Поверженный

И Ойша, пользуясь отсутствием Асада, села писать письмо.

Письмо начиналось словами стихотворения Хафиза, которые соответствовали чувствам и переживаниям Ойши:

«Боже, сделай так, чтоб любимый здоровым Вернулся ко мне и избавил меня от упреков. Все Ваши поручения и советы мы выполнили точно. Днем и ночью ждем Вас с нетерпением», — писала Ойша, но ей пришлось тут же спрятать начатое письмо, за дверью послышались шаги, в комнату вошел Асад. Не глядя на Ойшу, он прямо прошел в свою комнату, вызвал слугу, взвалил ему на плечи тяжелый ящик с патронами для винтовок и сказал, куда их нести. Затем вернулся к Ойше.

— Плов должен быть готов сегодня к закату. После вечерней молитвы мы нападем на врага.

— Значит, это будет плов «охират», — насмешливо сказала Ойша.

— Что ты хочешь этим сказать? — нахмурясь, спросил Асад.

— Только то, что это будет последний наш плов. Ведь мы, беззащитные женщины, когда начнется стрельба, погибнем…

— Не глупи, — оборвал ее Асад. — Вы двинетесь с места только после того, как мы пойдем в атаку и враг будет разбит!

Асад Махсум стремительно вышел из комнаты. Ойша переглянулась с матерью.

— Знает ли об атаке Карим? Я напишу ему об этом, его надо предупредить. Как важно, чтобы он об этом знал заранее!

Ойша вытащила из ящика свое незаконченное письмо и стала быстро его дописывать. Затем тихонько вышла из дому и положила письмо в условленном месте. Как только она ушла, из-за густых кустов вышел черноусый юноша, подошел к тонкому чинару, вынул из-под дощечки письмо и быстро ушел.

Еще не стемнело, когда Асад Махсум вывел свой отряд. За поворотом по склону горы шла единственная узкая тропинка. По ней и должны были спуститься воины. Но сначала Махсум послал несколько человек разведать обстановку. Вернувшись, они сообщили, что внизу все спокойно, нигде они никого не повстречали, а у красноармейцев, по-видимому, какой-то праздник, издали доносятся звуки барабана, бубна, кар-ная…

— И давно слышится оттуда музыка? — спросил Махсум.

— Нет, недавно.

Вскоре после вечернего намаза.

— Выслали вперед людей?

— Послали. Двое дошли почти до половины пути. Все мирно, спокойно.

— Хорошо! Если аллаху будет угодно и он поможет нам, то мы пойдем в атаку, застанем врага врасплох и до одного уничтожим! — сказал Махсум и, понизив голос, отдал приказ: — За избавление, за победу, вперед!

Все вооружились винтовками. На страже стоял пятисотник Урунбай, он следил за порядком и поторапливал проходивших мимо него воинов — то уговорами, то окриками, то угрозами, то сладкими обещаниями скорой победы. Вот воины уже вступили в кишлак, расположенный у подножия горы. Очутившись в мирном кишлаке, они почувствовали себя свободно. Но хитрый Урунбай, хорошо знавший, что такое коварство, забеспокоился, его как раз смущали тишина и безлюдье. Он встал посреди улицы, подозвал к себе воинов и приказал им открыть ворота всех домов, и если там окажутся спрятавшиеся мужчины, вытащить их на улицу.

Воины кинулись выполнять приказ и вскоре привели двух крестьян.

— Они стояли за воротами и следили за нами, — сказал один из воинов.

— Не бойтесь нас, — сказал Урунбай, — мы не враги вам, мы пришли, чтобы освободить вас от посторонних. Скажите, где тут красноармейцы?

— Мы не знаем, — ответил один из приведенных.

— Странное дело, — проворчал Урунбай, — только сегодня вы ели, пили чай с красными и уже не знаете, где они!..

— Да, не знаем, — вступил в разговор и другой крестьянин. — Мы не пили с ними чай и понятия не имеем, куда они ушли…

— Если вы не хотите рассказать нам, избавителям вашим, как было дело, значит, вы наши враги. Вас нужно уничтожить, как паршивых псов! Облокул, а ну-ка, веди их!

Облокул с помощью еще двух воинов подтащили крестьян к краю дороги, отскочили от них и, подняв винтовки, стали прицеливаться.

— Раз! — скомандовал Урунбай. Крестьяне не тронулись с места. Молчали.

