Висельник и Колесница (СИ)

Глава 15

Rendez-vous

13 (25) октября 1812 г.

Позиции русских войск близ села Немцово в нескольких верстах от уездного города Малый Ярославец.

Как ни хороши городские квартиры, сделанные на манер европейских, но Максим всегда чувствовал нутряную тягу к чему-то иному. И вот теперь, сидя возле грубого стола в собранном за три часа бараке, с полом, на аршин утопленным в землю, оставалось молча признать преимущества практического ума над идеалистическим.

Полковника трясло в лихорадке, он изредка чихал, при этом всякий раз сипло ругаясь. Протва, будь она неладна! Мелкая – воробью топиться речка, каковую перемахнул вброд и даже не заметил, взяла да одарила жестокой простудой.

Совсем пришлось бы пропадать, кабы не забота верного Ильюшки. Вкусный чад готовящейся каши, что рвётся от котелка под застреху, горячая вода в кадке, приятно щиплющая босые ступни – это ли не возвращающий здоровье уют?

С благодарностью принимая суету денщика, Максим все-таки бесился – еще бы! – столько дней потеряно из-за гнева фельдмаршала! Потом случилось дело, и вот, казалось бы, препоны устранены, можно видеться с Еленой, но табор отчего-то задерживается. Не спешит Лех Мруз. Видно, не хочется старому расставаться со своими тайнами.

Зато одичавший под арестом Толстой терзаем несносными порывами.

Любовь чудесна и скромна,

Корыстей ей не надо;

За нас в огонь пойдет она –

С ней Рай и в безднах Ада!

Услыхав стихи Уильяма Блейка, положенные на пошлый мотивчик солдатской строевой, Максим поморщился – раньше Фёдор не шёл дальше декламации, нынче же потерял всяческое чувство меры и, о, ужас! – запел.

- Как же так, Максим Константинович?! – крикнул Толстой, врываясь в барак. – Угораздило же тебя!

Красный угол принял чуть насмешливый, но вполне учтивый поклон Американца.

- Не говори, дружище! – гнусаво рыкнул Крыжановский и, с трудом удержавшись от чиха, продолжил. – Отродясь так не хворал!

Толстой усмехнулся, доставая из-под полы бутыль с мутной красноватой жижей.

- Что это? – подозрительно поинтересовался больной.

- Водка с кайенским перцем, – таинственно подмигнул граф, – матушкин фамильный рецепт.

- Микстура, коей тебя пользовали во младенчестве?

- Пей, не разговаривай, – уверенно посоветовал Фёдор, поднося полковнику налитый до краёв лафитник.

Горестно вздохнув, тот глотнул жгучего зелья.

- Ай, молодец, витязо! – С цыганским придыханием возопил Толстой. – Смотри-ка, даже не поморщился.

«Это чтоб тебе на язык не попасться!» – подумал Максим, борясь с возгоревшимся внутри пламенем, вслух же осведомился:

- Ужель разочаровал, Теодорус?

С мягким шелестом поднялся парусиновый полог, впуская денщика. Торжественно и осторожно Ильюшка внёс обёрнутый полотенцем глиняный горшок. Из-под крышки вырывался густой пар.

- Картошечка, вашвысбродь! – провозгласил Курволяйнен. – Матушка завсегда из меня хворь ею выгоняла. Извольте прикрыть головочку полотенечком и подышать парком. Враз полегчает.

Поставив горшок на стол, денщик с глубокомысленным видом опустил палец в воду, что грела ноги полковника, и поспешил за очередной порцией кипятку.

Максим накрылся полотенцем и приник к горшку с картошкой. Граф же стал развлекать товарища повествованием о похождениях в Малом Ярославце.

- Я ведь не собирался идти в атаку. Это всё отец Ксенофонт! Стоило покинуть hauptwache, как сей одержимый пристал с нравоучениями. Я возьми и расскажи про Орден.

Полковник показал заинтересованное лицо из-под полотенца.

- Ты бы видел, Максимус, что сделалось с батюшкой, – Американец выпучил глаза. – Святой отец препоясал чресла и возжелал немедленно отправиться на битву с Антихристом. Пришлось идти в бой вместе с ним, не бросишь же старика. Ох, и славно повоевали, скажу я тебе! Гнали неприятеля так, что только пятки сверкали. Эх, кабы итальянцы не полезли…

Граф осёкся, потому что в бараке внезапно потемнело. То прибыл с визитом генерал Семёнов.

