Смертельные враги

Фауста задумчиво кивнула, соглашаясь.

– Позднее, сударыня, я приму те великодушные предложения, которые вы изволите мне сделать. Пока же я предпочту сохранить свою независимость.

– Когда вы сочтете, что этот момент настал, вы увидите, что мои намерения на ваш счет никак не изменились.

Бюсси поклонился и решительно заявил:

– А тем временем, сударыня, позвольте мне стать во главе этого предприятия... Не обижайтесь, господа, я не сомневаюсь ни в вашем рвении, ни в вашей преданности, но вы действуете в интересах принцессы, я же – в своих собственных. Видите ли, когда речь идет о ненависти и о мщении, Бюсси-Леклерк доверяет лишь самому себе!

– Эти трое будут поступать в соответствии с вашими указаниями, – решила Фауста.

Троица безмолвно поклонилась.

– Вы уже наметили какой-нибудь план, господин де Бюсси? – спросила Фауста.

– Весьма приблизительный, сударыня.

– Однако Пардальян должен умереть... как можно скорее, – настойчиво повторила Фауста, поднимаясь.

– Он умрет! – уверенно сказал Бюсси, скрежеща зубами.

Фауста вопросительно взглянула на троих охранников; они взревели:

– Он умрет!

После минутного размышления принцесса сказала:

– Господа, я предоставляю вам свободу действия. Но если до понедельника вы не сможете нанести Пардальяну решающий удар, вы все вчетвером отправитесь со мной на королевскую корриду. Там я укажу вам, что делать, и на этот раз, я думаю, Пардальян не избегнет смерти.

– Хорошо, сударыня, – согласился Бюсси, – мы все явимся туда... если, конечно, не справимся с делом прежде понедельника.

– Ступайте, господа, – сказала Фауста, выпроваживая их монаршим жестом.

Как только охранники очутились у себя: в большой комнате, служившей им дортуаром, первой их заботой было, не помня себя от радости, вскрыть мешки, пересчитать экю и пистоли и сложить монеты столбиками.

– Три тысячи ливров! – ликовал Монсери, глядя на золотые и потирая ладони. – Никогда еще у меня не было такого богатства!

Шалабр бросился к своему сундучку и, тщательно запрятывая туда свою долю, пробурчал:

– Служба у Фаусты не так уж и плоха!

– Когда все это будет надлежащим образом промотано – съедено, пропито и проиграно, мы получим еще, – заметил Сен-Малин.

– Верно, черт меня раздери! Ведь Фауста обещала нам платить в срок и помногу, – радостно воскликнул Монсери.

– Но только после того, как мы прикончим Пардальяна, – сказал Сен-Малин страдальческим голосом.

Одного этого имени опять-таки оказалось достаточно, чтобы свести на нет всю их радость; на какое-то время они задумались.

– Кажется мне, вознаграждение нам пока не светит, – прошептал, качая головой, Шалабр.

А Монсери выразил вслух то, о чем каждый думал про себя:

– Жаль, дьявол раздери! Этот чертов шевалье мне так нравился!

– А как славно он оттаскал за бороду того рыжего!

– А с каким независимым видом он говорил с самим королем!

– А как здорово он осадил этих наглых и спесивых кастильских сеньоров! Черт возьми! Какой человек!

– Я гордился тем, что я, как и он, француз!.. В конце концов, мы тут во вражеской стране!

– А ведь именно этого человека мы должны... подстеречь... если не хотим отказаться от блестящего положения и вновь превратиться в нищих искателей счастья, – сказал Сен-Малин (как самый старший, он был самым серьезным и самым практичным).

– Но мне его жаль, черт побери!

– Что поделаешь, Монсери, не всегда делаешь то, что хочется.

– Такова жизнь!

– И коли уж смерть Пардальяна должна обеспечить нам благополучие и процветание, то, клянусь честью, тем хуже для Пардальяна! – решил Сен-Малин.

– К черту Пардальяна! – пробурчал Шалабр.

– Каждый за себя и Бог за всех! – поддакнул Сен-Малин.

– Аминь! – заключили два других охранника и расхохотались.