Последние флибустьеры

— Позволить нам заниматься своими делами, и — ничего больше.

— Попробуйте уйти.

— Мы уйдем с другой стороны, сеньор маркиз. Я так никогда не любил алебардщиков. Здесь есть окна, из них мы и выберемся. Только прежде мы вас обезвредим.

Неожиданным рывком гасконец вырвал один из длинных шелковых шнуров, удерживающих портьеру, потом он приблизился к маркизу, ошеломленно на него смотревшему, и сказал:

— Позвольте связать вас, ваше превосходительство. Уверяю вас, что если окажете сопротивление, то через полминуты маркиза де Монтелимара и его секретаря не будет в живых.

Гасконец приставил клинок к груди губернатора, где-то возле сердца. Мендоса закрыл дверь на ключ, оставил свой пост и, размахивая шпагой, поспешил на помощь товарищу.

Маркиз понял, что проиграл, имея дело с решившимися на все флибустьерами.

— Вяжите, — сказал он, смахивая капли пота. — Надеюсь, что мы скоро увидимся, и тогда я возьму реванш. Флибустьеры еще не дошли до Дарьена, а жизнь — довольно долгая штука.

Сказав это, маркиз позволили себя связать, не оказав ни малейшего сопротивления. Мендоса занялся секретарем; ему не пришлось много трудиться, потому что бедный писака от ужаса был скорее мертв, чем жив.

— Позвольте ваш платок, сеньор маркиз, — сказал гасконец, закончив связывать пленнику ноги.

— Вы хотите всунуть кляп? — спросил свистящим голосом сеньор де Монтелимар.

— Приходится принимать меры предосторожности, чтобы обезопасить себя, сеньор мой.

Двое неудачников позволили заткнуть себе рот, потом их посадили в два просторных кресла, дополнительно привязав к ручкам.

— Сеньор маркиз, мое почтение, — сказал гасконец. — Я хотел доставить вас к графине ди Вентимилья, но придется пока только передать привет от вас.

Тем временем Мендоса открыл окно и взглядом измерил высоту.

— Куда выходит окно? — спросил дон Баррехо.

— В сад.

— Там есть часовые?

— Глаза у меня не кошачьи, — ответил баск.

— И мы можем спрыгнуть, не рискуя сломать шеи?

— Мы же находимся на втором этаже, а значит, не рискуем даже ногу вывихнуть.

— Тогда — вниз.

Мендоса шагнул в окно и мигом оказался посреди цветочной клумбы. Дон Баррехо незамедлительно последовал за ним. Они быстро огляделись вокруг и, никого не заметив, заспешили по широким аллеям, обсаженным великолепными пальмами. Они бежали наобум, в надежде побыстрее добраться до какой-нибудь калитки, потому что не знали, с какой стороны дворца находятся.

Была еще одна опасность: вместо того чтобы обогнуть дворец с тыльной стороны, они выйдут к фасаду и попадут в руки алебардщиков. Гонимые страхом, который начинал овладевать авантюристами, и в немалой степени, они продолжали свой отчаянный бег в течение пяти-шести минут и наконец остановились перед оградой. Флибустьерам понадобилось всего несколько секунд, чтобы перемахнуть через нее.

— Дай передохнуть, Мендоса, — взмолился гасконец. — Пока мы были в саду, я почти не осмеливался сделать хороший глоток воздуха. Зато теперь надышусь полной грудью!..

— Да, мы отлично воспользуемся этой возможностью, — согласился баск. — Нас, дружище, хранит какая-то добрая звезда.

— Пусть так, но я хотел бы оказаться в безопасности в таверне моего друга Де Гюсака.

— А мы сможем найти ее?

— А как же!.. Разве баскам вдруг отказало обоняние? Так же, как ты чувствуешь на расстоянии врагов, ты сможешь отыскать и друзей.

— Что же! Поищем. Ходу, дон Баррехо.

Они оказались на довольно широкой улице, по обеим сторонам которой стояли высокие дома; освещали ее редкие светильники, дававшие больше дыма, чем огня. Казалось, что добропорядочные жители Сеговии, несмотря на страх, объяты глубоким сном, потому что окна и двери были закрыты, ни одного луча света не проникало наружу.

Только стаи бродячих собак носились по улицам, которые одну за другой оставляли позади авантюристы, пытаясь хоть как-то сориентироваться.

