Маски Тутанхамона

Анкесенамон вспомнила, что животные читают в сердце, как утверждала Сати. Ну что ж! Она бросила льву и леопарду два больших куска белого мяса домашней птицы. Они их проглотили, посмотрели одобрительно и ожидали еще.

— Остальное — для меня, — сказала она им.

Вне сомнения, они ее поняли, так как разлеглись у ее ног и наблюдали за ней, пока она ела. На другом краю террасы три царевны не могли оторвать глаз от этой сцены, не осмеливаясь ни пошевелиться, ни заговорить.

— Я хотела бы вина, — сказала она напуганным слугам.

Она погладила льва по спине, тот зажмурился и поднял к ней морду. Слуги подавали вино, остерегаясь, как бы хищники не схватили кого-нибудь из них за ногу.

— Откуда они пришли? — спросила царица.

Ответ ей дал человек, который, запыхавшись, появился на террасе.

— Твое величество… — еле выговорил он, заметив зверей. — Прости меня… Они сбежали из зверинца.

Сетепенра рискнула приблизиться ко льву и склонилась над ним, чтобы рассмотреть. Огромная кошка, повернув голову, смотрела на нее. Обмен взглядами хищника и царевны длился недолго. Зверь признал свою госпожу и пошел к ней.

— Они меня не беспокоят, — заметила царица, обращаясь к мужчине. — Что еще есть в зверинце?

— Два жирафа, твое величество. Два слона. И носорог.

Она подумала про себя, нет ли там также людей.

— Пойду взгляну на них.

Венцы атеф. Гарем. Изобилие мебели. Зверинец.

Лев и леопард последовали за своим главным кормильцем, не таким прижимистым, как только что прибывшие.

Тутанхамон возвратился через несколько дней. Так что у Анкесенамон было время с помощью Уадха Менеха обойти дворец: он был полон мебели, подобной той, которую она нашла в своих покоях. Много ее было и в той части дворца, где располагался гарем. Она не захотела, чтобы ее представляли девицам, щебетавшим в покоях, наполненных всевозможными ароматами.

Пришел Второй придворный, чтобы сообщить ей о прибытии его величества. Она встретилась со своим супругом в просторном зале цокольного этажа, разделенном колоннами. Они не виделись уже более грех месяцев. Он изобразил на лице улыбку и пошел к ней, заметно прихрамывая и опираясь на высокую трость. Упражнения, разработанные Сеферхором, мало что дали. Возможно, потому что они не были достаточно продолжительными. Казалось, Тутанхамон был счастлив снова видеть ее. Он поцеловал ее в щеку по-братски и по-детски одновременно.

Пасар держался позади вместе с носителями опахал. Хранителем гардероба и двумя командирами из царской свиты. Около двадцати человек присутствовало во время встречи супругов после длительной разлуки. Было заметно, что они волновались.

С блеском в глазах царь объяснял, что во время последней поездки они спустились до Бусириса, чтобы торжественно открыть новый храм Осириса и Исис. Она не сомневалась, что у статуи Осириса были его черты, и размышляла над тем, зачем она явилась в Мемфис с такой поспешностью.

— Почему же твоя мебель стоит в большом зале? — спросил он удивленно. — Она тебе не нравится?

— Она очень красивая. Но мне нужно пространство, чтобы я могла передвигаться.

— Она была изготовлена по моему указанию в мастерских благодаря податям, которые мне выслал Гуя.

«И, разумеется, также благодаря мешкам золотого песка, отправленных наместником», — подумала она.

— А статуи? — спросил он печально.

— Они великолепные, но подумай, ведь я не смогу жить с бесконечным числом портретов моего супруга, которые расставлены через каждые десять шагов. Я оставила скульптуру, которая изображает тебя стоящим в лодке.

Его лицо снова превратилось в бесстрастную маску. Без сомнения, он был оскорблен.

— Я подарю их храмам, — заявил он.

Он приказал организовать ужин в зале цокольного этажа; следовательно, это была торжественная церемония с множеством слуг. Она сказала, что предпочла бы интимный ужин на верхнем этаже вместе с Пасаром и царевнами и с минимальным количеством слуг. Упоминание о царевнах, казалось, не вызвало у Тутанхамона особенного интереса.

