вон, чтобы отдать его под суд.

— Тогда ты должен устроить такой скандал, который услышат в самом Спрингфилде, — посоветовал ему Джей. — И если и власти штата тебе не помогут, нужно обращаться в Вашингтон.

— Никто из представителей власти не пожелал и пальцем пошевелить из-за одной мертвой индианки.

— В таком случае, — предложил Джей, — если у нас будут доказательства вины, нам придется собрать группу борцов за справедливость, которые знают, как пользоваться оружием.

— Ты бы так и сделал?

Джей удивленно посмотрел на него.

— Конечно. А ты разве нет?

И Роб рассказал Джею о своей клятве не применять насилие.

— Ну, я таких клятв не давал, друг мой. Если плохие люди угрожают мне, я могу и ответить.

— Ваша Библия говорит: «Не убий».

— Ха! Она также говорит: «Око за око, зуб за зуб». И еще: «Кто ударит человека так, что он умрет, да будет предан смерти».

— А как же «Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую»?

— Это уже не из моей Библии, — возразил Гайгер.

— Да, Джей, в этом-то и беда: Библий слишком много, и каждая из них утверждает, что именно она — единственно верная.

Гайгер сочувственно улыбнулся.

— Роб Джей, я никогда не стал бы пытаться убедить тебя отказаться от вольнодумства. Но хочу привести тебе еще одну цитату: «Начало мудрости — страх Господень». — Женщины внесли чай, и беседа перешла на другие темы.

После этого разговора Роб Джей часто думал о друге, иногда с обидой. Джею легко говорить! Несколько раз в день он надевал бахромчатый платок для молитвы, и его окутывала безопасность и утешение по поводу вчера и завтра. Все предписано: это разрешено, то — запрещено, направление движения четко оговорено. Джей верил в законы Иеговы и человека, и ему только и нужно было, что придерживаться древних указов и решений Генеральной ассамблеи Иллинойса. Откровением же Роба Джея была наука — вера куда менее удобная и гораздо менее утешительная. Ее божеством была истина, благодатью — доказательства, литургией — сомнение. Она содержала столько же тайн, сколько и другие религии, и изобиловала темными тропами, которые вели к серьезным опасностям, ужасающим утесам и самым глубоким ямам. Никакая высшая сила не проливала на нее свой свет, чтобы осветить темный и мрачный путь, и ему приходилось полагаться лишь на собственный, несовершенный суд, в выборе пути к безопасности.

В холодный, по сезону, четвертый день нового 1852 года в здание школы снова пришло насилие. В то морозное утро Рэйчел опаздывала. Когда она пришла, то тихонько проскользнула на свое место на скамье, даже не улыбнувшись Шаману и не поздоровавшись с ним, вопреки обыкновению. Он с удивлением заметил, что за ней в здание школы вошел ее отец. Джейсон Гайгер приблизился к столу и посмотрел на мистера Байерса.

— Да ведь это мистер Гайгер! Мое почтение, сэр. Чем обязан?

Указка мистера Байерса лежала на столе; Джей Гайгер поднял ее и ударил учителя по лицу.

Мистер Байерс вскочил на ноги, опрокинув стул. Он был на голову выше Джея, но обычного телосложения. Впоследствии инцидент станут вспоминать как комичный: толстоватый коротышка гоняется за более высоким и молодым человеком с его собственной указкой; рука коротышки поднимается и опускается; на лице мистера Байерса застыло недоумение. Но в то утро над Джеем Гайгером никто не смеялся. Ученики сидели, замерев и едва дыша. Они верили своим глазам не больше, чем мистер Байерс — своим; это было даже более невероятно, чем драка Алекса и Люка. Шаман в основном смотрел на Рэйчел: он заметил, что на ее лицо легла тень замешательства, но в то же время оно было необычно бледным. У него возникло ощущение, что она пытается стать такой же глухой, как и он, и еще слепой ко всему, что происходило вокруг.

— Что, черт возьми, вы делаете? — Мистер Байерс поднял руки, чтобы прикрыть лицо, и завизжал от боли, когда указка проехалась по его ребрам. Он угрожающе шагнул к Джею. — Ты, чертов идиот! Чокнутый жиденок!