Виконт де Бражелон или Десять лет спустя (3 тома) Ил. Ж.Боже

В комнате, только что открытой де Сент-Эньяном, стоял молодой человек в бархатном костюме, с красивыми черными глазами и густыми черными волосами. Это был художник.

Холст был приготовлен, на палитре лежали краски. Художник поклонился мадемуазель де Лавальер с любопытством артиста, изучающего свою модель, и сдержанно поздоровался с королем, как с обыкновенным дворянином. Потом, подведя мадемуазель де Лавальер к приготовленному для нее креслу, он попросил ее сесть.

Молодая девушка села в кресло грациозно и непринужденно; в руках она держала цветы, ноги вытянула на подушку, и художник, чтобы придать взгляду девушки большую естественность, предложил ей чем-нибудь заняться. Людовик XIV с улыбкой опустился на подушки у ног своей возлюбленной. Таким образом, Лавальер сидела, откинувшись на спинку кресла, с цветами в руке, а король, подняв глаза, пожирал ее взглядом. Художник несколько минут с удовольствием наблюдал эту группу, а де Сент-Эньян смотрел на нее с завистью.

Художник быстро сделал эскиз; затем после первых же мазков на сером фоне стало выступать поэтичное лицо с кроткими глазами и розовыми щеками, обрамленное золотистыми локонами.

Влюбленные говорили мало и все смотрели друг на друга. Иногда глаза их делались такими томными, что художнику приходилось прерывать работу, чтобы не изобразить вместо Лавальер Эрицину. Тогда на выручку приходил де Сент-Эньян: он декламировал стихи или рассказывал историйку в духе Патрю или Талемаиа де Рео.

Когда Лавальер уставала, делали перерыв.

Аксессуарами к этой картине служили поднос из китайского фарфора с самыми лучшими плодами, какие можно было найти, херес, сверкавший топазами в серебряных кубках, но художнику предстояло увековечить только лицо, самое эфемерное явление из всего окружающего.

Людовик упивался любовью, Лавальер – счастьем, де Сент-Эньян – честолюбием.

Так прошло два часа; когда часы пробили четыре, Лавальер встала и подала королю знак. Людовик поднялся, подошел к картине и сделал несколько комплиментов художнику. Де Сент-Эньян похвалил сходство, очень заметное уже после первого сеанса. Лавальер, в свою очередь, краснея, поблагодарила художника и удалилась в соседнюю комнату, куда за ней пошел король, позвав де Сент-Эньяна.

– До завтра, не правда ли? – обратился к Лавальер Людовик.

– Но если ко мне придут, государь, и не застанут меня?

– Так что же?

– Что будет со мной?

– Какая вы трусиха, Луиза!

– А если за мной пришлет принцесса?

– Неужели не наступит день, когда вы сами попросите меня не считаться ни с чем и не расставаться с вами? – воскликнул король.

– В тот день, государь, я буду безумна, и вы не должны будете слушать меня.

– До завтра, Луиза.

Лавальер вздохнула; потом, не имея сил сопротивляться просьбе короля, чуть слышно произнесла:

– Раз вы этого хотите, государь, до завтра.

И с этими словами поднялась по лестнице и исчезла.

– Что вы скажете, государь? – спросил де Сент-Эньян, когда она скрылась.

– Скажу, что вчера я считал себя счастливейшим из смертных.

– Неужели сегодня ваше величество считает себя самым несчастным из них? – с улыбкой сказал граф.

– Нет. Но эта любовь – неутолимая жажда; напрасно я ловлю капли влаги, которые твоя изобретательность доставляет мне: чем больше я пью, тем больше мне хочется пить.

– Государь, в этом отчасти повинны вы сами. Ваше величество сами создали настоящее положение вещей.

– Ты прав.

– Поэтому в подобных случаях, государь, лучшее средство быть счастливым – считать себя удовлетворенным и ждать.

– Ждать? Тебе, значит, знакомо слово «ждать»?

– Полно, государь, полно, не огорчайтесь. Я уже придумал кое-что, придумаю и еще.

Король безнадежно покачал головой.

– Как, государь? Вы уже недовольны?

– Доволен, дорогой де Сент-Эньян. Но придумывай скорее, придумывай новое.

– Государь, я обещаю вам подумать, вот все, что я могу сказать.

Не имея возможности любоваться оригиналом, король захотел еще раз взглянуть на портрет. Он указал художнику на некоторые недостатки и ушел. После этого до Сент-Эньян отпустил художника.

Мольберт, краски, палитра еще не были убраны, как из-за портьеры высунулась голова Маликорна. Де Сент-Эньян принял его с распростертыми объятиями, но в то же время с некоторой грустью. Облако, омрачившее царственное солнце, в свою очередь, затмило и его верного спутника. Маликорн сразу заметил этот налет грусти на лице де Сент-Эньяна.

– Что это, граф, вы так мрачны? – поинтересовался он.

– Не мудрено, мой милый. Поверите ли вы, что король недоволен.

– Недоволен лестницей?

– Нет, напротив, лестница ему очень понравилась.

– Значит, убранство комнат пришлось ему не по вкусу?

– На него он даже не обратил внимания. Нет, королю не понравилось…

– Понимаю, граф: ему не понравилось, что на любовном свидании присутствовало два свидетеля. Как же вы, граф, не предусмотрели этого?

– Как мог я предусмотреть, дорогой Маликорн, если я в точности исполнил предписание короля.

– Его величество действительно настаивал на вашем присутствии?

– Очень настаивал.

– И пригласил также художника, которого я сейчас встретил?

– Потребовал, господин Маликорн, потребовал!

– В таком случае я отлично понимаю причину недовольства его величества.

– Каким же образом он мог остаться недоволен буквальным исполнением своего распоряжения? Ничего не понимаю.

Маликорн почесал затылок.

– В котором часу король назначил свидание? – спросил он.

– В два часа.

– А вы ожидали короля с какого часа?

– С половины второго.

– Неужели?

– Как же иначе? Хорош был бы я, если бы опоздал!

Несмотря на все уважение к де Сент-Эньяну, Маликорн не удержался и пожал плечами.

– А художнику король тоже велел прийти к двум часам? – спросил он.

– Нет. Но я привел его сюда к двенадцати. Лучше, чтобы художник подождал два часа, чем король одну минуту.

Маликорн залился беззвучным смехом.

– Лучше, мой милый, поменьше смейтесь и побольше говорите, – обиженно заметил де Сент-Эньян.

– Вы требуете?