Архив Шамбала

Так и получилось, что группа, ехавшая позднее, в Ярославле решила задержаться на день, а выехать ближе к полуночи, чтобы в Москву прибыть еще затемно.

Высадились все семь человек, отправились на квартиру, которая специально для этого была приготовлена. С дороги нужно же привести себя в порядок — вот и решили отправиться в баню. Что уж туг такого необычного!

Все имущество экспедиции, все находки оставили под присмотром одного из участников. Когда вернулись часа через три, нашли его остывающий труп и квартиру без малейших признаков привезенных находок.

Под подозрение попала шайка, орудовавшая в ту пору в Ярославле. Шайку выследили, взяли почти всю. Оказала она отчаянное сопротивление, и милиция стреляла, не жалея патронов. Никто и не удивился, когда выяснилось, что вожак шайки убит. Выстрелили ему в затылок — ну, да мало ли как можно нечаянно повернуться в разгаре перестрелки?

Правда, заговорил один из уцелевших, дескать, был с ними еще какой-то мужчина, который исчез неизвестно куда. Но уж этому и вовсе не поверили. Никто уйти оттуда не смог бы!

Бокию же верный человек сообщил о том таинственном пропавшем незнакомце и о готовности вора описать его подробно. Но вот незадача! В камере случилась в ту же ночь какая-то драка, и задержанный вор нечаянно упал так, что ударился виском об угол кровати. Сразу и помер…

Бокий сам туда выезжал и контролировал следствие. Так и вышел он на эту странную группу и на связь ее с Блюмкиным.

Именно тогда и принял он решение «убрать» Блюмкина. Тем более, что Дзержинский к этому времени отправился в мир иной, а Троцкого из политики выдавили. Помощи Блюмкину уже неоткуда было ожидать.

Ну, а когда стало ясно, что Троцкого скоро вышлют, сам собой и план созрел.

Может быть, и согласился бы Бокий забыть о том, что случилось в Ярославле, но тут открылась другая тайна. Да чего уж лукавить! Опасное положение стало складываться!

Неизвестно каким образом стало известно об интересе Глеба Ивановича и разведуправлению РККА. А Бокий, которого считали всемогущим и всезнающим, прознал обо всем, как и в прошлый раз, с опозданием, непростительным и унизительным.

В самом начале двадцать девятого года возвращалась из Тибета очередная группа с материалами из монастырей. На этот раз решили идти путем обходным, но более спокойным и безопасным: с контрабандистами в районе реки Араке, через советско-иранскую границу.

Контрабандисты ушли чуть раньше, поэтому и остались живы. А экспедиция, вместе со всеми документами, удостоверяющими принадлежность их к ОГПУ, исчезла. Говорили, что видели группу товарищей в форме, кажется, пограничников, но те такое сделать не могли бы.

Открылось все случайно. Бокию доложили подслушанный разговор двух высокопоставленных военных. Тогда-то и понял он, что есть у них информация о тибетских исследованиях, а его людей ликвидировали, так как по ним имелась точная наводка, по которой под видом экспедиции в СССР проникла крупная диверсионная группа, имеющая задание уничтожить военных руководителей СССР. Ну, как тут не проявить инициативу?

Ссориться с военными Бокий никак не хотел и понял, что Блюмкин как раз на этом и построил свой расчет.

Ну, а наш расчет, решил Глеб Бокий, будет иным! Тут главное не в том, чтобы ликвидировать Блюмкина — его и так погубит связь с Троцким. Важнее всего — успеть или вытащить из него все полученные материалы или сделать так, чтобы они вообще никому не достались.

Осенью 1929 года Яков Блюмкин возвращался после выполнения ответственного задания — очередной удачной продажи рукописей хасидов на Ближнем Востоке — и вез Льву Давидовичу отчет о проделанной работе и свой личный материальный довесок к общему делу.

У Троцкого, на Принцевых островах, Блюмкина уже ждали. Потому что товарищ Бокий великолепно все рассчитал и подвел Блюмкина к Троцкому как раз в тот момент, когда недавний «лидер» был близок к отчаянию.

Увидев Блюмкина и получив от него деньги «на великое дело Революции», Лев Троцкий решил, что все еще повернется вспять. И, обрадованный, надумал снова дать необходимые советы тем, кто надеялся на его возвращение в СССР.

