Последняя схватка

Но Фауста вовсе не собиралась отказываться от борьбы. Ни в коем случае! Женщина просто проявила гибкость, нисколько не сомневаясь, что не все еще потеряно. В голове у герцогини уже роилось множество планов. Она выглядела вялой и безразличной, а сама только и ждала, когда ей улыбнется удача.

— Куда это вы меня ведете? — спросила красавица.

— Вон там — тропинка, — объяснил Пардальян. — Мы вернемся на поле брани и займемся вашими бедолагами, а то они лежат посреди дороги, и никто о них не позаботится.

Фауста кивнула головой, выражая то ли согласие, то ли благодарность. Сделав несколько шагов, женщина серьезно сказала:

— Я должна извиниться перед вами, шевалье.

— Передо мной? — изумился Пардальян. — Да за что? Бог с вами.

— За оскорбительное слово, которое вырвалось у меня в минуту боли и отчаяния, — вздохнула герцогиня. — Вы знаете, что на самом деле я так не думаю. Вам известно, Пардальян, что я никогда не сомневалась в вашей исключительной отваге. Для всех, кто знаком с вами, вы — живое воплощение мужества.

— Прошу вас, мадам, пощадите мою скромность, — потупился шевалье.

А Фауста все так же серьезно продолжала:

— Я о вас такого мнения, что этого не передашь словами!

— Вот черт! Если вы не остановитесь, я просто лопну от гордости, — насмешливо воскликнул Пардальян. И с самым любезным видом добавил: — К счастью, мы оба относимся к людям, которые могут смело говорить друг другу то, что думают, будь то хвала или хула.

Они вернулись на «поле брани». Лошадей Пардальян оставил у живой изгороди, но Фаусту все еще держал под руку.

Эскаргас и Гренгай уже перевязывали д'Альбарана со сноровкой, показывавшей на их богатейший опыт и знания в этой области. У них было с собой все необходимое: бинты, корпия и мази. И река в двух шагах. В то время не предпринимали вылазок, не запасшись маленькой аптечкой. Все, что было нужно, Эскаргас и Гренгай извлекли из кожаной сумки, привязанной к луке седла одной из убитых лошадей.

— Ну что? — поинтересовался Пардальян. Он видел, что Фауста очень волнуется за своего д'Альбарана.

— Ничего страшного, господин шевалье, — успокоил Пардальяна Эскаргас. — Господин де Вальвер может гордиться столь точным ударом, что…

— Через пару недель он будет на ногах. И пусть себе снова кидается на клинки, если ему это нравится, — добавил Гренгай.

— Они знают, что говорят, — объяснил Фаусте Пардальян. — Оба столько раз латали собственные шкуры, что разбираются в этом, как лучшие лекари.

Фауста поблагодарила шевалье кивком головы. И они повернулись к другим раненым. Те были только оглушены — и уже пришли в себя. Гиганты обеспокоенно таращили глаза, узнав свою госпожу в мужском обличье: впрочем, они не слишком удивились, поскольку часто видели Фаусту в костюме наездника.

— Будьте благоразумны, и вас никто больше не тронет, — мягко сказал им Пардальян. — Только от веревок вы освободитесь не скоро… Так надо.

Оба громилы промолчали: они ждали распоряжений от своей госпожи.

— Мы должны сдаться на милость победителя, — мрачно проговорила Фауста.

Перевязанный д'Альбаран очнулся. Он сразу увидел Фаусту и попытался приподняться, но глухо застонал и смиренно извинился:

— Я сделал, что мог, мадам… Но потерпел… поражение.

— Я тоже, — горько усмехнулась красавица. — Я тоже проиграла. Ты ранен, а я в плену… Но мы оба живы, а это главное.

— Сударь, — вмешался Пардальян, — вы удержитесь в седле до Сен-Дени? Это не так уж далеко.

— Думаю, да… — пробормотал великан.

— Тогда действуйте — и вперед, — скомандовал шевалье.

Этот приказ был адресован Эскаргасу и Гренгаю. Те хорошо знали, что делать. Осторожно подхватив раненого, они посадили его на скакуна Фаусты. Не развязывая двух подручных испанца, Гренгай и Эскаргас подтащили их к другим коням и положили поперек седел, крепко прикрутив веревками. Затем, взяв лошадей под уздцы, верные слуги застыли на месте, давая понять, что готовы тронуться в путь.

— Ну, поехали! — распорядился Пардальян.