Необычайные приключения Кукши из Домовичей

Но никого уже не печалят зимние беды. Живые радуются солнцу, а мертвые одинаково равнодушны и к теплу и к стуже. Приближается самый большой праздник православных — пасха, и город полон торжественного ожидания. Царьградцы прибирают к празднику свои дома и улицы. С наступлением пасхи кончается долгий великий пост, и, отстояв в церквах вечерню, всенощною и заутреню, горожане отправятся домой и сядут за праздничный стол. С этого времени разрешается есть мясо и пить вино.

В свечной лавке Епифана торговля идет не слишком бойко — к празднику даже небогатые люди стараются купить восковых свечей вместо сальных, поэтому у Епифана достаточно времени, чтобы читать «Жития святых». Вот и сейчас он сидит перед налоем, отстранив подальше от глаз толстую пергаментную книгу.

В лавку входит богато одетый юноша с красивым умным лицом. Это посещение удивляет Епифана — богатые люди не ходят в лавку сами, они присылают слуг. Епифан встает и с подобострастной улыбкой приветствует юношу. Они говорят о погоде, о приближении праздника. Епифан пытливо всматривается в лицо юноши, пытаясь угадать, чем вызвано необычное посещение.

Юноша делает большой заказ на свечи, сразу оплачивает его и говорит, что пришлет за свечами слугу. Епифан рад хорошему покупателю, однако он видит, что не ради этой покупки явился к нему юноша. Так и есть, посетитель обращается к Епифану с просьбой, которая озадачивает старого лавочника. За свой долгий век Епифан не слыхивал ничего подобного: чтобы вот так, ни с того ни с сего, приходили в лавку к свечнику и просили продать раба, да вдобавок именно того, который давно уже пропал! Старик даже переспрашивает: он туговат на ухо и опасается, не ослышался ли.

— Нет, вы не ослышались, — говорит юноша, — я действительно намерен купить у вас раба по кличке Немой.

— Но ведь он сбежал еще в позапрошлом году! — восклицает Епифан. — Сбежал и как в воду канул!

— Тем легче, — говорит странный покупатель, — вам с ним расстаться.

— С кем, простите? — спрашивает старик.

— Я неточно выразился, — отвечает юноша, — я хотел сказать: тем легче вам решиться на эту сделку. Если бы раб был по-прежнему у вас, вы бы, очевидно, не стали его продавать, по крайней мере, за те пять номисм, что уплатили за него на невольничьем рынке. А раз он сбежал, у вас нет оснований отказываться от этой сделки. Вам возвращают пять номисм за раба, которого у вас уже нет, ваше дело лишь подписать купчую — и раб переходит в мою собственность.

«Уж не мошенник ли какой-нибудь? — думает Епифан, внимательно глядя на него. — Нет, на мошенника не похож. Хотя, кто его знает! Может быть, позвать все же стражников?» Старик переводит взгляд с лица посетителя на отворенную дверь, за дверью пестреет уличная толпа, стражников поблизости не видать.

— Стражников звать не надо, — говорит посетитель, перехватив взгляд Епифана. — Вы меня ни в чем не уличите, только потеряете пять золотых, которые уже почти вернулись в ваш кошелек.

Такой довод кажется расчетливому лавочнику вполне разумным, он согласен, что стражники им ни к чему. Однако он ни в чем не любит спешки, особенно в таком важном деле, как купля-продажа раба. Поэтому он говорит:

— Перед тем, как сбежать, негодяй искалечил моего главного работника! Бедняга чуть не месяц лечился, я вынужден был давать ему на лекарства…

— Сколько же вы хотите за это? — перебивает его юноша.

Торговец медлит с ответом, он колеблется, боится продешевить и в то же время опасается, как бы не отпугнуть странного покупателя чрезмерным требованием. А юноша, как назло, проявляет нетерпение, не давая как следует подумать. Наконец Епифан решается:

— Четыре номисмы. И еще номисму за то, чтобы этот разговор остался между нами. Тогда будет ровно десять. — Голос старика дрожит от волнения. — Я думаю, это не слишком высокая плата за такого хорошего раба… а также за лекарства… и за простой искалеченного работника… К тому же в последнее время рабы подорожали, а Немой — очень толковый раб, правда, не скрою, он немного строптив… но…

Покупатель мягко прерывает его:

— Простите… Ведь пострадавший от Немого — свободный, если я не ошибаюсь?

