Влюбленный дАртаньян или пятнадцать лет спустя

Врач кардинала по имени Жюиф был сменен лекарем короля по имени Бувар. Наиболее родовитые родственники кардинала – маршал де Брезе, маршал де Ла Мейере, госпожа д'Эгильон – ночевали в Кардинальском дворце.

Во вторник 2 декабря 1642 года в два часа дня пополудни король нанес визит властителю своего королевства.

Ришелье любезно приветствовал своего сюзерена, и его речи были услышаны и повторены присутствующими, в том числе де Вилекье, капитаном гвардии его величества.

Затем все удалились, чтоб оставить этих двух особ наедине – в последний раз – двух членов высшей французской ассамблеи.

Встреча длилась четыре часа.

Когда она завершилась, кардиналу, казалось, стало легче.

Король уехал и все заметили, как он дважды или трижды рассмеялся.

Мало того, что заметили.

Его услышали.

XXIII. ЧТО МОЖЕТ СКАЗАТЬ СВОЕМУ КОРОЛЮ МИНИСТР, КОТОРОМУ СУЖДЕНО УМЕРЕТЬ

–  Сир, скоро вы потеряете слугу, который работал вам во благо. Труд не завершен, но дело продвинулось вперед. Здание вашего государства превратится в самое прекрасное сооружение в Европе.

–  О, господин кардинал, увижу ли я его завершение? Это уже для сына. Остается надеяться, что он будет признателен нам за это.

– Трудно рассчитывать на признательность детей и кошек. Они самым естественным образом считают себя царями на земле, и весь мир лишь укрепляет их в этом убеждении.

– Но если кошки подрастают, мой кузен?

– Кошки никогда не подрастают, сир. Разве что…

– Разве что?

– Разве что превращаются в тигров, как, например, я. Но это уже другая раса.

Людовик XIII бросил на умирающего быстрый взгляд, где нетерпение смешивалось с восхищением и страхом. Ришелье перехватил этот взгляд и, как ни в чем не бывало, улыбнулся.

– Ребенок, о котором мы говорим, топает порой ногами?

– Весьма вспыльчив, что мне совершенно не нравится, мне, человеку терпеливому, который столько перенес на своем веку. Возможно, это у него от королевы. В испанской крови вечно пылает огонь.

– Я хочу поговорить с вами о королеве, сир. Она считала меня своим самым непримиримым врагом.

– Разве вы им‑никогда не были?

– Я был только вашим другом.

– Самым заядлым из моих друзей. Королева вам простит, она женщина добрая, хотя отставка де Тревиля, который был ей так предан, вряд ли расположит ее к мягкости.

– Сир, я уже думал, кем заменить господина де Тревиля, и ее величество найдет, надеюсь, выбор удачным.

– Замена де Тревиля! Черт возьми, кузен, дело у вас не стоит. Тревиль ушел в отставку лишь накануне.

– Тот, о ком я подумал, оказал королеве немалые услуги. Мне хочется, чтоб вы, ваше величество, одобрили мой выбор. Гасконец вскоре вернется, выполнив свою задачу, и то, что должен был передать мне, передаст вам.

– Вы пока еще мне не говорили ни о каком гасконце…

– Этому неустрашимому гасконцу вверена нынче государственная тайна. Это д'Артаньян, сир.

– В моем королевстве полно тайн, – пробурчал король. – А д'Артаньян, по‑моему, вечно суется туда, куда его не просят.

– Там, где другому не проскользнуть, он проскочит. Это резвость серны, храбрость льва, верность слона.

– Вас послушать, так окажется, что кроме д'Артаньяна, в моем королевстве нет больше слуг.

– Он прекрасно вам послужит как капитан мушкетеров.

– Капитан!.. О, мой кузен, вы так щедры.

– Это потому, что я так болен, сир.

– Не вступал ли этот д'Артаньян когда‑то с королевой в сговор?

– Ради чести вашего величества.

– Терпеть не могу людей, которые вмешиваются в мои тайны и в дела моей чести, не испросив моего согласия.

– Сир, вам не придется жаловаться, когда вы узнаете, какую он привез вам тайну. Она сделает вас первым монархом мира.

– Возможно, раз вы этого желаете. Ну, а по поводу назначения мы еще потолкуем. Это все?

– Я завещаю вашему величеству трех министров, которые знают свое дело: де Нуае, де Шавиньи и кардинал Мазарини.

