Секрет Жермены

– Да, это уже сильно, но скоро ты увидишь еще кое-что покрепче!

Обратившись к Мишелю, граф распорядился:

– Когда я вас разбужу, вы скажете, что не любите Жермену, что вы будете просить ее примириться со мной и выйти за меня замуж. Потом, поскольку ваша жизнь станет совершенно бесполезной и бессмысленной, возьмете из этого вот шкафа револьвер и застрелитесь. Слушайтесь меня, я так хочу, так надо. Когда проснетесь, вы забудете, что это я приказал, вы все сделаете так, как будто это ваши собственные мысли. А теперь – проснитесь!

Но князь почему-то не очнулся сразу, Мондье сильно подул ему в глаза и тот вздрогнул, потянулся, удивленно посмотрел вокруг.

Бамбош и Мондье отошли на другой конец комнаты и шепотом переговаривались.

– Значит, он сейчас застрелится? – спросил Бамбош, по-детски радовавшийся тому, что получит по завещанию такое богатство.

– Нет, потому что револьвер не заряжен. Надо, чтобы самоубийство выглядело как добровольный акт, он покончит с жизнью в тот час, когда я назначу, а сейчас будет только репетиция.

В это время Мишель тер себе глаза, проводил рукой по лбу и смотрел вокруг с измученным видом.

Он был словно в раздумье, несколько раз вставал, опять садился, наконец принял какое-то решение, стоившее ему душевной борьбы, пошатываясь направился к Мондье.

Князь двигался очень медленно, как бы нехотя повинуясь чьему-то приказу.

Бандиты с тревогой наблюдали. Мондье был не вполне уверен в полноценном действии гипноза и со второго сеанса.

Когда Мишель встал перед Мондье, на лице молодого человека изобразилось мучительное колебание… Чувствовалось, что он хочет что-то сказать, но не может решиться. Наконец он заговорил спотыкаясь и будто подыскивая слова:

– Граф де Мондье, это правда… Я не люблю Жермену… Я обещаю… Да, обещаю склонить ее выйти за вас замуж…

– Хорошо! Очень хорошо, князь, меньшего я от вас и не ожидал. Мы всегда были друзьями, и между нами не должно быть никаких недоразумений. И я рассчитываю на вашу помощь в моей женитьбе на Жермене.

Но несчастный молодой человек уже не слушал его, он весь был поглощен мыслью о самоубийстве и шел к шкафу, где на фоне гранатового бархата висело разнообразное оружие. Осмотрев коллекцию, он взял револьвер, повертел в руках, уронил, поднял и, тяжело вздохнув, сел в кресло. Какое-то время он смотрел на кольт [71], как бы не зная, что с ним делать, потом решительно приложил дуло к груди и нажал курок, тот щелкнул, и князь потерял сознание. Он был столь измучен насилием над чувствами, мыслями и волей, что воспринял холостой выстрел как настоящий. Оружие выпало из руки, и Березов погрузился в глубокий, как после тяжелого труда, сон.

Когда долгое время спустя Мишель очнулся, он был в комнате один: электрические лампочки ярко горели, и на столе красовалась даже на вид вкусная пища и бутылка выдержанного вина.

Голодный князь с удовольствием принялся за еду, ничего уже не опасаясь, потому что в его сознании реальное причудливо смешалось с воображаемым, внушенным Мондье.

Сила внушения подействовала так, что молодой человек уже не удивлялся отсутствию ненависти и презрения к Мондье и Бамбошу.

Он совершенно не понимал, отчего произошла перемена и сумятица в его мыслях, ведь Мондье каждый раз с напором твердил: «Вы не будете помнить, что эти мысли внушены мною». Увидав на столе письмо к Жермене, намеренно оставленное графом на виду, Мишель его прочел и нашел совершенно естественным. Несколько раз проглядев строки, от которых три дня назад он подскочил бы в удивлении, князь прошептал:

– Как странно… Значит, я любил Жермену… Да нет… она моя сестра, мой друг… Я всегда звал ее сестричкой… Это Мондье в нее влюблен… Раз он любит, так пусть женится…

