Забытый

Часов около пяти в комнату вошел Ворагин. Увидя, как я потею над своим шапирографом, он в негодовании воскликнул:

— Да вы с ума сошли! Товарищ — полковник…

Офицер-администратор сильно покраснел и рассыпался в извинениях.

— Идите за мной, — сказал мне Ворагин. Роскошными коридорами, где в две шеренги стояли солдаты-татары с ружьями на караул, он провел меня к дверям, завешанным бархатной портьерой, и приподнял портьеру.

Мы вошли в зал заседаний.

Зал, обставленный слишком, на мой вкус, по Луи-Филипповски, был сам по себе очень просторен и красив. Мне прежде всего бросились в глаза стоящие друг против друга — налево, никем не занятый трон, направо — несгораемый шкаф, пустой или полный — этого я пока сказать не мог.

Члены Собрания вежливо приподнялись, когда мы вошли. Потом все опустились по местам.

— Товарищи, — объявил Жерис-хан. — Заседание открыто.

Было часов пять, когда началось заседание. Закончилось оно в половине седьмого. Не вдаваясь в технические подробности, для которых читатель, вероятно, не подготовлен, я тем не менее считаю нужным в собственных интересах кое на чем остановиться.

Азим Электропулос, министр финансов, представил Отчет о расходах правительства Оссиплури за последние месяцы. Я нашел его доклад вполне ясным, даже чересчур ясным. Если припомните, я специалист по счетоводной части и могу утверждать, что всегда, когда денежные отчеты так блестящи, это значит, что к ним приложили руку. Не знаю — достаточно ли понятно я выражаюсь.

Оратора сменил товарищ маркиз Лашом-Аржантон. Потом наступила очередь Николая Барановича. Наконец поднялся Жерис-хан, и я понял, что сейчас будет идти речь обо мне. Воцарилась глубокая тишина.

— Товарищи, — сказал он. — Мне незачем сообщать вам, при каких условиях полковник Этьен Пендер, здесь присутствующий, был захвачен в плен. Мне поручено кем вы знаете учинить ему допрос. Затем собранию придется вынести постановление. Полковник Пендер, благоволите встать.

Я повиновался и воспользовался случаем, чтобы грациозным и непринужденным поклоном приветствовать собрание.

— Как велики силы французов, направленные против Республики Оссиплури? — спросил Жерис-хан.

— Дивизий пятнадцать, — отвечал я.

— Пятнадцать дивизий! — вырвалось у Жерис-хана. Мой ответ поверг, по-видимому, собрание в величайшее смущение.

— А сколько человек числится у вас в дивизии?

— Около двенадцати тысяч.

— Значит, к Мараканде в данный момент приближается армия, по меньшей мере, в сто восемьдесят тысяч человек?

— По меньшей мере. И я не упомянул еще о танках, аэропланах и прочих аксессуарах.

Царила гробовая тишина.

— Я считаю необходимым заявить товарищам, — с чувством собственного достоинства произнес маркиз Лашом-Аржантон, — что в этом деле Франция, моя родина, наша родина, полковник Пендер, вела себя попросту гнусно.

— Слова, слова, — грубо оборвал Жерис-хан и, подумав, добавил:

— Товарищ Баранович?

— Товарищ Жерис-хан?

— Какова наличность наших войск?

— Три тысячи человек регулярной армии.

— Немного, — любезно заметил я. — Очевидно, если качество…

— Замолчите, — сказал Жерис-хан и, обращаясь по-прежнему к Николаю Барановичу: — Можно было бы пополнить армию запасными…

Николай Баранович сделал гримасу.

— Они ненадежны, — проговорил он. — Притом не забудьте, вы предоставили им избирательные права, а через две недели — выборы. Я предвижу, что выборы закончатся удачей для правительства.

— Не время думать сейчас о всеобщих выборах, — сказа; Жерис-хан. — Через две недели Мараканда будет занята французами.

— Положение безвыходное, — заявил Мишель Ворагин.

— Возможно, что и нет, — вставил Азим Электропулос ее сладенькой улыбочкой.

И обратился ко мне:

— Товарищ Этьен Пендер, можете ли вы сказать Собранию, сколько дней пути отделяют от нас французскую армию.

