Шанхай. Книга 1. Предсказание императора

«Она уже не малышка, — подумал он. — Сейчас она, наверное, уже ходит и говорит». Винсент вздохнул, и дыхание, вырвавшись изо рта, превратилось в облачко пара.

Этим утром он поработал на славу и теперь решил вознаградить себя. Ресторан «Старый Шанхай» располагался в Старом городе, где иностранцам было категорически запрещено появляться, но кормили там изумительно, а по такому холоду, как сегодня, тарелка горячего супа тун была именно тем, в чем он сейчас нуждался.

«А может быть, даже суп с чудесными китайскими пельменями», — мечтательно подумал Винсент.

Аппетитная картина, возникшая в его воображении, заставила Винсента улыбнуться, и, поставив начальника в известность о своем уходе, он взял кашне и вышел из здания Британской восточно-индийской компании.

Оказавшись на еще не достроенной, приподнятой над берегом пешеходной дорожке, тянувшейся вдоль Хуанпу, Винсент посмотрел на Пудун и поежился, напомнив себе о том, что ему следует быть экономнее. Именно поэтому он и оказался в этой глуши — чтобы заработать. Однако сексуальные услуги, предлагаемые в ассортименте на противоположном берегу реки, являлись нешуточным искушением. Только в Пудуне можно купить плотские утехи по цене, приемлемой для клерка, занимающегося приемом и отправкой грузов.

Он повернулся спиной к чувственному искушению и направился навстречу наслаждению кулинарного толка, идя вдоль реки по направлению к Старому городу.

Вскоре после того как мистер Винсент свернул к ресторану «Старый Шанхай», в закрытый для иностранцев Старый город вошел еще один фань куэй, его знакомый, который вел конторские книги у Хордунов. Недавно этот человек завел себе новую девушку, и теперь ей требовался подарок. Он шел, насвистывая, бодрой походкой, а с его молодого привлекательного лица не сходила улыбка. Он еще не знал, что улыбается в последний раз в жизни.

Маньчжурские власти арестовали обоих мужчин. Им сковали руки и бросили в дыру в земле, где они должны были дожидаться решения своей участи. Войдя в Старый город, они нарушили закон, маньчжурский закон, и маньчжурский суд должен был определить, какого наказания они заслуживают.

Услышав об аресте Чарльза Дэвида, Ричард испытал острую боль. Он, как и Врассун, предложил троих своих сотрудников, которых можно было «осудить», и теперь утешал себя мыслью: «Кто-то ведь должен принести жертву. По крайней мере, это не один из добровольцев Макси».

Конфуцианец был удивлен, когда ему предложили стать председателем суда в процессе против двух европейцев. Обычно подобные дела сразу же отправлялись на рассмотрение маньчжурского мандарина, поэтому он чувствовал, что затевается нечто из ряда вон выходящее. Конфуцианец поторопился отправить сообщения Цзян и Телохранителю, и поздно вечером все трое встретились в его кабинете. Он выложил перед ними факты. Европейцев арестовали и обвинили в антигосударственном преступлении за то, что до этого делали практически все заморские дьяволы в Шанхае. Принятый маньчжурами закон о разделении не исполнялся с самого начала, однако сейчас, непонятно с какой стати, его вдруг задействовали в полную силу.

— Почему? — спросил Телохранитель.

— Какая теперь разница! — сказала Цзян. — Для нас здесь открывается возможность осуществить Пророчество.

— Каким образом?

— С какой главной проблемой столкнулась концессия?

— С той же, что и всегда. Наши люди не хотят на них работать.

— Правильно. Значит, что бы ты предпринял на месте торговцев?

— Я бы обратился к своему правительству с просьбой добиться экстерриториальности.

— Я тоже, — перебила Цзян Конфуцианца. — Почему же они этого не сделали?

— На этот вопрос я могу ответить, — заявил Телохранитель. — Они ненавидят друг друга сильнее, чем мы ненавидим их, и поэтому не могут объединиться. Они подобны детям, которые не замечают того, что находится у них под носом.

— Верно. Что же мы можем предпринять, чтобы сплотить, объединить их и привести сюда их огромные корабли?