Вот на это-то и рассчитывали люди товарища Бокия в окружении Троцкого. Ну, и сам товарищ Бокий, конечно, тоже. Он подготовился к самому важному, главному, решающему: всех, кто боялся обвинений в связях с Троцким, оповестил, что именно ему везет письмо Яков Блюмкин, верный троцкист! Оповещал, конечно, не сам. К каждому были подведены верные люди, которые и сообщили «по большому секрету».

Все и перепугались: вдруг на допросе всплывет совершенно ненужное имя! Вот и шлепнули Якова Блюмкина, так и не затронув главную его тайну.

18. Москва. Четверг

Корсаков не сразу понял, где он и что происходит. Рука, подложенная под голову, затекла, шея болела, а ноги будто существовали сами по себе.

Он открыл глаза и поначалу этим ограничился. Осмотрелся и, кажется, все вспомнил. Уснул он в своей ванне и в итоге не выспался совершенно. Автоматически глянул на часы. Не мудрено. Времени-то четыре часа ночи.

Кстати, сразу вспомнил и то, что Льгов просил разбудить в полпятого, значит, надо успеть освежиться. О том, что Льгов проснется не для стариковских сетований, ясно — особенно после того, что прочитал этой ночью Корсаков.

Пока Игорь брился и вообще настраивался на боевые действия, он обдумал все новое, ставшее известным, и сложившейся картине для удобства присвоил название «Архив «Шамбала».

Итак, если то, что написал Росохватский, правда, то «Архив», за которым Корсаков гоняется, — вещь опасная, как оружие. За обладание знаниями Шамбалы многие без колебаний пойдут на крайности, без исключения.

Льгов при попытке разбудить его оказался уже готовым к новому дню.

— Вы, я слышал, уже приняли душ, Игорь, так что вам и завтрак готовить, — командовал он.

— Ну да, — мрачно подхватил Корсаков. — Кто первым встал, того и тапки. Вы же сами говорили о светомаскировке.

— Голодным жить невесело, мой молодой друг, так что будем рисковать, — парировал Льгов, исчезая в ванной комнате.

Вернувшись минут через десять, он радостно хмыкнул, обозрев накрытый стол, и сказал Корсакову:

— Да, не волнуйтесь вы. Они за вами давно приглядывают?

— Со вчерашнего вечера.

— Ну, вот, значит, ваши привычки им неизвестны и свет на кухне в пять часов утра могут отнести на счет обезвоживания с похмелья.

— С какого похмелья? — изумился Корсаков.

— О, наивная душа! Идите к ним и скажите, что не пили, — издевался Льгов.

Он отхлебнул кофе, радостно покивал, закусывая бутербродом. Прожевав, задал вопрос:

— Читали?

— Еще бы! Вы мне вот что…

— Игорь, о письме вы теперь знаете столько же, сколько и я, — перебил Льгов. — А я, пока есть время, расскажу еще кое-что. Дайте только доем.

Поев, «законспирировались», выключив свет.

— Вы уже поняли, что Гордей только догадывался, что ему посчастливилось увидеться с Глебом Бокием, но в своих рассказах он его имени избегал, уж не знаю — почему. Так что я Бокия так и буду именовать, учтите, — пояснил Льгов, начиная рассказ…

После убийства Кирова Бокий долгое время выжидал, не хотел, чтобы хоть кто-то заподозрил, что он связан с этим делом. А Росохватский уже сидел в лагере и был он, между нами говоря, к этому совершенно неприспособлен. Ну, что вы хотите — интеллигент! И вот как-то его срочно вызывают к начальнику лагеря. Прибегает наш герой туда, а там по всему видно, что приехало какое-то большое начальство, потому что все вокруг юлой вертелись. Это самое начальство усадило Росохватского за стол и стало с ним беседовать. Услышав первые слова, Гордей едва в обморок не грохнулся — перед ним тот самый «голос из угла»! Но ничего, сдержался, и беседа пошла бойко. Особенно нравилось Росохватскому, что Бокий вопросы задает грамотно и без плебейского хамства. Все это заняло не менее часа, после чего Бокий потребовал: