Алая линия

На три-четыре мили вытянулся вдоль плоского берега Тэжу этот город-пасынок, который кормил и одевал половину Португалии. Перед ним на реке теснились десятки кораблей. Ниже по течению, у причалов гавани Риштеллу, стояли суда африканских флотилий короля Жуана.

Слегка покачивались на ленивой речной волне огромные науш ридондуш – корабли-странники, которые впервые появились на свет в пору великих походов Генриха Мореплавателя. Эти суда не боялись океанских бурь. Они долгие месяцы могли плавать в открытом море вдали от берегов и гаваней, и недаром лучшие из них служили флагманами дальних экспедиций Дього Кана и Бартоло-меу Диаша. Выше причалов Риштеллу стояли каравеллы с грузами муки, вина и шерсти для Мадейры и Азорских островов. Тут же дремали чужеземные «купцы» – английские, генуэзские, французские, венецианские торговые суда – и сновали замызганные рыбацкие фелюги, которые доставляли в Лисабон свежую рыбу всех сортов и видов. Португальская столица повернулась спиной к великой реке, она отгородилась от нее зловонными свалками и грязными кварталами складов, мастерских и верфей. От Любека до Стамбула, во всех больших и малых гаванях Европы, шли толки о мерзких трущобах квартала Рибейры. Здесь в тупичках и закоулках таились кабаки, воровские притоны, гнусные постоялые дворы, в которых с наступлением темноты вскипали опасные страсти. Эти злачные места всасывали весь лисабонский сброд. А рядом, в кварталах оружейников, ткачей, кузнецов, парусников, бондарей, с утра до ночи визжали пилы, ухали тяжелые молоты, стучали бондарные колотушки, стонали сверла и коловороты. На всех перекрестках чадили жаровни: горячие каштаны раскупались нарасхват. Тут же лоточники торговали жареной рыбой, оливковым маслом, фруктами, орехами, липкими сладостями, к которым со всего Лисабона слетались жирные мухи. Булочники с большими плоскими корзинами на головах бойко распродавали с пылу горячие караваи. В огромных клетках гоготали гуси и кудахтали куры, под шаткими навесами на скорую руку варили и жарили мясо, обильно приправленное луком и чесноком. Над головами прохожих сохло на жердях всяческое белье, а под их ногами струились в мерзких канавах помои, которые город сбрасывал в Тэжу, не щадя не очень, впрочем, тонкого обоняния своих обитателей.

Лисабонцы очень любили всевозможные зрелища, и задолго до полудня три четверти верхнего и нижнего города скопилось у ворот Сан-Висенти в ожидании высокого посольства католических королей.

Высокородный сеньор Гарсиа де Карвахаль до последней мелочи продумал церемониал торжественного въезда посольства в столицу Португалии. Впереди посольского кортежа, обгоняя его на две-три мили, на вороном коне скакал герольд в красно-желтых одеждах.

Решительно никакой надобности в этом пестроцветном вестнике не было. Во всех городах и селениях, лежащих на пути кастильских послов, отлично знали, что сеньоры Гарсиа де Карвахаль и Педро де Айяла едут в Лисабон, и по приказу короля Жуана их везде встречали самым достойным образом.

Сеньору Гарсиа де Карвахалю все время, однако, казалось, будто португальцы относятся к нему без должного уважения: в одном месте эти нахалы и невежды перепутали его титул, в другом угостили чинов посольства недостаточно выдержанным вином, в третьем отвели личному оруженосцу дона Педро де Айялы помещение близ конюшни. И тем не менее, даже сварливый нрав главы посольства заметно смягчился, когда он увидел, что у ворот Сан-Висенти посланцев католических королей ждет весь двор Жуана Португальского. Две тысячи всадников – целое войско – в образцовом порядке выстроилось за воротами, и впереди на снежно-белом иноходце ждал послов король.

