Княжич

- Плохо, Дружина Ерофеев! - ответил разведчик. - Нас ждут!

Положение было ужасно. Старый воин предполагал такое развитие событий еще две недели назад, с той памятной грозовой ночи, когда раскаты грома и блеск молний с вечера не давали спать жителям слобод небольшого, но славного городка-крепости под названием Донков(15). Небесная канонада, сотрясавшая стены домишек обывателей и служилых людей не помешала Дружине Ерофееву, сыну Демина, сотскому городовых стрельцов, после вечерней молитвы забыться крепким сном. Он сутками слышал и не такое под стенами Казани и осажденных ливонских городов. Но ночью его разбудил звон осадного колокола. Кто-то неумело бил в набат.

“Неужели сторожа крымчаков и ногаев проспали?” - первым делом подумал он. Но супруга, успевшая встать раньше его на дойку буренки, взглядом показала на паюсное(16) оконце, освещенное заревом где-то бушевавшего пожара:

- В остроге что-то горит!

Натянув сапоги и прикрыв исподнее накинутым на плечи “носильным” коричневым кафтаном, на ходу застегивая пояс с саблей, сотский выскочил на улицу. За стенами острога, металось пламя. Воротники, не спрашивая, пропустили его через настежь открытые ворота, и он, пробежав через проход в башне, оказался на площади. Служивые и посадские, выстроившись в цепочку, из темноты передавали ведра с водой к охваченному пламенем казенному амбару, в котором хранились государственная казна, зелье(17), свинец и пушечные ядра. Несколько смельчаков из казаков, ободряемых осадным головой(18) боярским сыном Муромцовым, попытались войти внутрь его, но сразу же выскочили обратно. Начала рушиться крыша и горящие балки полетели на них. Зеваки, благоразумно державшиеся на расстоянии, отошли еще дальше.

“Сейчас взорвется зелье! Разнесет всех!” - подумал стрелец. Подбежав к Муромцову, Ерофеич заорал на него:

- Отводи людей! Сейчас рванет!

Народ, услышав опытного стрелецкого начальника, наконец-то осознал опасность происходящего и побежал прочь от амбара. Сотскому пришлось тащить от огня упирающегося Муромцова, который, потеряв рассудок, рвался в огонь.

Предупреждение Дружины Ерофеева было своевременным. Бочки с зельем начали рваться вдогонку бегущим. Несколько мелких взрывов завершил большой, раскидавший вокруг горящие бревна и оставивший на месте Казенного амбара воронку сажени(19) три в диаметре и полторы в глубину. Люди, охнув, пришли в себя и принялись тушить остатки огня. Зеваки собрались вокруг воронки.

Уже светлело. Оставив на месте, так и не пришедшего в себя Муромцова, Дружина Ерофеев подошел к собравшимся в кружок представителям городской знати. Среди них выделялся богатой одеждой и гордой осанкой воевода Яков Вельяминов. На нем был красный атласный кафтан, из-под выреза которого виднелся вышитый золотом белый воротник рубахи. Пояс стягивал малиновый шелковый кушак с золотыми кистями. Бархатные малиновые штаны были заправлены в темно-красные сафьяновые сапоги. В спешке, воевода забыл шапку и легкий ветерок трепал его черные с проседью кудри, спускающиеся на аккуратную кудрявую бородку. Здесь же стояли стрелецкий пятидесятник Шевелев, дьяк приказной избы Семин, настоятель прихода церкви Успенья Богородицы отец Симеон и чуть поодаль два дворянских холопа. Воевода допрашивал стоящего этой ночью на часах у дверей казенного амбара стрельца Сеньку Новикова. С его слов, в покрытую тесом крышу попала молния, от которой она сразу загорелась. Вызванный им стрелецкий пожарный расчет с огнем не справился и тогда Сенька ударил в осадный колокол. Решив не напрашиваться на вопросы, сотский, осторожно отойдя от собравшихся, так, чтобы его не заметили, поспешил домой. Конечно, Сенька все сделал по уставу, да и не его он сотни, но мало ли, что у начальства может быть на уме!

Возможно, стрелецкий начальник поступил правильно, потому, что не успел он доесть

свою любимую гречневую кашу с молоком, как в дверь постучал посыльный. Его вызывал к себе воевода.

