Ринальдо Ринальдини, атаман разбойников

Князь взял его за руку, помог прийти в себя и сказал:

— Если ты остаешься на острове, так эта минута станет последней минутой нашего пребывания здесь.

— Нет! — вздохнул Ринальдо. — Уже завтра я оставлю остров, и вы никогда меня больше не увидите. Благодарение Богу, что встретил вас! Эта минута — одна из счастливейших в моей несчастной жизни.

- А ты все еще связан со своими людьми? — поинтересовался князь.

— Нет! — пробормотал Ринальдо. — Узы презренного ремесла разорваны. Я теперь другой человек.

Аурелия поднялась с дивана и хотела выйти из павильона, но тут к ним вбежал, запыхавшись, садовник и сообщил, что вилла и сад окружены сицилианскими солдатами.

— Это уготовлено мне, — сказал Ринальдо глухим голосом.

— Несчастный! — пролепетала Аурелия и опустилась на диван.

— Попытайся спастись! — сказал князь.

— Слишком поздно! — вздохнул Ринальдо. — Я презрел совет и предостережение друга. Слишком поздно!

Сильный шум приблизился. В мгновение ока павильон был занят солдатами. Вошел офицер.

— Вот он! — закричал кто-то.

Ринальдо обернулся на голос. Перед ним стоял его смертельный враг, черный монах.

Черный монах показал на Ринальдо и объявил:

— Это Ринальдини, арестуйте его.

С издевательской усмешкой посмотрел черный монах на Ринальдо, а тот опустил глаза долу.

— Ты — Ринальдини? — спросил офицер.

— Да, это я, — ответил атаман.

Но тут перед павильоном возникла сутолока и в павильон протиснулся старец из Фронтейи.

— Ринальдо! — объявил он. — Я обещал тебе дружбу до гробовой доски. Я держу слово. Тебя нельзя спасти, так умри от моей руки.

Он выхватил кинжал и вонзил его, прежде чем кто-либо мог предупредить его удар, в грудь Ринальдо.

Ринальдо рухнул на диван рядом с Аурелией. Он протянул правую руку к старцу, она свесилась, а он слабо вздохнул:

— Благодарю тебя!

Аурелия лишилась чувств.

Старец обратился к черному монаху и сказал:

— Теперь ты пропал!

Потом, бросив взгляд на Ринальдо, проговорил:

— Твой друг Онорио мог подтвердить правильность своего учения только твоей смертью. Ты должен был стать героем, а стал разбойником. Ты не хотел сойти с пути, по которому шел. Твой друг, который любит тебя больше, чем себя, не хочет видеть тебя на виселице.

Он вытер слезы, повернулся к офицеру и сказал:

— Именем короля! Этого черного предателя арестуйте! Меня везите в Неаполь. Я предстану перед королевским судом. Там я сумею оправдаться.

Бешено выл, точно сорвавшийся с цепи, ветер, с грохотом разбивались о скалистый берег мятежные волны, яркие молнии прорезали черный мрак затученной ночи; на земле и на небе царило смятение.

Коленопреклоненный Онорио молился в часовне; недвижный стонал на своем ложе в ските Ринальдо.

Неподалеку от Мальты лежит маленький необитаемый остров Лампидоза, окруженный морем, печальный и одинокий, но его надежная гавань обеспечивает морякам убежище и защиту, когда их преследуют свирепые бури. Посреди островка стоит маленькая часовенка, построенная во славу Пречистой Девы. Ни один моряк, будь то христианин или почитатель Магомета, не забывает оставить в часовне как благодарственную жертву за спасение провизию или боеприпасы. Кто в минуту бедствия испытывает в них нужду, кладет за взятое деньги, и ежегодно сюда приходят с Мальты галеры, которые отвозят денежные жертвы в Трапани на Сицилию, в церковь почитаемой всеми Богоматери.

В часовне на Лампидозе коленопреклоненный Онорио молился перед алтарем Благословенной Богоматери.

Потоки дождя с шумом низвергались из ощетинившихся туч; все громче громыхал гром; земля содрогалась.

Онорио поднял голову, протянул руки к образу Пречистой Девы.

Огненная стрела со свистом влетела в часовню, тут же последовал сильнейший удар грома. Часовня задрожала, освященные лампады бились друг о друга, а образ Богоматери, казалось, двигается.

