Чингисхан. Пенталогия (ЛП)

Вероятно, венгерский король рассчитывал, что в своем командном шатре он будет спокойно есть и нормально спать, но Субэдэй взял за правило каждую ночь подсылать к неприятельскому лагерю людей с трубами и цзиньскими хлопушками, чтобы венгерскому войску было чем заняться помимо сна. Орлоку было нужно, чтобы король Бела пребывал в состоянии утомленном и взвинченном; сам же Субэдэй спал поистине багатурским сном, с храпом таким, что его личная охрана возле хошлона лишь улыбчиво перемигивалась.

Следующие несколько дней были уже менее напряженными. Король Бела смирился с тем, что заставить врага сойтись в поле лицом к лицу у него не получится. Броски все так же продолжались, но скорее для показа и поддержки боевого духа: рыцари, потрясая мечами, кричали врагу что-то оскорбительное, а затем победной рысцой возвращались в свое расположение.

Тумены по-прежнему скакали, медленно оставляя за собой гадзар за гадзаром. На изломанном рельефе некоторые из лошадей хромели, и их быстро закалывали. Забить и освежевать животных на пищу просто не было времени. Бегущие возле седел

таньмачи

были закаленными, но часть их тоже выходила из строя. Тогда Субэдэй отдал приказ: тех, кто отстает, оставлять в поле с одним лишь мечом. Однако воины из туменов, прошедшие с пехотинцами долгий боевой путь, предпочитали их не бросать и подхватывали позади себя на лошадей или же усаживали на запасных, вьючных. Орлок закрывал на это глаза.

К середине пятого дня они уже покрыли расстояние в добрых полтысячи гадзаров, а Субэдэй уяснил для себя все необходимое о сути своего противника. Впереди по ходу растянулась река Шайо, и багатур все утро отдавал распоряжения насчет переправы через ее единственный мост. Быть прижатыми к реке для туменов рискованно. Неудивительно, что венгры воспользовались их затруднительным положением и с утра усилили натиск. Свои земли они знали не хуже других.

Когда солнце миновало зенит, Субэдэй призвал к себе Бату, Джэбэ и Чулгатая.

– Джэбэ, – сказал он, – нужно, чтобы твой тумен без промедления перешел эту реку.

Военачальник нахмурился:

– На месте венгерского короля, орлок, я бы ударил по нам сейчас, когда нашим движениям мешает река. Он наверняка знает, что мост здесь всего один.

Субэдэй, повернувшись в седле, пристально смотрел на воду, зеркальным клинком блестящую в каком-то десятке гадзаров. Там уже теснился прижатый к берегу тумен Чулгатая. Оставаться на берегу нельзя, а река здесь глубока.

– Этот король победоносно гонит нас пятый день кряду. Его офицеры уже поздравляют себя и его с победой. Им движет уверенность, что мы отсюда побежим в горы, и он нас за них вытолкнет. Думаю, он нас выпустит, но если он этого не сделает, у меня по-прежнему есть двадцать тысяч воинов, готовых показать, как сильно он ошибается. Действуй, и скорее.

– Ваше слово, орлок, – ответил Джэбэ и, коротко кивнув, поскакал передавать приказ своему тумену.

Бату прочистил горло, внезапно чувствуя перед Субэдэем неловкость.

– Может быть, орлок, настало время довести твой замысел до подчиненных? – спросил он с улыбкой, чтобы вопрос не показался очередной дерзостью.

– Наш ключ – это река, – посмотрел на него Субэдэй. – Пока мы всё уходили и уходили. Удара они от нас не ждут, а сейчас – в особенности. Когда мы начнем переправу, они усилят натиск, но мы удержим их стрелами. К ночи мне надо, чтобы они остались по эту сторону реки, а наши тумены перебрались на ту. Это то, чего их король никак не ждет от врага, которого он пока так легко гонит. – Субэдэй улыбнулся сам себе. – Когда мы перейдем через Шайо, надо будет, чтобы последний минган удерживал мост. В моей заготовке это единственное слабое место. Если нашу тысячу быстро опрокинут, затычка в горлышке исчезнет, и они хлынут на нас.

Бату подумал о мосте, который он хорошо помнил по прежнему разу, когда тумены скакали на Буду и Пешт. Хороший широкий проезд из камня, по ширине вполне достаточный, чтобы по нему в ряд скакал десяток лошадей. Можно хоть весь день держать его против латников, но венгерские лучники, обступив мост с берегов, будут метать оттуда десятки тысяч стрел. И тем, кто на мосту, не укрыться никакими щитами: рано или поздно все равно подстрелят. Он тихо вздохнул.

