Почему поют русалки

– Надеюсь, вы простите меня, если я выражу вам недоверие.

Себастьян не сводил глаз с бескровного, осунувшегося лица.

– Нет ли еще чего-нибудь, что вы можете мне рассказать о своем сыне? Что, возможно, помогло бы нам.

– Нет.

– Как вы считаете, может существовать человек, который испытывал бы желание отомстить за смерть вашего сына?

Форбс еще больше побледнел, и Себастьян понял его страх. Несчастного отца испугала мысль, что подозрение падет на его старших сыновей, того, который учился в Кембридже, и второго, который помогал отцу управлять поместьем.

– Нет! – выкрикнул он.

– Я не о них говорю.

Форбс подошел к кровати, сел на край, сцепил повисшие плетьми руки, голова его опустилась на грудь. Через некоторое время до Себастьяна донесся его глухой голос:

– Возможно, кое-кто… – Он замолчал, потом тяжело сглотнул и продолжил: – Видите ли, Гедеон, собственно говоря, не мой ребенок. Я, конечно, вырастил его и относился к нему всегда как к сыну и, знает Бог, любил его как родного. Но он не плоть от плоти моей.

– Что?

Форбс уставился на каменный пол под ногами, щеки его слегка окрасил румянец.

– Это не такая история, о которых любят поговорить в мужском обществе. Но… Моя вторая жена – мать Гедеона – была уже три месяца в тягости, когда я на ней женился.

Себастьян с жадностью слушал.

– Но отец? Кто он?

– Не знаю. Она никогда не говорила мне о нем, а я не спрашивал. Ее родители так и не узнали, что их дочь согрешила. Думаю, они возражали против этого брака из-за вероисповедания молодого человека.

– Где жила ваша жена? В Хертфордшире?

– Нет. Она из Кента. Деревня Холлингбоурн.

Себастьян сорвался с места.

– Это около Эйвери?

Форбс вскинул голову, рот его открылся от изумления.

– Откуда вы знаете?

ГЛАВА 59

Отдаленные раскаты грома уже доносились до Себастьяна, когда он прискакал на Брук-стрит. Поручив лошадь заботам Жиля, грума, он послал за Томом, а сам быстрыми шагами направился в кабинет.

Виконт стоя заряжал кремневый пистолет, когда прибежал Том и, запыхавшись, встал на пороге.

– Требуется срочно отыскать мистера Лавджоя. – Засовывая оружие в карман, Себастьян в немногих словах описал мальчику содержание беседы с Форбсом. – Когда разыщешь, передай ему то, что я тебе только что рассказал, и объясни, куда я отправился.

Он выглянул в окно; увидев сгущающиеся на небе свинцовые тучи, набросил на плечи плащ. Предстоящую поездку, похоже, будет сопровождать сильнейший ливень.

– Я с вами, – заявил Том. Ему приходилось бежать вприпрыжку, чтобы не отстать от хозяина, когда тот быстро шел садом, направляясь к конюшням, на ходу натягивая кожаные перчатки для верховой езды. – К своему Лавджою вы можете и Жиля послать, а…

– Нет. Этот человек убийца. Ты передашь то, что я велел, мистеру Генри и будешь ждать меня здесь. Это приказ. – Себастьян разобрал черные кожаные поводья, помедлил и повторил, сопровождая свои слова внушительным взглядом: – Понял меня?

Том понуро опустил голову.

– Ага, хозяин.

Себастьян вскочил в седло и почувствовал, как нетерпеливо вздрогнул под ним конь. Вороной словно чуял нервозность всадника и жадно хотел пуститься вскачь. Но Девлин придержал его, повторяя еще раз:

– Только попробуй ослушаться, и, клянусь, я спущу с тебя шкуру.

Он взял араба в шенкеля, и тот птицей вылетел из конюшни. Копыта загрохотали по гравию двора.

Дождь припустил уже всерьез, когда виконт проскакал по мосту и оказался на Блекфрайерс-роуд. В этой части столицы убогие кривые улицы не имели тротуаров, мостовые заполняла орава оборванной детворы, туда-сюда сновали нищие, сидели калеки, клянча подаяние. Себастьяну пришлось сдерживать бег коня, пока он не оставил позади дорогу на Гринвич. К тому времени, когда он достиг Блекхета, дождь обернулся свирепой, завывающей бурей, струи воды хлестали лицо всадника, сбегали холодными потоками по шее, затекали за воротник. Застава на окраине города за считанные минуты превратилась в опасную болотную топь.