- Дай обниму, Максимушка! – радостно заревел генерал. – Я тут старого Беллинсгаузена повстречал. Живописал он мне твою меткость. Да, уж! Кланяйся в ножки, граф. Перед тобою спаситель наших душ.

Крыжановский накрылся полотенцем. Ему совершенно не улыбалось с заложенным носом пускаться в россказни. Зато Семёнов сделал это с превеликим удовольствием. Максиму осталось лишь добавить эпизод с гибелью Кериака.

- Совсем забыл, – вскричал граф. – Вернер ведь тоже сложил голову под Малым Ярославцем. Верите, господа, в моей практике такое впервые, чтоб секундант следовал на тот свет прежде кого-то из дуэлянтов. Что сей факт может означать?

- Очевидно, дуэль наша, Фёдор, становится смертельно скучной для её участников, – заявил Максим и оглушительно чихнул. – Видишь, правду говорю.

- Ой, я тоже позабыл кое-что… – генерал заговорщицки подмигнул и добыл из-за пазухи небольшую баночку толстого синего стекла. – Медвежий жир. Матушка-покойница говаривала, нет на свете лучшего растирания при простуде… Чего это вы, господа? Разве я сказал нечто смешное?

****

Время приближалось к полуночи, у входа в барак беспокойно слонялся Ильюшка, с одной стороны раздираемый чувством любви к хозяину, а с другой – робостью перед генералом Семёновым.

- Доложу я вам, господа, хорошо сидим! – меж тем вещал генерал. Он уже сгонял ординарца за выпивкой и совершенно не собирался покидать уютный барак.

Фёдор с Максимом беспокойно переглядывались: табор задерживается!

- А не поехать ли нам к цыганам? – будто прочитав мысли компаньонов, спросил Семёнов хмельным голосом.

- Какая замечательная мысль! – кивнул Толстой, а на удивленный взгляд Максима неопределенно пожал плечами. – Только сделаем это утром! Ночных вылазок с меня хватит! Заходите часов в девять, генерал! А сейчас – баиньки!

Управляться с Семёновым Толстой выучился мастерски, потому сумел выпроводить его превосходительство наружу и, в весьма смирном состоянии, передать на руки ординарцу, что дожидался подле солдатского костра.

- Едем сейчас! – крикнул Максим, как только граф вернулся. – Меня томят нехорошие предчувствия.

- Полно, mon colonel! Табор наверняка встал на ночлег. Неужели ты собираешься ворваться в шатёр и потревожить её сон? Что за дурные манеры? Да за такое и кнутом получить можно. Отправимся на рассвете, изволь к тому времени прийти в надлежащее состояние, чтоб не оскорблять даму беспрерывным чихом. Снадобий у тебя предостаточно.

Граф встал, отвесил церемонный поклон и отошёл в сторону, пропуская к полковнику денщика со жбаном кипятка.

Ночь не принесла успокоения. Оба влюблённых спали плохо и проснулись задолго до рассвета. Когда Американец заглянул к Крыжановскому, тот уже оделся и пил чай. Выглядел полковник вполне сносно.

- Я твоему гренадеру велел собираться! – сказал Толстой, поздоровавшись.

- Коренному? – спросил Максим. – Но зачем?

- На всякий случай. Вспомни про вчерашние предчувствия. Мне, кстати тоже не по себе.

Меньше, чем через четверть часа тронулись – ехали молча.

Дядька Леонтий, видимо, памятуя прошлую вылазку, в этот раз набил полный сидор^[126] пуль, пороха и припасов.

Дорогу со всех сторон обступали изглоданные осенью деревья: лысые изогнутые стволы с раскинутыми ветвями походили на покосившиеся кресты, отбрасывая на светлое утро тяжелую сень.

Все кутались в шинели - околевшее сукно наждаком скребло кожу. Курволяйнен очень тихо жаловался на превратности судьбы, дядька Леонтий молчал, не отрывая глаз от дороги. Напряжение и скованность сквозили в каждом движении всадников.