Адютант генерала Май-Маевского

Среди кавалеристов росло недовольство. Они услыхали, что в Феодосии готовится большевистское восстание, и возлагали на него большие надежды, но восстание не со­стоялось.

Три красноармейца: сидельник Тимофей Надолинский, бежавший из джанкойской тюрьмы, слесаре Игнатов и столяр Федоров, разагитировали 80 пленных красноармей­цев и захватили городской арсенал. Перегруженный пуле­метами, винтовками и патронами, маленький отряд двинулся в район Кизильташского монастыря. Здесь повстанцы свя­зались с феодосийской организацией: тт. Николаем Краснобаевым, Алешей Цвалевым, Москатовым и Ганай. После многих злоключений, наиболее слабые отстали от отряда и сдались на милость наступавших белогвардейцев. По распоряжению полковника Грещенко, все «раская­вшиеся» были расстреляны на глазах населения.

Этот расстрел отрезвляюще подействовал на отряд: самые малодушные подтянулись, поняв, что возврата нет. Изувеченный белыми труп партизана Ромашко, найденный в лесу, его лицо, искаженное нечеловеческими муками, произвели сильное впечатление. Это немало способство­вало сплочению отряда в боевую единицу.

В десяти верстах от Судака краснозеленые устроили засаду и захватили белый отряд. То ехал граф Капнист, отправлявшийся за границу для переговоров о дальнейшем снабжении армии. Краснозеленые расстреляли всех захва­ченных, в том числе двух сотрудников Освага.

С прибытием Мокроусова партизаны охотно ему под­чинились; отряд получил наименование 2-го Карасубазарского полка и встал под команду т. Бородина, а впоследствии—Шулькевича. В районе Шах-Мурза Карасубазарский полк принял бой со 2-м конным полком белых. Красно-зеленые захватили много оружия, восемь лошадей, обмун­дирование и пленных. Часть пленных влили в полк.

Спустя некоторое время, полк, по заданию командую­щего, взял без выстрела кордон Якорной Бухты, в четырех верстах от Феодосии, и взорвал акмелесскую водокачку, но при наступлении на шубашскую водокачку парти­зан постигла неудача. Белые заставили отойти красно-зеленых; один партизан была захвачен в плен и расстрелян.

ОТЦЫ-ПУСТЫННИКИ

Как-то в Кизильташский монастырь пришел за продук­тами комрот т. Надолинский с десятью партизанами. В соборе шло служение, и монахи предложили партизанам самим поймать пару быков. Партизаны принялись за дело. А монахи бросили службу и сменили кресты на винтовки. Предательский ружейный огонь залпами заставил партизанов бросить быков и рассыпаться в цепь. После пере­стрелки партизаны, не солоно хлебавши, вернулись в лагерь. Против святых отцов озлобился весь полк. Сильно под­мывало осадить и взять монастырь по всем правилам воен­ного искусства. Но специальное совещание полка разъяснило партизанам, что надо считаться с религиозным настрое­нием крестьянства и разгромом монастыря не давать в руки Врангеля опасного оружия против самих себя. Монахи избегли наказания.

Здесь к месту упомянуть об епископе Вениамине. При Врангеле он пользовался большой популярностью среди духовенства и офицерства. В период полного разгула контр-разведки и неудавшейся попытки Врангеля расширить пределы своей территории епископ Вениамин проповедывал «братство и любовь к ближнему»:

— Потоки невинной крови текут по Руси! Их надо остано­вить. Люди гибнут в нищете. Сколько калек, вдов и сирот!

Покуда епископ объяснялся в пламенной любви к нищете, крымская контр-разведка чинила суд и расправу над про­летариатом и его друзьями. Жены некоторых захвачен­ных контр-разведкой были так наивны, что искали у Ве­ниамина заступничества. И епископ обещал помощь, при условии ... полной откровенной исповеди всех дел и помыш­лений своих и мужниных. Многие женщины, в религиозном порыве, открывали ему все тайны. Они уходили домой умиленными, обнадеженными; каково же было их отчая­ние, когда иногда выяснялось, что «тайное стало явным» и любимого ждет не заключение, как предполагалось до исповеди, а расстрел. Случалось, что некоторые женщины возбуждали в Вениамине «земные» желания. Епископ очень «ухаживал» за женой т. Левченко, но даже эта темная женщина не поддалась «святости» епископа. Тогда он раздраженно отказался хлопотать за мужа.