Когда он их увидел, то все же любезно поприветствовал, обнял и попросил рассказать новости, не слушая их ответов. Затем он сел, и все остальные последовали его примеру.

Он сразу же принялся описывать храм Пта, который велел восстановить, и установленные там статуи, затем перешел к описанию церемоний и праздников, которые были устроены по этому случаю. В какой-то момент он заметил, что Анкесенамон больше не слушает его монолог.

— Ты меня слушаешь? — спросил он.

— Время от времени, — сказала она сухо. — Ты — царь. Царство — это не только храмы и статуи.

Он казался удивленным.

— Религия — основа царской власти, без которой не было бы царства. Царь — хранитель божественной власти, разве ты этого не знаешь? Он — воплощение бога на земле.

Она была поражена.

— Но у нас есть территории, которые надо контролировать.

— Для этого есть командующий, пусть он этим и занимается. Моя миссия состоит в том, чтобы придать власти в царстве сияние моего божественного отца. Я восстановил мир в душах жителей Двух Земель.

И он снова начал говорить о тех делах, которые его любимый брат Сменхкара не успел завершить.

— Впрочем, надо отнестись к нему с тем почтением, которого заслуживает его земная оболочка.

Интересно, какого еще почтения заслуживал этот так мало правивший царь? Или это было сказано в адрес его отравителя?

Царевны были ошеломлены услышанным. Пасар не произнес ни слова. Тутанхамон прервал молчание, спросив:

— А вы двое, вы еще не сделали ребенка?

Куски мяса во рту показались Анкесенамон и Пасару свинцовыми. Оба недоверчиво посмотрели на Тутанхамона. Впрочем, он улыбался и сказал это явно без какого-то тайного умысла.

— Я уже сделал двоих, — сообщил он.

Анкесенамон сглотнула.

— Две мои наложницы это подтвердили. Они забеременели от меня. Дети от божественного семени родятся через семь месяцев. Матрона гарема мне это сообщила.

Он посмотрел на Пасара с благосклонностью, то ли напускной, то ли искренней, никто не мог этого сказать. Три царевны не могли выговорить ни слова.

Анкесенамон сдержанно сказала:

— Я желаю им счастливого рождения, долгой жизни и процветания.

Время милосердно — ужин подошел к концу. Царь встал и отправился в свои покои. Войдя в свою комнату, Анкесенамон повернулась к Пасару, шедшему за ней.

— Но он потерял разум! Воистину, божественное семя!

29

НИКТО НЕ ВЛАСТЕН ПОМЕШАТЬ ПРИХОДУ НОЧИ

Минуло несколько недель. И как это случается чаще всего, обычная череда дней и ночей побудила некоторые умы заключить, что если они в один из дней находятся в состоянии бодрствования, значит и на следующий день они будут в том же состоянии. Возможно, они будут даже лучше себя чувствовать. Но в любом случае, все, что им уже довелось испытать, могло бы научить их не подвергать снова свою жизнь опасности.

Во всем царстве старались пореже вспоминать поговорку, утверждающую, что плод созревает месяц, а портится за три дня.

По-видимому, мало что менялось в мире, разве что некоторые детали.

Так же было этим утром. Присутствие во дворце Шабаки говорило каждому, что регент возвратился в Фивы. Правда, этого не знал Первый советник Тхуту. Он уехал на другой берег вместе со своим старшим сыном шестнадцати лет, секретарем и одним из лучших погребальных зодчих столицы, дабы сделать то, что любой разумный человек должен был сделать, достигнув зрелого возраста: выбрать место для погребения, которое его устраивает. Это должен быть довольно большой кусок земли, чтобы семья могла там встретиться ради вечной жизни. Когда выбор был сделан, готовилось место и по совету писцов делались соответствующие надписи и другое оформление, что обычно длилось месяцами.

Тхуту не позволил себе там опечалиться; и он, и его отец, и отец его отца поступали в этом случае так же, как и все мужчины, которых он знал. Последние месяцы службы на такой должности раскрыли ему перспективу его существования, подобно тому, как с высоты храма под ослепительным солнцем открывается обширный вид. В течение шести лет он служил уже при третьем царе. Он отдавал делу все свое умение и силы, и теперь он видел, как уничтожается плод его тяжких трудов.