Тысячи лисабонцев вышли на городские улицы, и на узкой Руа-де-Сан-Висенти величественная процессия едва пробилась через плотное людское месиво. Столичные зеваки ликовали от всей души: не так уж часто доводилось им встречать столь роскошных гостей, да и за последние два-три года король не слишком баловал их своими торжественными выходами. Недолог дуть от ворот Сан-Висенти до замка Сан-Жоржи, но длинная кавалькада продвигалась очень медленно. В тот момент, когда голова ее уже достигла ворот замка, хвост тянулся где-то на окраинах города.

Сеньор Гарсиа де Карвахаль не без досады приметил, что его коллега, дон Педро де Айяла, вызвал у лисабонцев куда больший интерес, чем его собственная особа. Главному послу было, однако, невдомек, что праздную толпу волновал не сам дон Педро, а то хитрое приспособление, посредством которого одноногий дипломат держался на своем коне.

Когда процессия вступила в лабиринт тесных улиц верхнего города, всадникам пришлось вытянуться в длинную колонну и держаться попарно. И дон Педро, которому не терпелось как можно скорее вступить в беседу с королем, подъехал к монарху и посвятил его в историю утраты своей ноги.

Подобное начало переговоров не внушило королю надежд на их быстрый успех, и вскоре опасение это целиком оправдалось.

Сеньор Гарсиа де Карвахаль твердил на аудиенциях, данных ему королем, что отец-папа пожаловал Кастилии море-океан со всеми дальними и близкими островами. Португалия же, утверждал он, ныне имеет права только на ту узкую полоску моря-океана, которая окаймляет африканские берега.

А в частных беседах с Руи да Пиной он дюйм за дюймом вытягивал у королевского секретаря жилы, жалуясь на утеснения, которым его, родовитейшего рыцаря Испании и чрезвычайного посла католических королей, подвергают в замке Сан-Жоржи.

Одновременно дон Педро де Айяла на всех перекрестках рассказывал, когда, где и почему потерял он свою ногу, и повесть об этой злосчастной ноге знали уже наизусть все царедворцы, камердинеры и слуги.

Однажды король Жуан в сердцах сказал:

– Нам подсунули посольство без головы и без ноги.

Назавтра слова эти повторял весь Лисабон, но королю от этого легче не стало.

В последний день 1493 года он вызвал к себе Руи да Пину и дона Дуарте.

– Сеньоры, – объявил он своим верным советникам, – завтра я отправлю восвояси этих полоумных послов. Ведь и младенцу ясно, что донья Изабелла и дон Фердинанд тянут время и не желают доводить до конца переговоры, начатые почти год назад. Однако мой кузен и моя кузина просчитались. Сейчас дела у них складываются гораздо хуже, чем в ту пору, когда они начали эту грязную игру. Вчера мне донесли из Парижа, что Карл Восьмой Французский готов к войне с Арагоном. Войска его стоят на рубежах Италии и в Пиренеях. Король Фердинанд отлично знает, что, если мы вступим в союз с Францией, кастильцы не смогут прийти к нему на помощь. А донье Изабелле ведомо, что стоит только нам послать десяток-другой кораблей к Канарским и Азорским островам, и сразу же этот проклятый генуэзец окажется отрезанным от Кастилии.

– Стало быть, ваше величество, – сказал Руи да Пина, – надо известить о ваших намерениях донью Изабеллу и дона Фердинанда.

– Совершенно верно. Как только мы выдворим из Лисабона безголового Карвахаля и безногого Айялу, я пошлю кузине Изабелле не очень ласковое письмо и намекну ей, что к весне весь наш флот будет готов к боевым действиям и выйдет в море, если ее высочество не пойдет на уступки. Вам, дон Дуарте, кастильские дороги теперь знакомы, поэтому вы и повезете королеве мое письмо. И на этот раз вам уже не придется сбривать бороду и торговать целебными травами.

…Спустя два дня незадачливое посольство покинуло Лисабон, а в ночь на 5 января 1494 года чернобородый всадник выехал через ворота Сан-Висенти на сантаренскую дорогу и мимо монастыря Марии Благостной проследовал к кастильской границе.