— Вы не ошибаетесь, — отвечает Епифан.

— Так у него, по-видимому, есть семья? — спрашивает покупатель.

— Конечно! — подтверждает старик. — Жена и пятеро детей.

— И они, наверно, любят ходить на ипподром? — допытывается юноша.

— Как все жители Царьграда! — отвечает торговец.

— Небось они иной раз не прочь поставить на хорошего возницу?

— Возможно, — говорит старик уже с легким недоумением.

— Я думаю, они не будут в обиде, — заключает юноша, — если я передам им через вас еще десять или двадцать номисм на игру, помимо тех десяти?

Епифан внимательно глядит на юношу, стараясь сообразить, шутит он или говорит серьезно — от такого чудного покупателя можно ожидать чего угодно. Наконец старик понимает, что над ним смеются. Он мрачнеет, а голос юноши становится жестким:

— Получите свои пять номисм, и давайте составим купчую. А нет, я ухожу.

И юноша делает шаг к выходу. Испуганный лавочник останавливает его, отпирает крохотную комнатку, и оба входят в нее. Старик покрывает кусок папируса мелким ровным почерком. Наконец купчая составлена и скреплена подписями, деньги переходят из мошницы покупателя в железную укладку торговца, и Кукша становится собственностью юноши. На улице юношу ждет Афанасий, он бросается к нему навстречу.

— По твоему лицу, дорогой Патрокл, — взволнованно говорит Афанасий, — я вижу, что дело сделано! Не так ли?

— Все в порядке! — отвечает Патрокл. — Хитрый лавочник хотел выманить лишние пять номисм, но это ему не удалось: я все время помнил твою просьбу — не давать ему ни одного лишнего обола.

— Трудно выразить словами, как я благодарен тебе, дорогой Патрокл! Я уверен, если бы я пошел к лавочнику сам, у меня бы ничего не получилось!

Юноши направляются к дому Афанасия — теперь остается написать отпускную, и Кукша свободен. Афанасий доволен, что, выкупая Кукшу, уложился в пять номисм, полученных от Андрея Блаженного. Учитель ни за что не хотел, чтобы Афанасий выкупал Кукшу на свои деньги, и был бы огорчен, если бы его денег не хватило.

Глава семнадцатая

ПРИВЯЗАННОСТЬ К РОДИНЕ

Получив отпускную, Кукша остается в доме Афанасия. Теперь он живет здесь в качестве наемного слуги. Он свободен, может идти, куда ему вздумается. Но идти особенно некуда. Где ему будет лучше, чем в доме доброго Афанасия, который для Кукши больше, пожалуй, старший брат, нежели хозяин!

За то время, что Кукша живет у Афанасия, он вырос, налился силой, и, когда идет по улице, молоденькие служанки, да и не только служанки, заглядываются на статного белокурого молодца.

Неплохо живется Кукше, чего еще желать! Но странное дело, чем благополучнее складывается его жизнь, тем настойчивее его одолевают мысли о родине. Когда он с утра до ночи лил свечи под неусыпным надзором Димитрия, когда бездомный скитался по Царьграду и губил свою душу на службе у Рябого, реже он думал о Домовичах, не так его мучила тоска по родине.

А тут недавно высоко над Царьградом пролетали журавли из вечно теплых стран на далекий родной север, так у него чуть не разорвалось сердце. Точно таким же клином полетят они над Домовичами и такое же непонятное печальное курлыканье будут ронять с неба на родную Кукшину землю.

Афанасий не устает дивиться Кукшиной привязанности к неприветливой холодной родине. Он допрашивает Кукшу:

— Ну, а если бы ты сделался богатым здесь, в Царьграде, если бы у тебя появился свой дом, рабы, виноградники в окрестностях города, ты все равно мечтал бы вернуться на родину?

В ушах Кукши все еще звучит удаляющееся курлыканье, он тихо говорит:

— Не знаю…

Однажды в кружке патриарха Фотия шел разговор не столь ученый, как обычно. Рассуждали об ослаблении у молодежи чувства любви к отечеству, сокрушались, что бывают случаи, когда ромей переходит в мусульманскую веру и даже сражается против своей отчизны.