— Дней пять, по крайней мере, — отвечал я. — Я уже имел честь сообщить этим господам, что, отправившись на разведку четыре дня тому назад, я продвигался вперед очень быстро, гораздо быстрее, чем могут двигаться войска с артиллерией и фургонами. Помимо того, я должен поставить вас в известность, что командующий армией, генерал Франше д'Эспрэ, о котором все вы, наверное, слыхали, выразил намерение ждать меня в течение восьми дней, прежде чем двинуться дальше. «Но ни одним днем больше, — добавил он, сердито ворочая глазами. — Пендер, старый друг, если через восемь дней ты не вернешься, я буду знать, что ты погиб от рукинеприятеля, чуждого чувству чести. Я тотчас выступлю со своими ста восемью — десятью тысячами человек. И горе, четырежды горе тем, Пендер, у кого ты будешь на совести». Я забыл сказать, что в интимной обстановке генерал говорит мне «ты».

— Это доказывает, — любезно заметил Азим Электропулос, — что генерал Франше д'Эспрэ умеет выбирать людей, достойных его дружбы.

«Так, так, — подумал я, — дело идет как будто недурно».

Азим Электропулос поднялся и шепотом говорил с Жерис-ханом.

Мрачные глаза татарина с каменьями вдруг засветились огнем.

— Товарищ Этьен Пендер, — сказал он, — не можете ли вы временно оставить нас?

Один татарин отвел меня в маленький будуар, подле залы собраний.

Надо сказать, будуар был убран очень мило, и я охотно провел бы в нем все время, какое мне еще осталось прослужить.

Через десять минут меня снова привели в зал собраний. Я слишком хорошо знаю людей, чтобы мог не заметить с первого же взгляда перемены в настроении оссиплурских министров. В глазах у них вместо подавленности светилась надежда. И сверх того, а для меня это было особенно важно, все, по-видимому, были одушевлены самыми милыми чувствами по моему адресу. Товарищ Лашом-Аржантон напевал, Жерис-хан, предложив мне сесть, угостил меня сигарой из массивного золотого портсигара, стоимостью в десяти— или двенадцатикратную премию за вторичное поступление на военную службу унтер-офицера колониальных войск.

«Крошка Этьен, — сказал я себе. — Есть новенькое — и недурное — для твоего матрикула. Постарайся не испортить дела».

Я невозмутимо зажег сигару, предварительно хорошенько помяв ее двумя пальцами — большим и указательным.

Жерис-хан заговорил:

— Вы нам сказали, полковник, что французская армия в пяти днях ходьбы от Мараканды, не правда ли? Обратите внимание, что мы были скромны и не требовали более точных сведений относительно ее местонахождения.

— Я бы их вам и не сообщил, — гордо отвечал я. — Я — французский солдат.

— Браво! — поддержал меня товарищ Лашом-Аржантон.

— Мы вас не спрашивали, — почти униженно продолжал Жерис-хан, — и спрашивать не станем. Мы ждем от вас совершенно другого рода услуги.

— Говорите! — заявил я. — А я уж решу — совместима ли эта услуга с моей честью солдата.

— В этом можете не сомневаться, — сказал Жерис-хан.

— Я вас слушаю.

Заговорил военный министр республики Оссиплури.

— Сегодня — среда. Генерал Франше д'Эспрэ выступит из лагеря только в воскресенье, если к тому времени вы не вернетесь.

— Совершенно верно.

— Так вот! Мы предоставим в ваше распоряжение прекрасный автомобиль, который в самый короткий срок доставит вас к вашим. В наших интересах, чтобы вы не опоздали.

— Безусловно…

— Но за это…

— Но за это…

— За это мы надеемся, что вы воспользуетесь исключительным положением, которое вы занимаете при генерале Франше д'Эспрэ, чтобы…

Я поднял руку.

— Остановитесь, — сказал я, — ни слова больше. Видно, вы не знаете ни меня, ни генерала.

— Но, дорогой месье Пендер, — вмешался товарищ Лашом-Аржантон. — Даю вам слово, что вы неправильно поняли товарища Жерис-хана.

— А в чем же дело в таком случае?

— Я только что хотел вам объяснить, когда вы прервали меня, — снова заговорил военный министр, видимо начинавший нервничать.

— Говорите же.