— Чего тебе жалеть мужа? Сама еще молода. Скоро выйдешь замуж!

Вениамин держал тесную связь с особым отделом мор­ской контр-разведки; к нему не раз приезжал князь Туманов, а в епископской приемной всегда торчали агенты контр-разведки. Они выслеживали приходящих и «помогали» писать прошения к епископу. Вениамин жил на широкую ногу в Херсонесском монастыре. Заветной мечтой пастыря было устроить крестовый поход в Москву с ико­нами и хоругвями. Он живо представлял себе форму кре­стов, которые должны были освящать грудь и руки каждого бойца, наподобие рыцарей-крестоносцев. Но население отказалось от крестов. Обходя на фронте цепи лежавших белогвардейцев, Вениамин приговаривал:

— Большевики — антихристы! Да воскреснет Русь!

Подняв глаза к небу, пастырь благословлял орду на великие подвиги.

КОНЕЦ БЕЛЫХ.

Наступил сентябрь. Пехотная и кавалерийская разведка врангелевцев не решалась проникнуть к нашей стоянке. «Здесь каждый куст стреляет», — жаловались белые сол­даты. Иногда в воздухе парили аэропланы. Моментально отдавалась команда: «Погасить костры». Краснозеленые прятались за вековые деревья. Вместо оживленного лагеря, разведчики видели лишь пустую поляну. Аэропланы уби­рались, не солоно хлебавши.

Пришли и зимние стужи. В горах выпал снег. Денно и нощно горели большие костры. Чтобы не замерзнуть, приходилось спать меж двух костров. Все партизаны ходили с обгоревшими рукавами, фалдами й пр.

Белые находились на Перекопе у Чонгарского моста. Врангель уже не думал о наступлении и расширении своей территории, а из последних сил сдерживал красных у входа в Крым. Белогвардейская пресса доказывала, что Крым — неприступная крепость. Начальник штаба внутреннего фронта белых писал, что зеленых в горах не больше шестисот человек; всеми ими командуют террорист-матрос Мокроусов и известный Макаров. Борьба затруднительна вследствие природных условий Крыма; легче найти иголку, чем поймать зеленого...

Начальнику внутреннего фронта, ген. Носовичу, поруча­лось и формирование тыловой армии. Против нас стали по­являться все новые и новые части, но не их мы боялись. Нас страшила суровая зима. Настроение партизанов резко упало.

Я уже упоминал об Антоне Кубанце.

Этот парень был склонен к бандитизму и разлагал не­которых неустойчивых партизанов. Он нашептывал о Мокроусове и его командирах:

— У них есть деньги, золото. Они могут уехать в Со­ветскую Россию и бросить нас на произвол судьбы. Против нас появляются большие части белых. Нас легко разо­бьют, а кому удастся бежать, тот погибнет от холодов. Не будем подчиняться приказам и разойдемся, кто куда. Поодиночке скрываться будет легче.

Мы собрали обличающий материал и препроводили его в штаб командующего.

Смутьяна Кубанца расстреляли, и в полку восстановилось полное спокойствие.

В это время Мокроусов прислал приказ перейти с полком в Малые Казанлы, оставив в лагере небольшую часть пар­тизанов, которая бы скрыла от белых перегруппировку нашей армии. Я оставил восемнадцать бойцов с опытным командиром Енкиным, всех раненых под присмотром стар­шей сестры милосердия (моей жены) и сестры Груни Гой. В Казанлах я встретил Мокроусова. По сосредоточенному выражению его лица было видно, что командующий на­метил серьезную операцию. Действительно, Мокроусов предполагал собрать все тачанки и двинуться в район Евпатории и там, в зависимости от обстановки, нанести удар в тыл Перекопа, с целью открыть фронт. При не­удаче мы рисковали потерять 80%.

У партизанов чувствовался большой подъем духа в осо­бенности, когда они разместились по халупам.

— Мокроусов недаром нас собрал сюда. Лучше итти на верную смерть, чем лазать в стужу по горам и сугробам.

11 ноября полк занял деревню Боксан. От крестьян мы узнали о движении обозов белых в разных направлениях.