Сколько времени прошло с тех пор, как Энтони Аткинсона похитили? Четыре часа? Пять? Какая-то часть рассудка говорила Себастьяну, что мальчик уже мертв. Но он продолжал упрямо цепляться за надежду. Человеку, отдавшему себя спасению человеческих жизней, примириться со смертью безвинного ребенка – задача почти неразрешимая.

Нежданная мысль поразила Себастьяна своей скрытой иронией. Одна-единственная неприметная деталь может подсказать решение, стоит только под другим углом взглянуть на известные факты и по-новому оценить перспективу. Он, несколько дней ломавший голову над тем, откуда убийца мог узнать подробности трагедии на "Гармонии", не подумал об усопшей супруге преподобного Торнтона. А ведь эта женщина умирала, угнетенная тяжестью злодеяния, которое давило на ее совесть. Где она могла искать отпущения греха каннибализма и убийства? Не от приходского же священника, ее мужа, вина которого была столь же велика, сколь и ее собственная. Миссис Торнтон вполне могла попытаться облегчить свою тяжкую ношу, признавшись в содеянном старому другу семьи доктору Аарону Ньюмену. Но умирающая женщина и не подозревала, что доверяет тайну тому, кто приходился родным отцом погибшего юноши.

Даже зная правду о том, что на самом деле случилось с Гедеоном Форбсом и Дэвидом Джарвисом, Ньюмен, должно быть, полагал себя в положении point non plus [33]. Надеяться на успех, выступив на суде с опровержением показаний выживших пассажиров "Гармонии", было невозможно, даже если бы эти люди не принадлежали к числу самых влиятельных личностей страны. Ньюмен не располагал ни малейшим доказательством того, что произошло на судне, кроме признания, сделанного ему на смертном одре умирающей женщиной. Он не имел ни единого свидетеля. Тогда этот человек и решился на свершение страшной мести, обратив ее не на убийц своего сына, а на их детей.

"Да не пощадит его глаз твой: душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, сожжение за сожжение. Какой кто сделает вред ближнему своему, тем должно отплатить ему" [34].

"Как много смерти и страданий принесено в этот мир, – дивился Себастьян, – буквальным следованием этой древней библейской заповеди".

Плотнее закутавшись в плащ, он, несмотря на проливной дождь, продолжал пришпоривать араба, заставляя его скакать все быстрее и быстрее.

Двух всадников, одетых как бродяги, он заметил еще у первой дорожной заставы. Они подскакали почти следом за ним, а отъезжая, он видел их низко надвинутые на лица шляпы, воротники, поднятые для защиты от ветра и дождя. Один из них – высокий мужчина со сломанным носом – протянул сборщику дорожной пошлины монеты, повел глазом в сторону Себастьяна. Их взгляды скрестились как раз в ту секунду, когда вороной рванул вскачь.

После этого он каждую минуту ощущал их присутствие за спиной, эти двое не отставали от него ни на шаг. Впрочем, в такую погоду любой старался бы ехать как можно быстрее. Но когда Себастьян нарочно придерживал араба, замедляя его бег на деревенской улице, те двое тоже приостанавливались.

"Проклятье!" – Он с трудом подавил желание остановиться и встретиться с ними лицом к лицу. Нет. На это у него нет времени.

Девлин послал коня самым быстрым галопом, в карьер. Время от времени он чувствовал, что копыта вороного разъезжаются и скользят по грязной разъезженной дороге. Вода черными потоками стекала по лицу, слепила глаза. Он тряхнул головой, разгоняя туман перед глазами, как раз в тот миг, когда араб оступился и с испуганным ржанием рванулся вперед, стараясь удержаться. Всадник едва успел выдернуть ногу из стремени, как лошадь рухнула и покатилась по земле. Себастьян, падая, так сильно ударился о землю спиной, что задохнулся и застыл, не имея сил встать, тщетно ловя ртом воздух.