Онорио вскочил и поспешил в скит к Ринальдо.

Но как попал Ринальдо на остров Лампидоза? Это мы сейчас расскажем.

— Меня везите в Неаполь, — сказал старец из Фронтейи, спокойно, уверенным тоном. — Я предстану перед королевским судом. Там я сумею оправдаться.

Черный монах заметно вздрогнул; неподвижным взглядом уставился офицер в спокойные глаза старца. Изумление сковало часовых.

Вне себя, вбежала в павильон Дианора.

— О, мой Ринальдо! — вскричала она, бросилась на окровавленного, покрыла его уста бесчисленными поцелуями и вызвала его отлетающий дух обратно к жизни.

Ринальдо задышал.

— Он жив! — закричала Дианора. — Он жив!

Она крепко сжала Ринальдо в объятиях.

Одно легкообъяснимое движение черного монаха быстро предупредил офицер. Он обратился к часовым, и истекающего кровью Ринальдо вырвали из объятий Дианоры. Рыдая, упала она в объятия Виоланты.

Старец следовал за раненым и солдатами. Ринальдо перевязали. И все взошли на барку.

Черный монах попытался сбежать по дороге в гавань; его связали.

Якорь подняли, поставили паруса; команда взялась за весла, и барка вылетела из гавани.

Таинственная тишина царила на судне; ярко сверкали луна и звезды на синем небе; ласково плескались темные волны о барку, громко скрипели в уключинах весла в тишине ночи.

— Корабль! Корабль! — внезапно передалось из уст в уста.

Подгоняемый свежим юго-восточным ветром, к барке быстро приближался корабль. Оттуда прозвучал приказ сдаваться. Команда схватилась за оружие. Открылись бойницы вражеского судна; серебряная луна засверкала с зеленых знамен.

— Тунисцы! — вскричал офицер. — Нас слишком мало! Мы пропали!

Заговорило орудие врага, гром прогремел над волнами. Имело ли смысл сопротивляться? Барку захватили. Чинтио, Луиджино и их люди, переодетые в турецкие одежды, перепрыгнули на барку; солдат зарубили. В Сицилию никто не вернулся.

Старец обнял друзей.

У Лампидозы они встали на якорь. Здесь Ринальдо высадили и передали на попечение Онорио.

Корабль опять вышел в море…

На Лампидозе, примерно в ста шагах от часовни, стояли три маленьких скита, много лет назад в них жили в удивительном согласии три отшельника: католик, православный и магометанин. Католик пережил своих друзей. Его, уснувшего навеки, нашел на ложе турок-пират, прочел его записи и записи его побратимов, которые он оставил, и распорядился, чтобы умершего похоронили. Записи турок-пират оставил в ските.

Все это обнаружил Онорио, когда прибыл на Лампидозу. Здесь хотел он окончить свою жизнь, посвятив ее Господу и благочестивым размышлениям. Здесь и нашел его старец из Фронтейи и оставил ему Ринальдо…

За ночь буря утихла, и, когда утром солнце улыбнулось, в гавань вошло судно со старцем из Фронтейи и бросило якорь.

Старец вскоре вошел в скит. Взгляд его был веселый, а речь — спокойной.

— Приветствую вас, друзья мои! Будьте благословенны и счастливы. Буря кончилась, солнце смеется, и корабль мой стоит в надежной гавани.

— А у тебя такая же хорошая позиция, как у твоего корабля?

— Плохой, — старец улыбнулся, — у меня никогда не было.

— Так ты очень счастлив! — воскликнул Ринальдо. — Но вспомни: ведь счастье переменчиво. Конечно, улыбнуться оно может, но удержать его удается чрезвычайно редко.

— А ты умеешь обходиться со счастьем? Если счастье хочет подсесть к тебе, так протяни ему руку; а расправит оно свои крылья, чтобы улететь, так верни ему его подарки и пусть летит. Ты же знаешь женщин, думаю, тебе они хорошо знакомы!

— Женщины, — вступил в разговор Онорио, — ценятся куда выше, чем простой мужчина!

Старец улыбнулся Онорио и продолжал:

— Счастье — тоже как женщина. Женские капризы могут доставить тебе наслаждение, но не должны тебя печалить. Есть люди, считающие себя счастливыми, ибо мнят себя мудрыми. Считай себя мудрым, если чувствуешь себя счастливым.