Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона

Революционер услышал вздох, который старый священник исторг из своей груди. А затем его глаза широко раскрылись, и Революционер понял: в последние мгновенья своей жизни слепой старик увидел то… чего ему не увидеть никогда, сколько бы лет он ни прожил на свете и как бы зорок ни был его взор.

Убийство отца Пьера и последующий поджог собора Святого Игнатия придали китайцам еще больше храбрости и подстегнули их выступления против фань куэй. То, что в определенный момент могло рассматриваться как контролируемые вспышки насилия на расовой почве, превратилось в широкомасштабную войну, которой было суждено войти в историю под названием восстание ихэтуаней [15].

Рикши останавливались в безлюдных переулках и убивали своих пассажиров. Повара, всю жизнь проработавшие в дорогих ресторанах фань куэй, подсыпали отраву в лучшие блюда. Писатели убивали издателей. Горничные нападали на хозяек, пока те спали. Даже торговцы Хонг, купцы и компрадоры, почуяв запах перемен, поставляли ихэтуаням продовольствие, оружие и боеприпасы.

Город-у-Излучины-Реки, шестой по величине торговый порт мира, рай, в котором белые люди зарабатывали огромные состояния, содрогнулся до основания и был готов сбросить тех, кто жил на вершине, в бездонную пропасть.

Вдовствующая императрица, игнорируя протесты племянника-императора, открыла для восставших маньчжурские арсеналы и объявила денежную награду за голову каждого фань куэй. Одновременно с этим она усилила нажим на бандита Ту. Цыси была уверена, что пророческий бивень находится у него и что он либо попытается положить начало собственной императорской династии, либо, как минимум, станет вымогать у нее в обмен на реликвию непомерный выкуп. Она ни на секунду не поверила посланию, в котором бандит заявлял, что «Бивня не оказалось там, где он должен был находиться».

Императрица приказала войскам, стоявшим кольцом вокруг Шанхая, войти в город и помочь восставшим.

— И принесите мне голову ушастого бандита, — добавила она напоследок.

Впервые в жизни Ту Юэсэнь испытывал страх. Он знал, что кто-то предал его. Поначалу он был уверен, что это сын Резчика. Но сразу после того, как в одном из тоннелей Муравейника нашли труп опозоренного Красного Шеста, который кто-то бесцеремонно затолкал за древнюю статую, изменил свое мнение.

Вслед за тем, словно не было других печалей, маньчжуры объявили награду за голову бандита и маньчжурские войска вошли в город.

«Начинать надо с главного, — решил Ту. — Первым делом — сыскать предателя, вырвать у него признание, узнать, где прячут Бивень, затем найти его и преподнести императрице, и проблема решена!»

Но кто же этот предатель, затесавшийся в их ряды? Опозоренный Красный Шест и сын Резчика мертвы. Кроме них достаточной информацией, чтобы предать Ту, обладали Мастер Благовоний, его главный лизоблюд, и главный военачальник, Лоа Вэй Фэнь.

На улицах города бушевала война, а бандит Ту сделал то, что сделал бы глава любой крупной компании, — созвал совещание.

Муравейник больше не мог считаться тайным местом для встреч, а улицы кишели опасностями и днем и ночью. Но несмотря на это, Троим Избранным необходимо было увидеться, чтобы решить дальнейшую судьбу Бивня. Конфуцианец предложил встретиться в каком-нибудь людном месте — предложение это не было лишено смысла. Сначала они решили встретиться в храме городских богов-покровителей после утреннего молебствия. Но потом остановили выбор на храме Лунхуа [16], договорившись прийти туда на следующий день после окончания буддистского праздника, который проводился, несмотря на царившие в городе зверства.

Май Бао весьма удивилась, получив записку от матери, в которой та просила приехать как можно скорее, и мысленно взмолилась, чтобы с той не случилось ничего дурного. Объяснив внезапный уход каким-то надуманным предлогом, которому Сайлас не очень-то поверил, Май Бао покинула окруженный стенами сад, разбитый в память о прошлой любви мужа, и дом, который теперь называла своим. Перед уходом она на цыпочках вошла в комнату, где в кроватках спали девочки, и приложилась прекрасными губами ко лбу каждой из дочерей.