В тот же день Березова оставили в покое, лишь назавтра в то же время пришли Мондье и Бамбош. Графу достаточно было провести перед лицом князя рукой и сказать: «Спите!», чтобы тот немедленно впал в забытье. И гипнотизер повторил в прежнем порядке все ранее данные приказания:

– Напишите, что не любите Жермену… Напишите завещание на мое имя… Застрелитесь… Клянитесь расположить ко мне Жермену. Запомните: ваш друг Бобино – дрянь, он обворовывает вас и смеется над вами, его надо прогнать… Наконец вы совершите бессмысленные поступки и будете считать себя сумасшедшим… Потому что вы и есть умалишенный, дорогой князь, да, умалишенный, и в припадке безумия вы застрёлитесь, когда я вам прикажу. Если кто-либо усыпит вас, я приказываю не говорить в беспамятстве того, что вы знаете обо мне… Вы никогда не сболтнете о том, какие приказания я вам давал… Вы об этом ничего не будете знать!.. Я так хочу!.. Так надо! Вы поняли, князь?.. Вы ничего не будете знать! Клянитесь!

Березов, совершенно подчинившийся гипнотическому воздействию, покорно повторил:

– Да, я убью себя, когда вы прикажете… Зачем мне жить?.. Я убью себя… убью!

Чтобы окончательно закрепить в сознании Мишеля действие гипноза, Мондье повторял сеансы по нескольку раз в день. На четвертые сутки князь начал ощущать действие воли Мондье на расстоянии.

Шестым утром, уезжая по делам, Мондье сказал Бамбошу, что усыпит Березова, находясь сам в городе и, к великому удивлению графского любимчика, князь лег и закрыл глаза в назначенный час.

Во время каждого сеанса граф настойчиво повторял:

– Вы не скажете, что это именно я вам внушил… Находясь под гипнозом другого лица, вы ничего не сообщите обо мне ни в состоянии сна, ни после пробуждения. Не реже двух раз в неделю будете извещать меня, где находитесь, что делаете, и явитесь ко мне по первому приказанию. Вы клянетесь в этом?

– Клянусь! – поспешно отвечал Березов.

– Вы всегда будете моим другом, не так ли?

– Да, я ваш друг и всегда буду им.

– Очень хорошо, дорогой князь! Завтра вы встретитесь с Жерменой и с ее сестрами. Для них и для Бобино вы будете лишенным рассудка.

– Да.

– А теперь проснитесь.

Князь Березов тут же встрепенулся, дружески пожал руки обоим бандитам и заговорил самым сердечным тоном с людьми, подчинившими себе его волю, превратившими красивого, мужественного и умного человека в род машины, не способной мыслить, чувствовать, совершать осознанные поступки!

На другой день, когда стемнело, Мондье распорядился, чтобы князя отвезли к первым домам Неаполя. Предварительно граф внушил: идти оттуда прямо в свой отель.

ГЛАВА 7

Экспедиция русского консула, с которой ездил Бобино, как уже известно, не дала никаких результатов, но консул сказал, что назавтра встретится с начальником неаполитанской полиции и заставит его мобилизовать на это дело своих карабинеров [72].

Верный данному слову, в особенности если оно касалось соотечественника, консул с Бобино в качестве основного свидетеля были у главного городского полицейского чуть не спозаранок.

Пока он говорил, а затем Бобино рассказывал, как исчезли князь Березов, месье де Шамбое и его слуги, полицейский не к месту улыбался. Походило на то, будто страж порядка испытывал некую странную гордость, точно и сам разбой, и ловкость бандитов составляли частицу славы его страны.

А выслушав, он сказал, что не может поверить в похищение ландо злоумышленниками.

– Разбойниками? А вы точно уверены, что это были разбойники? – вопрошал он. – У нас много толкуют о такого рода преступниках, но говорят больше всего об этом иностранцы. Лично мне бандиты встречались очень редко… Иногда бывает, что группы нищих зарабатывают на пропитание, запугивая прохожих. А некоторые называют это грабежом.

Удивленный таким объяснением, консул возразил довольно резко:

– Мне кажется, что те, кто останавливает экипажи, стреляет в путешественников, захватывает их, чтобы потребовать кошелька или жизни, это и есть настоящие разбойники, но отнюдь не безобидные попрошайки.