Стерегущий

С неприятельскими миноносцами без особой нужды в артиллерийский бой не вступайте, старайтесь избегать столкновений.

Не забывайте, что вы и «Решительный» отправляетесь в поиск, чтобы доставить нужные сведения о враге. Сегодня вы только глаза эскадры.

Анастасов, держа в руках записную книжку, заносил в нее коротко смысл наставлений адмирала. Когда Макаров подчеркнул голосом запрещение ввязываться в бой, инженер-механик быстро и в то же время почтительно спросил:

— Как нам понять ваш приказ: «Без особой нужды в бой не вступать»? Насколько я помню ваши труды, вы были всегда сторонником наступательной тактики. В одной из ваших статей прямо сказано «Мое правило: если вы встретите слабейшее судно, нападайте, если равное себе — нападайте, и если сильнейшее себя — тоже нападайте».

Макаров спокойно произнес:

— Инициатива в бою нужна, но все зависит от обстановки. Имейте в виду: корабль, отправляющийся в разведку, должен все видеть и в то же время оставаться незамеченным.

Адмирал встал, поднялись и все офицеры. Прощаясь с Сергеевым, Макаров сказал вполголоса:

— Очень прошу вас, Александр Семенович, возьмите к себе на «Стерегущего» лаборанта Менделеева Лемешко. И будьте помягче с ним. Надо приласкать несчастного человека.

Из штаба новый командир и офицеры «Стерегущего» вышли на улицу вместе.

— Придется спешно разыскивать Кузьмина-Караваева, — озабоченно произнес Сергеев. — Где он сейчас может быть?

— В Морском собрании. Наслаждается выпивкой и едой, — уверенно ответил Кудревич. — Честно говоря, и у меня под ложечкой засосало.

— Что ж, в четыре часа пообедаем и мы в «Саратове». Позвольте мне, как новому начальнику, пригласить вас.

— А как же с приемкой «Стерегущего»?..

— Оттуда и отправимся принимать. Пока же займемся неотложными делами, — ответил Сергеев, на ходу отдавая распоряжения, что надлежало выполнить каждому офицеру.

Кузьмина-Караваева он действительно нашел в столовой Морского собрания. К предстоящей сдаче миноносца бывший командир «Стерегущего» отнесся безразлично.

— Черт с ним, — заявил капитан. — Одна морока с таким кораблем, а экипаж на нем и того хуже.

Отставив бокал с вином, он пожаловался Сергееву на неопытность молодых офицеров, на расхлябанность матросов, которые на всякую власть зверьем смотрят, и пожалел, что во время войны нельзя таких явных бунтовщиков закатать в дисциплинарный батальон.

Сергеев спокойно выслушал его, выпил с ним несколько рюмок марсалы и, условившись о встрече на «Стерегущем», поехал на рикше в штаб.

Покачиваясь на рессорах игрушечной колясочки, лейтенант раздумывал о полученном назначении. Через каких-нибудь три-четыре часа он вступит в командование боевым кораблем; пятьдесят пар незнакомых любопытных матросских глаз выжидающе взглянут на него в упор. Куда и к чему поведет он свой корабль и своих людей?..

В эту минуту навстречу ему прошагал по панели матрос, четко и лихо отдавший морскому офицеру честь, по уставу отбросив в сторону локоть.

«Кто он? — подумал Сергеев. — Мой?.. Чужой?..» — И, задержав рикшу, окликнул:

— Со «Стерегущего»?

— Никак нет. Со «Страшного», — последовал звонкий, молодцеватый ответ.

«Со „Страшного“, со „Стерегущего“ ли — все равно матрос! Вместе завтра с японцами биться будем», — горделиво и радостно улыбнулся лейтенант и тут же решил попросить Головизнина доложить к вечеру о личном составе миноносца, чтобы разобраться в каждом отдельном матросе, попытаться представить себе сильные и слабые стороны каждого. Эта мысль взволновала Сергеева. Он хорошо понимал, как важно для командира с первых же шагов взять правильный тон, установить контакт с экипажем, заставить поверить в свои силы и опыт, в свое знание морского военного дела.

