Кровное дело шевалье

Пардальян содрогнулся, вспомнив о заговорщиках, которые тайно обсуждали свои гнусные планы на постоялом дворе «У ворожеи».

— И мне неоткуда ждать помощи, никто не спешит защищать ни меня, ни короля.

— Мадам, — с достоинством проговорил шевалье, — каждый настоящий дворянин в этой стране, не раздумывая, обнажит шпагу, чтобы спасти свою королеву. Ваше величество, материнская любовь — высокое чувство, а материнская любовь королевы — это святыня, почитать которую нам велит и восхищение, и долг.

— Стало быть, вы готовы присоединиться к небольшому числу подлинно благородных людей, которые, не колеблясь, пожертвуют собой, чтобы уберечь от страшных опасностей королеву-мать?

— Вы можете располагать мной, мадам, — склонил голову Пардальян.

Екатерина постаралась скрыть переполнившее ее душу злобное торжество.

— Прежде чем поведать, в какой помощи я нуждаюсь, — произнесла она, — расскажу, как я способна отблагодарить вас… Вы бедны — я могу сделать вас богатым; вы безвестны — мне нетрудно устроить так, что вы будете блистать при дворе, окруженный почетом и уважением. Для начала же — как вам нравится служба в Лувре и доход в двадцать тысяч ливров?

— Мадам, я потрясен вашим великодушием и не понимаю, сплю я или нет…

— Вы не спите, шевалье. Найти достойное применение такой шпаге, как ваша, — это, несомненно, дело государственной важности.

— Итак, приказывайте, ваше величество!

— Месье, я уже сказала вам, что мои враги — это и враги короля. Когда я замечаю, что они замышляют что-то недоброе, я стараюсь сначала смягчить сердца злодеев слезами и увещеваниями, и нередко у меня это получается…

— А если негодяи упорствуют?

— Тогда я полагаюсь на правосудие Господне.

— Прошу у вашего величества прощения, но я пока не совсем понимаю…

Екатерина Медичи ответила не сразу. Руджьери смахнул со лба холодный пот: он-то хорошо знал, что она собирается предложить юноше.

— Шевалье, — начала королева, и искренняя тревога прозвучала в ее словах, — я уже говорила вам о своих врагах, которые являются также врагами короля. День ото дня они становятся все наглее. Если бы не горстка преданных дворян, злодейская рука уже поразила бы меня.

Сейчас я вам все растолкую. Если злоумышленник не желает отказываться от своих коварных планов, какой-нибудь преданный мне дворянин встречается с ним, заводит ссору, вызывает на дуэль и убивает в честном поединке — или погибает сам. Если мой сторонник расстается с жизнью, он, умирая, знает, что будет оплакан и отмщен. Если же он выходит из схватки победителем, то по праву гордится тем, что избавил от очередной опасности королеву и ее сына, короля Франции… А короли в таких случаях не забывают о верных слугах… Что вы думаете о таком способе борьбы с врагами, шевалье?

— Я в любую минуту готов участвовать в честной дуэли, мадам!

— Значит, если я назову вам имя одного из этих негодяев…

— Я тут же брошу ему вызов! — пылко вскричал Пардальян. — Будь это хоть сам…

— Гиз или Монморанси! — хотел добавить шевалье, но вовремя сдержался и не назвал никаких имен.

В его памяти всплыли темные фигуры заговорщиков, и он решил, что королева намекает на Гиза.

Дуэль с герцогом де Гизом! При этой мысли глаза Пардальяна загорелись, и он невольно приосанился. Он видел себя уже не просто приближенным королевы, а спасителем всей Франции!

— «Будь это хоть сам?.. « Вы хотели произнести чье-то имя, но замолчали, — сказала Екатерина.

— Я просто хотел заверить ваше величество, что готов драться с любым противником, как бы он ни был грозен или могуществен, — осторожно ответил шевалье.

— Ах, именно таким я вас себе и представляла! — воскликнула королева. — Вы великодушны, шевалье, но не стоит подвергать свою жизнь излишнему риску… С сегодняшнего дня ваша жизнь принадлежит мне, и вы не имеете права быть неосторожным.

— Не понимаю, мадам.

— Послушайте, — медленно, взвешивая каждое слово, заговорила королева, — послушайте меня внимательно… Дуэль — вещь неплохая, но существуют тысячи других способов победить врага… О, конечно, — продолжала она, внимательно вглядываясь в лицо шевалье, — я не стала бы вам советовать, скажем… подстеречь врага ночью… где-нибудь в пустынном проулке… и рассчитаться с ним внезапным ударом кинжала… Нет, нет, такого я вам, конечно, не скажу…

— Действительно, мадам, — ответил шевалье, — это будет просто убийство. Я готов драться днем и ночью, но в честном поединке, с открытым забралом, против достойного противника!

— Только это я и имела в виду! — живо заключила королева. — Но осторожность никогда не мешала даже храбрецам. А вы — воплощение отваги, и я всего лишь хотела попросить вас быть поосторожней… и только…

— Мадам, вам остается лишь открыть мне имя противника…

Шевалье уже не сомневался, что речь идет о герцоге де Гизе.

«Конечно, Гиз! — думал Жан. — Ведь его не арестуешь, а он плетет заговоры. Ей об этом тоже известно. Дуэль с герцогом! Какая честь для моей Молнии!»

— Шевалье, к вам вчера приходил один человек…

— Отнюдь не один, ваше величество…

— Я говорю о том юноше, что прибыл с поручением от королевы Наваррской. Вот это и есть мой заклятый враг, самый злобный и самый опасный, ибо делает свое черное дело исподтишка и попадает точно в цель… Мне страшно, шевалье, но я боюсь не за себя… Я уже давно не дорожу своей жизнью… Но я трепещу за моего несчастного сына — короля Франции!

На голову Пардальяна словно вылили ушат холодной воды. Секунду назад он рвался в бой, грезя о славе, но сладкие мечты развеялись как дым, и он оказался лицом к лицу с мрачной действительностью.

— Я вижу, что вы колеблетесь, дорогой мой? — подняла брови Екатерина.

В ее голосе послышались раздраженные и даже угрожающие нотки. Уловив их, Пардальян спокойно посмотрел королеве в глаза и решительно проговорил:

— Я не колеблюсь, ваше величество, — я отказываюсь.

Екатерина Медичи привыкла к подобострастным улыбкам и постоянной лести придворных, поэтому дерзкий ответ шевалье просто на миг лишил ее дара речи. Мертвенно-бледные щеки королевы вспыхнули, и Руджьери понял, что она вне себя от гнева. Но Екатерина умела сдерживаться, ведь она лицедействовала всю свою жизнь.

— Никак не ожидала этого от странствующего рыцаря, благородного героя, всегда готового поспешить на помощь несчастным… У вас, несомненно, имеются веские основания для отказа, так будьте же любезны изложить их нам, — с ядовитой вежливостью потребовала королева.

— Основания, и правда, веские, и ваше величество в своей безмерной доброте, конечно, простит мне мой отказ. Человек, о котором вы говорили, вчера разделил со мной трапезу и назвал меня своим другом. И пока он не запятнает нашу дружбу каким-нибудь недостойным поступком, жизнь этого юноши для меня святыня.

— Не уверена, что меня убедили ваши слова. И как же назвался этот ваш, с позволения сказать, друг?

— Никак, мадам.

— Однако! Вы считаете человека своим близким приятелем, но не знаете даже его имени!

— Да, он не назвал мне его. Возможно, и удивительно, что мне неизвестно ни имя, ни звание моего нового друга, но еще более удивительно, что вы, ваше величество, кажется, не знаете имени вашего старого врага…

«Этот юноша отважен и добр, то есть очень опасен. И если он не желает служить мне… « — мелькнуло Б голове у Екатерины.

Вслух же она спокойно заявила:

— Вы не правы, я хотела уточнить имя вашего вчерашнего гостя лишь затем, чтобы не допустить ошибки: вдруг мы с вами имеем в виду двух разных людей? Но оставим эту тему. Я прекрасно понимаю и глубоко уважаю те чувства, что заставили вас отказаться от моего поручения.

— Я так счастлив, ваше величество! Я был в ужасе, боясь прогневить королеву.

— Господь с вами! Тому, кто верен другу, не страшен никакой враг. Вы можете идти, шевалье, и знайте: вы вправе рассчитывать на мое покровительство. Завтра утром посетите меня в Лувре.

Екатерина Медичи встала с кресла, и Пардальян замер в низком почтительном поклоне.