— Два! — воскликнул он и поднял руку, словно хотел еще что-то сказать. Но в ту же секунду из-за угла раздался выстрел и пятисотник, вскрикнув, упал на землю. Его люди опешили, они не ожидали такого поворота событий, но потом быстро сообразили и бросились бежать.

Попытка спастись бегством оказалась напрасной — пули сыпались на них со всех сторон. Им оставалось только ползти по земле, прятаться за оградами и беспорядочно отстреливаться…

Те воины Махсума, которые еще не успели войти в кишлак, мгновенно побежали обратно, чтобы скрыться на вершине горы. Как Махсум ни кричал на них, ни пугал, ни грозил, приказывая им остановиться, все было напрасно.

Спасая свою жизнь, они не слушались даже его.

Когда стало совсем темно, в лагерь вернулись полтораста воинов. Погибли или попали в плен полсотни человек.

У поворота на склоне горы Махсум оставил стражу из преданных ему людей, а сам поднялся в свой лагерь. Он был бледен и угрюм, глаза яростно сверкали.

— Что там произошло с Урунбаем? — спросил он у воинов, которые были рядом с пятисотником.

— Первая же пуля свалила его.

— Теперь совершенно ясно, что красные ждали нас. Значит, они знали о наших планах… Значит, в рядах наших воинов есть предатель!

— Что вы, начальник! — воскликнул слуга Махсума. — Мы все верны вам, преданы душой и телом!

— Если вы преданы и верны, — с горькой иронией сказал Асад Махсум, — то объясните, почему они были подготовлены? Почему, почему, почему?!

Все молчали. Махсум крепко сжал ладонями голову и застонал… Потом, затихнув, сел на валун и глубоко задумался. Все молча глядели на него.

После долгого молчания Махсум вскочил с валуна и резко сказал:

— Прежде всего нужно выявить предателя и разрубить его на куски! Вдруг заговорил немолодой воин, находившийся в отряде Махсума с самых первых дней его существования:

— Дело не в предателе… Так нам на роду написано, такова наша судьба…

— Так что же, я должен подчиняться судьбе? — яростно воскликнул Махсум.

— Да, — ответил спокойно тот же воин, — от судьбы не уйдешь… Как бы человек ни старался изменить ее, ничего не выйдет. Лучше покориться ей! Если мы не спустимся с горы, то все помрем от голода и холода. Станем пищей для воронья…

— Заткни свою глотку, глупец! — крикнул Асад, схватив воина за ворот с такой силой, что ткань затрещала. — Ты хочешь учить меня? А может, ты продался красным, служишь большевикам? А?

— Совести у вас нет, — начальник, говорить такое… — сказал воин, отрывая от своей груди пальцы Махсума. — Это я-то предатель! В ваш отряд я пришел одним из первых… Кто у вас есть преданнее меня!

Поглядите в мои глаза. Вот уже около года, как я ушел с вами из родного дома, не вижу ни жены, ни детей. А вы, вместо того чтобы поблагодарить меня, особенно в такой тяжелый день, как сегодня, называете предателем…

Асад Махсум молчал, а тот, после короткой паузы, продолжал:

— Мы окружены красными со всех четырех сторон. Мы головы не можем высунуть из этого ада. Наши воины с каждым днем хиреют, а многие из них стоят сейчас на пороге смерти. Боеприпасы приходят к концу. Так не лучше ли объявить мир?

Он едва успел договорить эту фразу, как раздался револьверный выстрел. Пожилой воин упал мертвый. Почти одновременно с выстрелом прозвучал крик обезумевшего Асада Махсума:

— Это ждет каждого, кто окажется предателем!

А между тем внизу, в кишлаке, Карим, занявший в одном из домов небольшую комнату, отчитывал младшего командира отряда своего соединения:

— Почему ты без моего разрешения и преждевременно открыл стрельбу?

— Я не стерпел…

— Из-за того, что ты не смог сдержаться, сорван вырабатывавшийся много месяцев план! Понял? Что теперь мне с тобой делать?

— Если бы мы сидели не шелохнувшись, пятисотник расстрелял бы совершенно непричастных к нашему делу крестьян.

— Нет, не расстрелял бы, — резко сказал Карим. — Дело в том, что воины Махсума хотели застигнуть нас врасплох и напасть… А ты по глупости погубил весь наш план!