Янтарная комната (ЛП)

Вдруг в его глазах вспыхнуло удивление. Слегка наклонив голову, он снова внимательно посмотрел на Яну.

— Мы не знакомы?

— Нет. Точно нет.

— Мы раньше нигде не встречались? До сих пор я никогда не ошибался. У меня хорошая память на лица. Где-то я вас видел…

— Может быть, на фронте? Я работала на главном перевязочном пункте. Под Ленинградом. — Она произнесла это так уверенно, что ни у кого не могло возникнуть сомнений. — Вы были на фронте?

— Нет. Я первый раз в жизни ошибаюсь. Извините, сестра. Моя фамилия Руннефельдт.

— Финдлинг, — с лёгким поклоном представился доктор Финдлинг. — Как уже было сказано, здесь не происходило никакого несчастного случая.

— Это действительно была чья-то плохая шутка. — Она бросила быстрый взгляд на Вахтера и прижала к себе сумку. — Как теперь мне выйти отсюда? В этом замке можно точно заблудиться.

— Нет проблема, сестра. — Вахтер шагул вперёд, но смотрел больше на доктора Руннефельдта, чем на Яну. — Я покажу вам дорогу. Пойдёмте.

— Спасибо. Простите за вторжение, но я в этом не виновата. — Она повернулась и вышла из зала, следуя за Вахтером. В коридоре они остались одни. Вахтер быстро взял её за руку, потянул в зал с картинами Либермана и Паулы Модерзон-Беккер, и со всхлипом обнял.

— Доченька… — запинаясь произнёс он. — Ох, доченька. Теперь все трудности позади Где ты живёшь? Где укрылась? Проголодалась? У тебя есть деньги? У тебя новое платье. Откуда ты его взяла? Ох, доченька, как я счастлив…

Некоторое время они стояли обнявшись, рядом с картинами Либерманна, после первых сбивчивых слов не произнося больше ни звука, и были счастливы. Их разлука длилась всего несколько дней, но путь Михаила Вахтера после расставания лежал в неизвестность и встреча не предвиделась. А теперь они снова вместе, Яна была здесь, в Кёнигсберге, в замке, настоящее чудо, внезапное и безмолвное.

Как только Вахтер перевёл дух, Яна освободилась из его объятий и сказала:

— Михаил Игоревич, я устроилась в хорошем месте. Здесь, в городской больнице. Работаю секретаршей у старшей сестры. Это отличное место. У меня есть комната, я получаю жалование и питание, старшая сестра оберегает меня, как коллекцию икон, я учусь печатать на машинке, могу везде свободно передвигаться, ходить в кино, в театр, в кафе, в рестораны — в общем, живу, как нормальная немецкая бюргерша… Форма медсестры избавляет меня от всякого контроля. Это нормальная форма, не украденная, как первая. У меня есть аусвайс, пропуск, продовольственная карточка, табачная карточка, спецпаёк, — она широко раздвинула руки и повернулась кругом. — Я полноценный человек. А вы, Михаил Игоревич?

— Гауляйтер и директор музея доктор Финдлинг оставили меня при Янтарной комнате. Я буду и о нейи заботиться.

— Значит, ничего не изменилось!

— Только место, доченька. Только место… но эта перемена создаст нам много сложностей. Кто знает, как закончится война?! Здесь все говорят только о победе немцев…

— Но вы ведь тоже немец, Михаил Игоревич.

— Да, верно. Я пруссак, как и мои предки… но я не такой немец, как многие, которые называют себя сейчас немцами. Которые верят в окончательную победу, кричат «хайль», поклоняются Гитлеру, сверхчеловеки, для них все остальные — лишь недочеловеки, и прежде всего вы, славяне, народы, живущие на востоке. Всё это я услышал здесь за последние дни. Доченька, неужели людям не стыдно быть такими?

На короткое мгновение Яна вспомнила про Юлиуса Пашке и покачала головой.

— Но есть и другие, Михаил Игоревич. Возможно, их много. Мы просто мало об этом знаем.

— Однако почти все верят в победу. В уничтожение России. Они стоят под Москвой, под Ленинградом, захватили Крым, двигаются на Кавказ…

— Но скоро наступит зима… об этом они не думают. И перед ними лежит Урал, потом бескрайняя Сибирь, Амур, китайская граница, Камчатка, Владивосток и дальше Тихий океан… Никто, даже немцы, не сможет завоевать Россию. Наша обширная земля — гарантия вечного существования.

