Тайны острова Пасхи

― Как вы там ни хитры, а старый Кодр хитрее вас. Он всех вас провел, всех трех, да еще как!.. А вы и не догадались! Помните маленькую дикарку, про которую думали, что старый бонза бросил ее в вулкан?.. Ну, так вот, эта старая обезьяна, Кодр, заставил нас посадить ее в ящик. Она провела все путешествие вместе с ним в его каюте. Он и погрузил ее на корабль и выгрузил прямо у вас под носом! Кто бы мог это сказать, что такой нескладный человек, в его возрасте и в его положении...

Я был уже на улице, когда он кончал фразу.

В парижской квартире Кодра ― никого! Консьержка, сперва немая, потом продала мне адрес Кодра, тот самый, по которому я и приехал.

Гнусный гном, я не знаю, какую цель ты преследуешь; я не знаю, что ты сделал с маленьким существом, которое было моею радостью, не знаю даже, жива ли она еще; в снедающей меня лихорадке я предчувствую ужасные вещи. Но пришел час, когда мы с тобой сведем наши счеты: готовься!..

Потайная дверца скользнула без шума, и я, ослепленный, смотрю... Не кричи, Жан! Молчи! Кусай свои кулаки! Если хочешь, плачь... от радости... но молчи!.. Она ― там!..

Кто это сказал, что это в горе чувствуешь в глубине души необходимость Бога?.. Это в радости!

Боже мой, какое бы имя Ты ни носил, какое бы зло ни приписывали тупые священники по страшной традиции Твоей суровой справедливости, какую бы вечность ни приготовил Ты мне, среди которой я буду благословлять Тебя только за эту минуту, но... более, будь благословен за то, что оставил ее жить!

Она там, она лежит на каком-то ложе в этой подземной тюрьме, из которой попробовали устроить комнату. Тяжелые волосы распущены, побледневшее лицо похудело, кажется более тонким. Темные глаза ее сухи и решительны, в них уже нет слез, но в них ― все отчаяние всего мира.

А гном, сидя перед нею, говорит медленно, положительно, с интонациями, которые хочет сделать мягкими и убедительными, но которые в устах этого палача кажутся кощунственными. Терпение, Жан! Он теперь в твоих руках; он не может ускользнуть... В таком случае ― слушай его. Он говорит:

- Я не понимаю... нет, как ни стараюсь, ― я не могу понять вашего упрямства. Дело идет о научном эксперименте, результаты которого могут иметь неисчислимые последствия для науки. Какой же глупый предрассудок останавливает вас? Вы очень интеллигентны, это факт. К тому же это общее свойство, ― как доказывают черепа, ― всей расы «гелиантов»; так я назвал ее, потому что она ведет свое происхождение от Солнца [1]. Кроме того, будем говорить откровенно: ведь вы уже не девственница? Мне пришлось, как вы это знаете, изгнать плод, явившийся следствием ваших сношений с этим молодым безумцем, так как эмбрион этот мог отразиться на дальнейшей чистоте задуманного мною опыта. Вы должны отдать себе отчет, проникнуться сознанием безмерной своей ценности с антропологической точки зрения. То, что вы мне рассказали об этнологии своей расы, решительно во всем подтверждает мои собственные выводы. Я уже говорил вам и еще раз повторяю: вы ― единственный в мире образчик, последний образчик расы, несомненно происшедшей из начальной протоплазмы без всякого скрещивания или перекрещивания с другими расами. Ни одна раса в мире не может в настоящее время удовлетворять условиям подобной этнической чистоты. В течение веков, пока существует наша земля, ваше имя будет тесно сплетено с моею славою, в уме даже последнего жителя земли. Такая миссия ― выше всякого священного звания, и вы должны целиком предать себя науке, догмы которой вы перевернете вверх ногами. По сравнению с этим долгом ― какой ничтожный вес имеет ваше личное чувство! Полно, перестаньте думать о всяком вздоре. Откройте глаза на величие ожидающей вас роли и отвечайте мне!

Гном задыхался; Эдидея окинула его медленным взором, сухим и болезненным, но высокомерно презрительным:

― У вас лицо человека, но вы чудовище! Что бьется в вашей груди, если вы посмели сделать то, что сделали: украли меня у моего возлюбленного?