– Это хорошо, что вы завещаете мне троих. Они станут присматривать друг за другом, и у меня будет меньше забот. Мой кузен, вы пускаетесь в подробности, потому что намерены…

– Умереть. Совершенно верно, сир, умереть.

– Я этого не говорил.

– Это сказал я. Именно я, сир. Я покорнейше готов выслушать вопросы вашего величества.

– Существует предположение… это не более, чем сплетни… Болтают, будто господин Шавиньи… ваш сын.

– Как воспрепятствовать молве?

– О, это более, чем молва. По этому поводу распевают песенки.

– Будь Шавиньи моим сыном, я пожалел бы его.

– Это почему же?

– Потому что у меня много врагов. Будучи не в состоянии вредить мне лично, они вредят моим родственникам.

– Разве я не беру их под свою защиту?

– Время от времени, сир. Людовик XIII закусил губу.

– Родственник мне Шавиньи или не родственник, я все равно его жалею.

– Отчего же?

– Тот, чье имя он носит как сын, не блещет, увы, умом.

И на лице кардинала появилась улыбка – подтверждение слухов о связи, существовавшей между мадам Бутилье, матерью графа Шавиньи, и кардиналом.

– Я оставляю вам, ваше величество, еще одного верного слугу, который заслуживает вашей признательности.

– Но, дорогой кузен, – искренне поразился король, – скоро у меня будет столько слуг, что мне самому нечего будет делать.

– Только управлять, сир. Этого человека зовут Пелиссон де Пелиссар.

– Как раз этого я знаю. Превосходный дворянин, пожиратель паштетов, отважный воин, к тому же набожный католик.

– Могу добавить: незаурядный дипломат и ученая голова по части военного дела.

– Этот мне куда больше по нутру, чем ваш д'Артаньян. Что прикажете мне делать с этим феноменом?

– Определите его куда‑нибудь послом.

– Да, но тогда он будет жить вдали от меня.

– Сделайте его маршалом Франции в знак признательности перед его заслугами инженера.

– Гораздо лучше.

И король, обожавший предаваться мыслям о войне, потер руки.

– Я счастлив, – произнес Ришелье со слабой улыбкой, – покинуть ваше величество в таком превосходном настроении.

– Мне будет вас так не доставать, мой кузен. Точнее сказать, я почувствую ваше отсутствие, если вы не встанете на ноги к концу года. Вам нужен отдых, потерпите еще немного. Все образуется.

Ришелье глянул на короля, скрывавшего в момент ухода под оживленностью свою подлинную радость.

Не размыкая век, Ришелье пребывал минуту в неподвижности, словно погрузился в сон.

Затем позвонил.

Появился Шерпантье, его первый секретарь.

– Попросите Мюло и Л а Фолена. Шерпантье поклонился.

Вскоре к умирающему вошли Мюло и Ла Фолен. Мюло с трудом сдерживал слезы. Ла Фолен задыхался.

– Приблизьтесь, – произнес Ришелье. – Вы, господин Ла Фолен, всю жизнь поддерживали меня против моих самых непримиримых врагов…

– Ваше преосвященство!

– Ограждали от непрошенных особ, докучающих при жизни и не ведающих жалости в годину смерти.

– Я продолжу мое дело, монсеньер это знает, – воскликнул Ла Фолен с анжуйским акцентом.

– Нет, Ла Фолен, на этот раз персона слишком знатна и вы не сможете указать ей на дверь.

– Кто это, ваше преосвященство, кто?

– Это смерть. Но я пригласил вас не для того, чтоб рассуждать о пустяках. Мне хотелось бы знать…

И кардинал сделал усилие, чтоб говорить громче.

– Мне хотелось бы знать, хорошенько ли вы поели сегодня.

– Да, – ваше преосвященство, – ответил, слегка поколебавшись, Ла Фолей, Да, хотя, должен сказать, пища не лезла мне в рот.

– Что же вы ели?

– Да так, немного… Каша, но превосходная. Паштет из зайца и паштет из кабана. Бекасы. Немного зелени.

– И это все?

– Фаршированный поросенок, ну и всякая там мелочь.

– Это именно то, что я желал от вас услышать. Спасибо, Ла Фолен. Благодаря вам я насладился последней трапезой. А теперь оставьте меня с Мюло.

И Ла Фолен вышел, пятясь. Он закрыл глаза своему хозяину на гастрономическую сторону жизни.