Телохранитель кивнул. Цзян наклонила голову. Конфуцианец улыбнулся.

— Объединить живых может смерть.

Двое мужчин, стоявших перед Конфуцианцем опустив головы, выглядели самыми жалкими образчиками своей расы. Впрочем, за неделю, проведенную в глубокой темной яме, ломались и люди посильнее. Один упал на колени и молил о пощаде, другой стоял неподвижно и выглядел на удивление бесстрастным.

«До чего же близоруки эти людишки, — думал Конфуцианец. — Они не видят себя частью исторического континуума».

По его знаку двое стражников подскочили к стоявшему на коленях мужчине, чтобы унять его бессвязное бормотание. В зале суда, до отказа набитом зрителями, повисла тишина. Братья Хордуны стояли в глубине зала, и Ричард переводил Макси все происходящее.

Конфуцианец поднялся и нараспев огласил приговор:

— Сюань шоу ши чжун. — Смертная казнь через публичное удушение.

Мистер Норманн Винсент обмочился и дрожал всем телом. От молитв, которые бормотали попы возле него, становилось только хуже. У него не получалось собраться. Это не могло происходить с ним! Нет, с кем угодно, но только не с ним! Он смотрел на треснутые плитки мостовой, на которой стоял на коленях. Затем его вырвало, и, ощутив прикосновение к шее колючей веревки, он опорожнился прямо в штаны.

Чарльз Дэвид почувствовал, как от человека рядом с ним запахло экскрементами. Сам он был на удивление спокоен. По крайней мере, так казалось со стороны. Некоторые называют это храбростью, но Чарльз знал: это состояние отрешенности, в которое он научился погружаться еще с детских лет.

Он обвел глазами толпу. Наблюдать казнь согнали всех живущих в Шанхае неазиатов. Его взгляд скользил по лицам, среди которых было немало знакомых. Затем он остановился на мальчике Хордуне по имени Сайлас. Паренек смотрел на него, но без страха и отвращения, которые ясно читались на других лицах. Во взгляде мальчика светилось любопытство — чувство, составлявшее вторую натуру самого Чарльза. Когда веревка скользнула по его шее, он продолжал смотреть на Сайласа Хордуна. Когда его легкие разрывались от удушья, а глаза вылезали из орбит, он не отрывал взгляда от мальчика и заставил себя произнести одними губами: «Несмотря ни на что, твори великие дела, малыш. Твори великие дела».

— Варвары! Это же несовместно ни с каким законом! — восклицал Джедедая Олифант, впервые за очень долгое время завидуя тем, кто мог найти успокоение в алкоголе.

— Потребуйте хотя бы вернуть их тела! — выкрикнул Макси.

Ричард уважал чувства брата, но не хотел, чтобы они сейчас мешали ему. Именно сейчас, когда все торговцы, расстроенные до крайней степени, вновь собрались в конторе «Джардин и Мэтисон», настало время действовать. Нужно собирать войска, а не заниматься всякими сентиментальными глупостями вроде возвращения тел казненных.

— Это возмутительно и не укладывается в рамки цивилизованного поведения! Никак не укладывается! — до краев налив виски в бокал Геркулеса и усевшись на стул, подхватил Перси Сент-Джон Дент.

— Никогда больше подобное не должно произойти с нашими соплеменниками, — заявил Геркулес, не замечая боли от новой подагрической шишки, вздувшейся на сей раз на мизинце его левой ноги.

Вперед выступил старый Врассун и, мельком перекинувшись взглядом с Ричардом, предложил:

— Значит, мы все согласны с тем, что должны взять свою судьбу в собственные руки. Мы должны преподать урок этим язычникам. Мы в один голос будем требовать права жить на своих землях так, как сами считаем нужным. — Он обвел присутствующих взглядом и медленно поднял бокал. Все собравшиеся последовали его примеру. Даже Джедедая Олифант поспешно схватил пустой бокал и поднял его высоко над головой. — За экстерриториальность, джентльмены!

Мужчины выпили и разошлись по конторам, чтобы связаться со своими людьми в правительственных кругах и начать процесс, который со временем приведет к вошедшей в историю Второй опиумной войне.