– Эту задачу ты поручаешь мне, орлок? Еще одно самоубийственное задание, в котором мне уж точно не уцелеть? Я просто хочу досконально понять суть твоего приказа.

К его удивлению, Субэдэй издал сдавленный смешок.

– Нет, не тебе. Ты мне понадобишься завтра перед рассветом. Сам решай, кого пошлешь стоять на мосту. Но учти, Бату, отступать им ни в коем случае нельзя. Добейся, чтобы они тебя верно поняли. Венгерский король должен поверить, что мы намерены уйти окончательно, бесповоротно и не развернемся против его войска в поле. Удерживая мост до последнего, мы его в этом убедим.

Бату кивнул, утаивая невольное облегчение. На расстоянии тумен Джэбэ пришел в движение: конники во весь дух неслись по перекинутой через реку жердочке моста. Закаленный военачальник, промедлений Джэбэ не допускал, и на том берегу уже росло пятно из людей и лошадей. Позади послышалось пение труб, и Бату, оглянувшись, закусил губу: венгры стремительно сокращали дистанцию.

– Крови будет много, багатур, – тихо заметил он.

Орлок окинул молодого воина оценивающим холодным взглядом:

– За свои потери мы с них взыщем. Даю слово. А теперь ступай и выбери людей. И обязательно обеспечь их факелами для освещения моста, когда начнет темнеть. Чтобы все было учтено без всяких срывов. Ночь впереди хлопотная.

*

Темугэ безостановочно мерил шагами коридор возле палат лекаря. От доносящихся оттуда приглушенных воплей ему было не по себе, но войти обратно он не решался. От первого же надреза из плеча Хасара потекла беловатая жидкость, воняющая так ужасно, что содержимое желудка запросилось наружу. Хасар тогда еще молчал, но содрогнулся, когда нож лекаря стал взрезать его, и взрезать глубоко. Черного зелья он хлебнул в достатке, и Темугэ показалось, что брату начинают мерещиться

тенгри

: он вслух надсадно звал Чингисхана. На этом Темугэ предпочел выйти, зажав рукавом нос и рот.

За окном постепенно вечерело, но в эти дни город не утихал окончательно. Шум стоял даже в дворцовых покоях. Туда-сюда поодиночке и стайками сновали слуги, таскали все подряд, от съестного до утвари и строительных припасов. В один из моментов Темугэ пришлось посторониться: довольно большая орава протащила мимо здоровенную дубовую балясину (спрашивается, где нашли и для чего собираются использовать?). Эта женщина, Сорхахтани, жена его младшего племянника, взялась готовиться к осаде чуть ли не на следующий день после смерти Угэдэя. Вот бы сейчас явить с того света Чингисхана, чтобы вразумил сумасбродку хорошей оплеухой. Ведь и глупцу понятно, что город не удержать. Единственная надежда – это послать к Чагатаю гонца и начать переговоры. Не такой уж он безумец, единственный живой сын Чингисхана, чтобы на него не подействовало слово. Темугэ лично подал мысль о начале переговоров, но Сорхахтани на это лишь улыбнулась, поблагодарила и отправила его, старика, с глаз долой. Темугэ при этой мысли снова осерчал. Подумать только: именно сейчас, когда его умудренность и жизненный опыт так нужны державе, ему приходится иметь дело со вздорной бабой, которая в подобных вопросах ничего не смыслит. Он снова рассерженно зашагал, еще сильнее щурясь от выкриков Хасара, которые становились все громче.

Городу нужен сильный временный управляющий – никак не вдова Угэдэя, которая все еще оглушена горем и смотрит на Сорхахтани, как на путеводную звезду. Сколько можно! Темугэ снова подумалось, что не мешало бы прибегнуть к волевому решению. Сколько раз он оказывался в двух шагах от власти? Тогда духи, видимо, были против этого, но теперь… Теперь Темугэ чувствовал себя так, будто сами его кости брошены по ветру. Город охвачен ужасом, это буквально чувствуется. Похоже, настало время для того, чтобы сильный человек, брат самого Чингисхана, перехватил бразды правления. Разве нет? Темугэ вполголоса ругнулся, припоминая начальника стражи Алхуна. Он хотел отозвать его на беседу, склонить в нужную сторону, указав на то, что две женщины во главе Каракорума – это посмешище. Темугэ более чем рассчитывал на его здравомыслие. А этот мужлан, вы только подумайте, покачал головой! А когда Темугэ начал рассуждать более предметно, так и вовсе, спешно пробурчав какую-то отговорку, ушел, да так грубо… И он, пожилой человек, остался в коридоре обидчиво смотреть ему вслед.