Они чувствовали себя в относительной безопасности. Даже если маркиз де Монтелимар уже отправил по их следу алебардщиков, все равно их отделяет от преследователей очень значительное расстояние. Нечего им было бояться и ночного дозора, потому что они были одеты в форму испанских офицеров, однако губернатор, видимо, послал куда-то в другое место эту бесполезную в столь тихом городе стражу.

Они прошли уже семь или восемь улиц, пересекавшихся в самых разных направлениях, они проходили то мимо домов, то мимо садов, когда вдруг оказались перед площадью, на которой утром они встретили маркиза.

— Пришли! — вскрикнул дон Баррехо.

— К таверне? — спросил Мендоса. — Но я вижу только две пушки.

— Дружище, сейчас я тебе покажу, что носы у гасконцев превосходные, особенно когда надо найти по запаху таверну. Отсчитай двести шагов.

— Предпочел бы найти их.

— Тогда пойдем.

— Ты вынюхал вывеску «Эль Моро»?

— Я безошибочно приведу тебя прямо к таверне моего друга детства.

Перед ними были две улочки, кривые и пыльные. Дон Баррехо секунду поколебался, а потом пошел по правой из них, внюхиваясь в воздух, как настоящая ищейка.

Мы должны сказать, что он сделал правильный выбор, потому что и гасконцы наделены превосходными носами; пять минут спустя они стояли перед таверной. Из щелей в довольно растрескавшейся двери просачивался свет. Стало быть, Де Гюсак, как хороший товарищ, ждал их.

И в самом деле, стоило только легонько постучать, как все трое оказались внутри неприглядной таверны.

— Я уж думал, что вас повесили, — сказал Де Гюсак.

— Брось шутить и принеси-ка лучше несколько бутылок, если они у тебя еще остались, — отозвался дон Баррехо, дышавший во всю мочь своих легких. — До сих пор я не знал, что такое страх, а Монтелимар заставил меня испытать это чувство.

— Значит, вы его не вынесли?

— Попробовал бы ты это сделать посреди его алебардщиков.

— А я-то уже приготовил бочку.

— Ну, она еще послужит.

— И кого мы туда посадим?

— Сначала дай нам выпить, — сказал дон Баррехо. — Разве не видишь, что мы еле переводим дух?

— И чем-нибудь наполнить живот, который урчит уже несколько часов, — добавил Мендоса.

Де Гюсак спустился в подвал и вернулся с бутылками, половиной копченого окорока и кукурузными лепешками тортильяс.

— Мои последние богатства, — вздохнул он. — У меня осталась только агуардьенте.

— Отлично, дружище! — воскликнул дон Баррехо. — Это как раз подойдет к моим мрачным проектам.

— Ты еще что-то задумал? — недовольно спросил Мендоса. — С меня уже хватит… Пусть похищение не удалось, я хочу только одного: переменить одежду и убраться отсюда как можно быстрее. Мне кажется, я уже несколько часов чувствую узел на горле.

— Это плохой знак, — серьезно сказал дон Баррехо. — Ты чувствуешь веревку повешенных.

— Утешает меня только то, что если уж меня и поймают, то только вместе с тобой, и мы составим дружную пару в последнем танце в нашей жизни.

Вместо ответа дон Баррехо отрезал большой кусок окорока, положил его на лепешку и принялся за трапезу. Мендоса посчитал нужным подражать товарищу, а Де Гюсак в это время открывал свои последние бутылки.

Довольно скромный ужин был съеден за несколько минут, и при этом обильно полит; потом дон Баррехо, который вопреки своей привычке сохранял полную немоту, откинулся на спинку стула и обратился к Мендосе:

— У тебя есть силы остаться в городе еще ненадолго?

Баск ответил:

— У меня — нет. Монтелимар нагнал на меня страху.

— А поэтому лучше вернуться к своим.

— Не люблю я шуток с испанскими веревками. Мне кажется, что и так судьба нам слишком благоволит. Однако сейчас, когда повсюду кружат ночные дозоры и подняты мосты, нам будет нелегко покинуть город.

— Де Гюсак, ты можешь одолжить нам одежду?

— Мой гардероб в твоем распоряжении.

— Скажи мне, сколько стоит твоя таверна.

— Сколько стоит!.. Так ведь здесь внутри ничего нет!.. Да и все бутылки опустошены.