«Конечно, с первых же дней надо будет не только связаться, но и слиться с матросами, увлечь их, вызвать в сердце готовность на любой подвиг, — думал он возбужденно. — При постоянной заботе о людях, об их питании, обмундировании и отдыхе нельзя, однако, ни в чем допускать ослабления дисциплины, которая должна быть разумной и крепкой. Привычка к дисциплине — первый признак военной зрелости и культуры, а у моряков она включает в себя и гордость своим кораблем. Нельзя идти по стопам Кузьмина-Караваева».

Четверть пятого весь новый офицерский состав «Стерегущего» уже сидел за обеденным столом в ресторане «Саратов».

— Вот уж не думал, что в Артуре так чудесно кормят! — сказал Сергеев, накладывая себе на тарелку вторую порцию осетрины по-русски.

— Хозяин «Саратова» волжанин, повар с волжских пароходов. Рыбные блюда ему особенно удаются, — степенно отозвался Головизнин. — А рыба здесь нежная, сочная. В знающих руках это пища богов.

Офицеры чокнулись, поздравили друг друга с неожиданным назначением на «Стерегущий», пожелали счастливых плаваний.

В Порт-Артур Сергеев прибыл уже знающим, зрелым моряком, успевшим накопить солидный опыт в Балтийском и Черном морях. Понимая, что здесь, в Желтом море, плавание будет много труднее и опаснее, он принимал «Стерегущего» придирчиво, особенно машинное отделение.

Анастасов оказался на высоте. Командир видел, что инженер-механик прекрасно знает корабельные механизмы, верит в них и умеет с ними обращаться. Его замечания были коротки, деловиты, исчерпывающи.

Обходя миноносец, Сергеев хмурился. Все сложное хозяйство «Стерегущего» его не радовало: миноносец был грязен, запущен. От шедшего рядом Кузьмина-Караваева разило водкой, он много болтал и смеялся.

Анастасов первый заметил и обратил внимание своего командира на погнутый нос корабля.

Кузьмин-Караваев принялся объяснять, что несчастье произошло в ту же злополучную ночь 26 января, когда «Стерегущий», входя на рейд, черкнул тараном по борту какой-то портовый катер, возившийся с «Ретвизаном». От столкновения таран сильно погнулся вправо.

— Впрочем, я полагаю, — закончил бывший командир «Стерегущего», — что большого влияния на ход это иметь не будет. — И он вопросительно посмотрел на Анастасова.

Болея душой за миноносец, тот промолчал, резко подернув плечами, но с озлоблением подумал: «Испоганил, пьянчуга, корабль. Создавать что-нибудь — так „не можу“, а ломать — так мастак».

Окончив официальную часть сдачи, Кузьмин-Караваев пригласил всех к себе вниз, где в маленьком, тесном помещении, носившем громкое название кают-компании, жили офицеры.

Потолок, обитый белой клеенкой, можно было достать рукой; четыре койки, скрытые занавесками, заменяли при надобности диваны. Освещение кают-компании было скудное: круглые иллюминаторы диаметром вершка в три; главным источником света служил палубный люк.

— Каюта без уюта, — негромко сострил Кудревич.

— Представляю себе, что делается тут во время качки, когда все кругом герметически закрыто. Какой тут должен быть воздух, — хмурясь, произнес Сергеев.

— И не говорите, — охотно отозвался Кузьмин-Караваев, улавливая на лице Сергеева выражение брезгливости. — Не умеет Невский завод миноносцы строить. Посадить вот в эту каюту во время шторма заводских заправил Альберта да Гиппиуса и запереть часов на двенадцать, живо бы научились строить. А то смотрите, пожалуйста, офицерам на миноносце жить негде. Спать и то должны почти на виду, — ткнул он рукою на занавески, скрывавшие койки.

Явно довольный, что он расстается с таким кораблем, Кузьмин-Караваев предложил распить бутылку шампанского.

Пока вестовые хлопотали с фужерами и бутылкой, Кудревич поставил в стойку привезенные им винчестеры, — личное офицерское оружие, — уложил в настенный шкаф пачки патронов.

— Готово! — торжественно объявил он. — Винтовочки у моей койки стоять будут. Пускай теперь «Миказа» покажется. Живо его продырявлю.

— В час добрый, мичман, — торжественно поднял свой бокал Кузьмин-Караваев.

Прибежавший сигнальщик торопливо доложил о прибытии новой команды. Офицеры вышли принимать ее.