В сенях двухэтажных хоромов головы, уступающих высотой только маковке собора, кроме знакомых лиц из числа утренней свиты Вельяминова, на лавках сидели старший над пушкарями Онисим Панин и грустно склонивший голову Муромцов. Предупреждение пожаров входило в его обязанности. Изобразив едва заметные полупоклоны в адрес по обе стороны сидящих, сотский прошел вперед, на свободное место. Воеводу ждали молча, отрешенно глядя перед собой. Скрипнули половицы, и из дверей кабинета появился Вельяминов, с хмурым, недовольным лицом. Холоп услужливо подставил под него кресло.

- Ну, что служивые! Доигрались! - устроившись в кресле и окинув сидящих коротким взглядом, произнес воевода. - Крепость, как есть безоружна. Придет татарва, все поляжем. А кто останется в живых, того государь не простит! Москва по нашим бедам не будет плакать! У всех головушки с плеч покатятся наземь!

“Прав воевода! - подумал Дружина Ерофеев. - Осенью опять придут!” Прошлым летом, на Троицын день, около семи тысяч татар и ногаев пытались через Донков прорваться к Москве. Хорошо, что разведка сработала вовремя. Сторожи донесли о появлении в степи за Быстрой Сосной чамбулов(20) мурзы Махмета. Посланные в станы, села и деревни гонцы успели оповестить жителей Донковского уезда. В короткий срок дети боярские, поместные есаулы, казаки и недоросли, с женами и детьми, с прислугой, крестьянами и запасами пополнили гарнизон города. Ратники были в основном молодого и пожилого возраста. Ливонская война обескровила пограничные земли. И хотя мир с Баторием уже был заключен, государь держал полки на литовской границе, считая договоренности ненадежными. Кроме этого, много войск стояло в Новгороде и Пскове. Шведы продолжали боевые действия.

И тем, кто приехал, в Донковскую крепость были рады. Прибывших ратников расписали по башням, в помощь пушкарям, воротникам и просто по бойницам. Несколько конных татарских отрядов, в брод переправились через речку Вязовку. Гарцуя возле крепостного рва, вплотную подъезжая к его краю, храбрецы, обстреливали стены из луков. Меткий огонь защитников крепости из полуторных и затинных пищалей смел татар с берега рва. Оставив несколько десятков трупов у стен крепости, конные отряды ушли в степь. Разведка донесла, что основные силы татар, не сумев застать врасплох донковцев, направились в сторону Новосиля.

Но и здесь их ждала неудача. Своевременно оповещенный Сторожевой полк береговой службы от Коломны выдвинулся к Новосилю и разбил врага. Выделенные в помощь отряды детей боярских, стрельцов и полковых казаков украинных городов добили рассеянные по станам, селам и деревням конные разъезды кочевников, занимавшиеся грабежом, ловлей людей - главной их добычи. Тогда, от силы две-три тысячи татар сумели вернуться живыми на свои кочевья.

- Кто скажет, как теперь быть? - продолжил воевода.

Не к месту, не поднимая головы, подскочил со скамьи Муромцов:

- Я виноват! Жара уже две недели стоит, а я ни разу не повелел стрельцам крышу водой поливать! За это готов ответить головою!

- Злого умысла в твоем проступке нет, а потому твоя дурная башка никому не нужна! Сядь!- сухо потребовал Яков Вельяминов. - Кто еще?

На этот раз встал Онисим Панин.

- Не печалься воевода! - успокоил он крепостного начальника. - Свинец и ядра чугунные мы на пожарище собрали. Им урона нет. В целости пушечное зелье. За два дня до пожара я распорядился покрасить известью клеть, в которой оно хранилось. Гниль батюшка на бревнах завелась! Зелье, чтобы не мешалось, временно перенесли в пушечный амбар под Набережной башней, туда, где оно должно быть при осаде. А сгорело зелья ручного 18 пудов с полупудом, 3 пуда фитиля для ручных пищалей и самопалов, да 30 “московских” банделер (21).

Лицо воеводы ожило и посветлело после сообщения пушкаря.

- Подойди-ка ко мне голубчик, дай-ка я тебя расцелую умницу! - воодушевленно воскликнул он.

Панин, смущаясь, шагнул к Вельяминову. Тот, обхватив его за голову, наклонил к себе и облобызал в обе щеки. Затем, повернув его ко всем, радостно улыбаясь, произнес: