Разбойник Кадрус

— Жан Леблан, — просто сказал Шардон, показывая на него. (Тот поклонился с величайшей непринужденностью.) — Вы можете говорить, он знает, чего вы от него ждете.

— Я думал… — начал Гильбоа.

— Что Леблан — блондин, — закончил управляющий.

Барон кивнул головой.

— У Леблана волосы и борода какого угодно цвета, — продолжал Шардон, — сегодня нужен черный…

— Понимаю… Я намерен представить его гостям под именем Готье, одного из моих друзей, специально приехавшего из Тулона, чтобы присутствовать на этом семейном обеде.

— Надеюсь, барон де Гильбоа, — сказал бывший каторжник, кланяясь с величественным видом, — что вы простите вашему другу Готье, если он заставил себя ждать. Но вы легко поймете… после такого продолжительного переезда… усталость… потом надо было переодеться для такого важного случая, — каторжник сделал ударение на этих словах, — словом, все это послужит мне извинением перед вашими благородными гостями в том, что я опоздал.

— Очень хорошо, — ответил барон. — Все ли готово? — спросил он Шардона.

— Власти предупреждены, — ответил тот. — Войдя в зал, ваш мнимый тулонский друг сделает нам знак, узнал ли он в маркизе своего бывшего товарища по тюрьме. Я увижу этот знак. Полиция тотчас явится. Все произойдет без большой огласки.

— Именно этого я и не хочу, — возразил Гильбоа. — Я хочу нанести сильный удар. Если этот человек узнает кавалера или маркиза, он должен сказать это вслух. Все должны быть свидетелями этого оскорбления. Ты меня понял?

— Понял, — ответил управитель. — Я буду стоять наготове в передней.

Через минуту барон вернулся в столовую, представил Готье своим гостям и просил их извинить его друга, приехавшего из Прованса со всеми непредвиденными задержками, которые влечет за собою такое долгое путешествие. Потом общий разговор продолжался, все украдкой наблюдали за приезжим. Тот как человек, проделавший долгий путь и желающий наверстать упущенное, ел с большим аппетитом. С маркизом де Фоконьяком он обменялся несколькими словами на провансальском языке. Дело в том, что гасконец с первого взгляда приметил парик и накладные бакенбарды мнимого Готье и хотел узнать, настоящий ли это уроженец Прованса, поэтому и заговорил с ним на тамошнем наречии. Словом, все кроме Фоконьяка, ни на минуту не терявшего его из вида, были очарованы этим собеседником.

Кадрус изменил своей обычной осторожности: любуясь девушкой, с которой соединился, он забыл о приезжем и обо всех. Один Гильбоа был как на иголках. Неужели все, чем он пожертвовал для того, чтобы отыскать этого Жана Леблана, было зря? Неужели Шардон только хотел обобрать его? В таком случае горе ему! Или кавалер и маркиз действительно были теми, за кого себя выдавали? Если так, то все эти поиски, все эти истраченные деньги, все это бесконечные волнения и ожидания — все чушь! Дурак Шардон очень дорого поплатится за свою ошибку.

Тем временем мнимый Готье не пропускал случая выпить за здоровье любого, кто ему предлагал.

— Некоторые люди говорят: дела прежде всего, — вдруг сказал Готье. — А я предпочитаю прежде всего хорошенько пообедать. Хороший обед придает силы, проясняет мысли, вострит глаз. Да, — повторил он так громко, что привлек к себе всеобщее внимание, — вострит глаз. Яснее видишь. Вот, например, — прибавил он, обращаясь к хозяину дома и указывая пальцем на Жоржа и Фоконьяка, — вы, барон де Гильбоа, выдали своих племянниц за этих людей?

Глаза всех устремились на кавалера и маркиза.

— Ну, вот что значит ясно видеть, — продолжал мнимый Готье. — Я теперь узнаю в них двух бывших каторжников — в одном Кадруса, знаменитого главаря «кротов», а в другом — его помощника.

При этих словах поднялся невообразимый шум. Все вскочили. Кадрус помертвел. Инстинктивным движением он искал за поясом свой страшный нож, которого там не было. Мари лишилась чувств. Жанна, бледнее полотна, прильнула к Жоржу. Она, очевидно, была готова защищать его от любого, кто осмелится его тронуть. Барон бормотал сквозь зубы:

— О, мщение наконец настало!

Он смотрел на дверь.

Глава XL

АРЕСТ

После первых слов Жана Леблана управляющий понял: надо действовать. Он исчез. Однако Фоконьяк пытался защищаться.

— Разве вы не видите, что человек этот сумасшедший?! — закричал он, стараясь заглушить шум. — Надо его выгнать вон.

— Нет, я не сумасшедший, — с живостью возразил тот. — Хочешь доказательств?

Сорвав фальшивые бакенбарды и парик, он прибавил:

— Узнаешь?

— Жан Леблан! — невольно вскрикнул Фоконьяк.

— Жан Леблан! Твой бывший товарищ по тюрьме. Ты устроил так, что я не смог сбежать вместе с тобой. Я тебя предупреждал, я говорил тебе, что ты за это поплатишься. Ну, теперь я доволен! Я отомщен!

Все пришли в изумление. Кадрус взревел, как дикий зверь. Потом, так же, как зверь, хотел одним рывком исчезнуть из зала, но везде стояли жандармы.

— Если вы сделаете хоть один шаг, — сказал бригадир жандармов, — то будете убиты, предупреждаю вас.

Кадрусу захотелось умереть. Он готов был решиться на все. Но Жанна, повиснув на его шее, защищала его своим телом.

— Он мой! — кричала она. — Он мой муж! Вы вырвете его из моих рук вместе с моей жизнью. Убейте меня!.. Убейте его!.. Я, по крайней мере, буду иметь радость умереть вместе с ним.

Жорж не боялся за себя, он опасался за невинное существо, которое в своей великой любви не хотело от него отречься.

— Прикажите опустить ружья, — сказал он бригадиру. — Если не ради меня, то, по крайней мере, ради этой бедняжки. Я сдаюсь. Да! — закричал он с гордостью. — Этот человек прав. Да, я вожак свирепых «кротов», да, я Кадрус!.. И вы отдадите справедливость Кадрусу, что только измена этого негодяя смогла выдать его. Я, так давно повелевавший другими, теперь должен повиноваться. Я готов, господа.

Он пошел к двери. Но обезумевшая Жанна, крича, судорожно цеплялась за Жоржа.

— Нет!.. Нет!.. Вы не возьмете его!.. Он мой!.. Только он один храбрец!.. Вы все трусы!.. Попробуйте-ка его отнять у меня!..

Ее схватили и отвели в ее комнату, куда уже перенесли Мари. Через несколько минут Кадруса и Фоконьяка увели.

У ворот, среди толпы, окружавшей замок Гильбоа, Фоконьяк приметил каторжника, который выдал его, и сказал, сделав неприметный знак людям, находившимся среди зевак:

— Жан Леблан, — он сделал ударение на этих словах, — уверяю вас в нашей благодарности за услугу, которую вы нам оказали.

Люди, внимательно наблюдавшие за движениями и словами помощника Кадруса, тотчас отделились от толпы.

Увидев карету, увозившую Жоржа и Фоконьяка, Гильбоа говорил:

— Наконец, я отомщен… Но это еще не все… надо расторгнуть эти браки. Кто теперь захочет жениться на Жанне?.. Только я!..

На другой день на рассвете Жана Леблана нашли убитым в постели. На горле у него была рана — печать «кротов».

Глава XLI

КАДРУС И ФОКОНЬЯК В ТЮРЬМЕ

Кадруса и его помощника посадили в тюрьму. Строжайшие охранные меры доказывали, какое значение власти придавали их аресту. Если бы послушали Фуше, то их бы следовало просто пристрелить. Савари, ни в чем другом с Фуше не соглашавшийся, теперь разделял его мнение, но Наполеон раздраженно бросил:

— Зачем вы суетесь? Вы не смогли схватить этих людей, предоставьте же действовать тем, кому повезло больше вас.

Савари и Фуше ушли расстроенные. После суровых слов императора их ненависть к Кадрусу и Фоконьяку усилилась. Выходя из дворца, Фуше откровенно сказал своему сопернику:

— Генерал, на пару слов.

— Говорите, ваша светлость.

— Не сделаться ли нам союзниками в деле Кадруса, вместо того чтобы соперничать?

— Я сам об этом подумал.

Договор был заключен. Они хотели избавиться от обоих вожаков.

Между тем Жорж и Фоконьяк сидели в тюрьме Форс. Два жандарма стояли у дверей их камер, находившихся в разных концах здания.