— Поезжай в карете, — предложил Сайлас. — Макмиллан отвезет тебя.

— Это ни к чему, — ответила она. — Поверь, со мной все будет в порядке. Очень многим людям в этом городе небезразлично мое благополучие.

Сайлас посмотрел на высокую красивую женщину, которая теперь делила с ним не только ложе, но и жизнь, и подумал о том, насколько мало он ее знает. Она с вниманием относилась к его потребностям и желаниям, всегда оказывалась рядом, когда ему этого хотелось, но в ней крылись какие-то тени, проникнуть в которые — Сайлас знал это — в таком возрасте он не сумеет, да ему этого и не позволят. Может, она любит другого? Или в ее жизни уже была какая-то великая любовь, которую она не может забыть? Он не знал и понимал, что никогда не узнает.

Май Бао застала мать стоящей на коленях. Цзян в безмолвной молитве катала в ладонях четыре благовонные палочки, наполнявшие спертый, дурно пахнущий воздух своим ароматом. В дальнем конце комнаты, возле большой позолоченной статуэтки Будды, стоял человек, в котором Май Бао узнала странного знакомца матери, Конфуцианца. Рядом с ним находился мужчина с рукой на перевязи и повязкой вокруг головы, сквозь которую там, где должно быть левое ухо, проступало кровавое пятно.

— Ты долго шла, — недовольным тоном сказала мать.

— На улицах царит настоящее безумие.

— Это так, дочка, но запомни: на встречи Договора Бивня опаздывать нельзя. Невзирая ни на что. — Не вставая с колен и все так же катая в ладонях ароматные палочки, мать рассказала дочери историю древнего Договора Бивня, про обязательства Троих Избранных привести на землю Китая Тьму в Эпоху Белых Птиц на Воде, а затем отыскать Человека с Книгой, который приведет их в Эпоху Семидесяти Пагод.

Май Бао, как и любой другой обитатель Шанхая, слышала предания о какой-то пророческой костяной реликвии, но не относилась к ним всерьез, полагая, что это чепуха, придуманная даосскими священниками, чтобы держать невежественный народ в страхе.

— Значит, вся эта история — правда, матушка?

— Это самая правдивая история из всех, что я слышала за свою жизнь. Даже более правдивая, чем существование тебя и твоей сестры. И именно тебе передаю я эту правду вместе с обязательствами Договора Бивня, всем, что я имею, и в придачу имя Цзян. Но только при том условии, если ты примешь главное из обязательств — взять и хранить Бивень Нарвала Первого императора и надежно обеспечить его сохранность.

Май Бао смотрела на мать. Множество фрагментов ее жизни, казавшихся ей раньше кусочками головоломки, встали теперь на место. Множество маленьких загадок получили ответ. Внезапно к ней закралась мысль: а был ли случайным тот эпизод, когда она вошла к матери и застала ее плачущей после того, как фань куэй выкопали из могилы останки ее подруги? А может, после того как Май Бао дала жизнь двум дочерям, мать все подстроила, чтобы она встретилась с Сайласом и стала его женой? Ее муж определенно являлся тем самым Человеком с Книгой, которой наверняка был опиумный дневник Ричарда Хордуна. Уж Сайлас-то точно знал, куда и как спрятать Бивень Нарвала Первого императора, чтобы уберечь его от любой опасности.

Но как бы правдоподобны ни были ее подозрения, Май Бао отмахнулась от них. Ведь ей оказана честь представлять свою семью в Договоре Бивня! После того как мать познакомила ее с Конфуцианцем и Убийцей, она дала обещание обеспечить надежное место для самой могучей реликвии из всех существующих на земле.

— Где Бивень находится сейчас, матушка? — спросила Май Бао.

— Совсем рядом. Расскажи мне свой план, и я тебе покажу это место.

— Вы не доверяете мне, матушка?