— Ты правильно всё говоришь, доченька. Поглядим — увидим, чем порадует нас генерал Мороз.

Им хотелось поговорить о многом, но долгое отсутствие Вахтера показалось бы подозрительным. Он осторожно приоткрыл дверь, высунулся в коридор и только потом вывел Яну из зала Либермана. Проводив её до лестницы, он кивнул ей, подождал, пока спустится, и вернулся в Янтарную комнату.

Доктор Финдлинг, доктор Руннефельдт и доктор Волтерс не обратили внимания на его отсутствие. Они стояли около разложенной на полу настенной панели и сравнивали ее с фото из старого музейного каталога Екатерининского дворца. Лицо доктора Финдлинга выражало растерянность.

— Если все панели выглядят, как эта, — как раз произнёс он, — нас ждут неприятности. Здесь отсутствует верх замыкающего настенного фриза, орнамент между фризом и потолочной росписью, который, конечно, остался в Пушкине. В панелях не хватает многих фрагментов мозаики. Мне это кажется странным. Ведь это всё было в наличии, когда вы демонтировали комнату, господа! Или нет?

— У меня в портфеле ничего нет! — оскорбился доктор Волтерс. — Мы разбирали то, что там имелось.

— Там было всё, что над настенным фризом! Янтарная комната стояла в зале в таком виде. — Доктор Руннефельдт прошёлся вокруг разложенной панели. — Ничего не пропало! Могу поклясться! Нам бы бросилось в глаза… Голые стены на метр высоты! И отсутствие орнаментов между фризом и потолком было бы заметно! Нет, комната выглядела неповрежденной.

— Спросим Вахтера. Если кто и знает, так это он…

Тут как раз вернулся Вахтер и слышал последние слова.

— Они бесчинствовали, как варвары, — громко сказал.

— Кто? — доктор Фндлинг повернулся к Вахтеру, не услышав, как он вошёл.

— Солдаты…

— Мы так и думали. Эта русская солдатня… — Доктор Волтерс сжал кулаки. — Для них нет ничего святого…

— Немецкие солдаты, герр ротмистр, — сказал Вахтер.

Волтерс качнулся, как будто Вахтер подставил ему подножку.

— Какая наглость! — закричал он, побагровев. — Ваши слова можно расценить как подрыв оборонной мощи! За это предусмотрена смертная казнь, если я о них доложу. Если я о них доложу! Немецкий солдат — это носитель культуры, ясно вам?!

— Не очень...

— Вы… вы предатель! — доктор Волтерс задохнулся от возмущения. — Вы обвиняете наши передовые части в вандализме?! Просто слов нет!

— Вам было бы интересно кое-что узнать. — Вахтер не видел предупреждающие жесты доктора Финдлинга и доктора Руннефельдта. Замолчите, Вахтер! Ради всего святого, не говорите больше ничего! Вы не представляете, к чему это приведёт! Если Волтерс разозлится, мы не сможем вам помочь. Никто не сможет… даже сам гауляйтер Кох.

— Какую? — взревел Волтерс. — Сделайте милость!

— Я могу представить вам одного свидетеля, герр ротмистр, которому можно доверять: генерала фон Коррте. Он лично видел, как солдаты бесчинствовали в Янтарной комнате. В грязных сапогах, облепленных комьями глины, они валялись на драгоценной мягкой мебели, штыками ковыряли мозаику и кусками выламывали из стены, чтобы оставить на память или отправить в качестве подарка жёнам, своими сапогами они испоганили бесценный наборный паркет. Я попытался предотвратить вандализм… И что они сделали? Ударили так, что я потерял сознание и чуть не умер, эти мерзавцы…

— Довольно! — вышел из себя Волтерс. — Описывать наших героических солдат, как бандитов… Господа, вы все это слышали! Будете моими свидетелями!

— Мы можем засвидетельствовать, что герр Вахтер, когда мы прибыли в Пушкин, носил на голове повязку. Также от генерала фон Кортте мы узнали о том, что после этого инцидента он приказал освободить Янтарную комнату, и войска разместились в другом месте. — Доктор Руннефельдт пожал плечами. — К сожалению, всё это правда, дорогой коллега… и вы это знаете. Вы тоже там были. Наши солдаты вели себя в Янтарной комнате, как в каменоломне.

— Не приувеличивайте, Руннефельдт! — Доктор Волтерс прошёлся несколько раз вокруг сложенной на полу настенной панели. — Я почти ничего не заметил.