― Опять эти упреки! Ведь я уже сто раз говорил вам, что я имел на то право, что он принял это условие и своею же рукою подписал договор об этом, еще и не зная о вашем существовании. Правда, я похитил вас насильно и втайне от него: это надо было сделать, чтобы избежать бессильных, но бурных порывов этого безумца. Ведь он из-за этой болезненной и роковой иллюзии, которую называют любовью, совершил неслыханное научное святотатство, принимая от вас дар, который вы сделали ему своим бесценным телом. Но разве с тех пор я дурно обращался с вами?

― Вы лишили меня моего бога: Солнца.

― Вы меня принудили к этому. Я имел слабость позволить вам однажды снова увидеть солнечный свет и выпустил вас в парк. Если бы не черенки, которыми усеяна вершина стены и которые изодрали в кровь ваши нежные руки, вы убежали бы с предназначенного вам пути.

― Я просила вас, чтобы вы дали мне повидаться с моим возлюбленным!

― Дитя! Но ведь я только избавляю вас этим от испытания, которое могло бы оказаться роковым для вашего хрупкого сердца, так как вы не знаете обычаев цивилизованных людей. Прочли ли вы те книги, которые я вам принес: романы Лоти, Фаррера? Эти колониальные страстишки продолжаются лишь до тех пор, пока их поэтизирует окружающая экзотика. А когда герой, переживший их, возвращается в свою родную страну, то привычная и тонкая прелесть европейских женщин сейчас же побеждает его экзотическую страсть. Не говорю уже о том, что человек, о котором вы плачете, считает вас мертвой; но если бы даже он знал, что вы живы, то разве он теперь думал бы о вас, попав в объятия старой возлюбленной?

― Вы истощили все мои слезы! Что можете вы еще сказать мне нового, чтобы вырвать из моей души воспоминание о нем? И все-таки оно по-прежнему живет во мне, и вы лжете, говоря, что воспоминание обо мне угасло в нем!

Я уловил, твой нетерпеливый жест, адский дух, хотя он был и мимолетным! Но я терплю, потому что хочу теперь знать ― за что я тебя убью. Гном ласково продолжает:

― Зачем возвращаетесь вы к этим тяжелым вопросам, раз вы знаете, что они для вас неразрешимы? Предположите, что он умер, да в действительности так оно и есть для вас. Вам остается только принять решение. Заметьте, что я мог бы вас принудить. Но я не хочу этого. Предпринимаемый мною опыт требует для своего успеха не только одной инертной пассивности от субъекта опыта. Я хочу обставить этот опыт наиболее благоприятным образом для его успеха. Я хочу, чтобы вы пошли на него вполне добровольно, чтобы вы сами были сотрудницей в этом опыте, который воскресит через вас исчезнувшее существо, во мраке прошлых веков бывшее звеном между животным и человеком, того питекантропа, существование которого было доказано находкою черепа на Яве.

Я с самым тщательным вниманием выбрал для этого опыта антропоидного представителя. Искусственное оплодотворение, которое я произведу, ― безболезненно, и могло бы только возбудить вашу стыдливость, если это свойственное цивилизованным условное чувство успело уже зародиться в вас. Наши светские дамы охотно идут на другие операции, только противоположного значения. Клянусь вам, что, когда плод будет рожден, ― вы получите свободу.

Я медленно поднимаю руку к уровню потайной дверцы и направляю дуло браунинга сквозь решетки этого окошечка... Нет, так я не хочу! Стоя лицом к лицу с ним хочу я размозжить этот чудовищный череп, чтобы перед зарядом свинца бросить ему в лицо всю свою ненависть. И широким размахом я открываю дверь...

Два крика!.. Крик безумной радости, и крик ярости... а затем ― тяжелые тиски сдавливают мой затылок... непобедимый паралич связывает все мои члены... Глаза! Я забыл про глаза гнома!..

― Я ведь знала, Жан мой, Жан, я это знала!.. Пусть он теперь уничтожит нас, пусть он убьет нас!.. Теперь это для меня все равно, ведь я умру в твоих объятиях!