По багровой тропе в Эльдорадо

Правда, вечером я показал Диего найденное мною в ухе идола шило и поделился с ним догадкой о том, что где-то неподалеку, в глубине тропических лесов, живут среди индейцев белые люди. Я признался, что завидую им, и тогда Мехия открыл мне план, который он, оказывается, вынашивал с первых дней путешествия. Он сказал, что давно собирается в одиночку отстать от экспедиции и навсегда поселиться в индейском селении. Его опыт и знания цивилизованного человека могли бы сослужить дикарям неплохую службу, и в зеленых дебрях Индий он нашел бы вторую родину. Мехия был уверен, что сумел бы ужиться с простодушными, честными и бескорыстными жителями здешних мест.

— Я вижу, — просто сказал Диего, — как тяжела для тебя роль кровавого конкистадора. У тебя светлая душа, Блас, и я предлагаю тебе бежать вместе со мной.

Ответ дался мне не без труда. Тяжело было отказаться от мысли хоть когда-нибудь увидеть степи родной Кастилии. Но все пережитое подготовило меня, чтобы сказать «да»! К тому же я не мог представить свою жизнь без Апуати, первой девушки, которую я полюбил искренне и нежно; Не знаю, что стало бы со мной, если б смола, которой были вымазаны стрелы, оказалась ядовитой…

Так возник наш тайный заговор. Детально обсудив план побега, мы решили увеличить число его участников до четырех-пяти человек: вполне вероятно, что первое время нам пришлось бы столкнуться с непониманием, а то и с враждебностью индейцев. Группа, хоть и небольшая, сумеет постоять за себя там, где один или двое неминуемо погибнут.

Мы стали тщательно обдумывать все более или менее возможные кандидатуры и остановились на двух: на индейце переводчике Аманкае и Эрнандесе. Первый, без сомнения, был бы полезен нам знанием индейских языков, а рябой португалец давно тяготился своей службой в рядах конкистадоров. По натуре он был тихим и мирным человеком, ненавидящим кровопролитие. Если бы с нами был молодой бискаец Хоанес, он тоже, конечно, примкнул бы к нам. Но, увы, нашего славного товарища еще в селении Гвоздей сразила свирепая лихорадка, и он навеки уснул в индейской земле.

Мехия не ошибся в своих расчетах на Эрнандеса: португалец согласился без колебаний. Об Аманкае нечего было говорить: он чтил Мехию, как бога, и, видимо, в душе поклялся ни при каких обстоятельствах не покидать человека, спасшего его от зубов дракона.

Чтобы не возбудить ничьих подозрений, мы решили взять с собой кроме оружия лишь два-три топора и несколько ножей. Накануне побега мы могли их припрятать под одеждой. У Эрнандеса нашлось несколько ниточек бус, у Мехии — блестящие пуговицы, оторванные от истлевшего камзола.

Такова была наша экипировка. Оставалось выбрать место и время побега. Мы намеревались осуществить свой план в первом же селении, где высадка обойдется без боя, без казней и грабежей. Иначе оставаться было бы слишком рискованно: за преступления головорезов расплачиваться пришлось бы нам.

А пока приходилось терпеливо ждать удобного момента. Мне очень хотелось, чтобы он наступил как можно скорее: мысленно я уже представлял себя индейским воином, разрисованным с ног до головы, в пышном уборе из красивых перьев и с ожерельями из зубов ягуаров, убитых моей меткой рукой. И только мысль о Хуане, с которым я должен буду расстаться, угнетала меня. Но о том, чтобы взять его с собой, не могло быть и речи.

Вытянув заживающую ногу, я сидел на бригантине и рассеянным взглядом скользил по сплошной изумрудной завесе буйных зарослей, затянувших берег на многие-многие лиги, по корявым спинам застывших на отмелях безобразных аллигаторов, по проносящимся мимо большим травянистым плавучим островам, заполненным кувшинками, тростником, перепутанными травами… Одна и та же картина каждый день. Сеньор капитан говорит, что всякая река где-то впадает в океан. Но можно ли сказать это о Великой реке? Она бесконечна.

— Сеньор капитан! Жилье!..

Голос дозорного Ортиса вывел меня из задумчивости. Мимо меня на нос бригантины быстро прошел Орельяна. Я взглянул вперед: да, в самом деле, деревня… Интересно, будем ли причаливать? Может, именно здесь суждено мне будет начать новую жизнь?

— Приготовиться к высадке! — приказал капитан Орельяна, и гребцы налегли на весла. Бригантины плавно поворачивались к берегу.

Селение казалось покинутым: на берегу, на площади — ни души. Но кто же тогда ухаживает за этими живописными фруктовыми садами? И хижины совсем не выглядят заброшенными, и широкие тропы не заросли травой…

Солдаты начали высаживаться на берег, прыгая с борта прямо на землю. Дружески помахав мне, узкую полоску меж бригантиной и сушей прыжком преодолел Мехия, за ним — Эрнандес, Перучо, Гонсалес… Я могу покинуть «Викторию» лишь по разрешению капитана — все еще числюсь в раненых, а потому остаюсь охранять судно.

Испанцы растянулись редкой цепью и направились к хижинам. В деревне по-прежнему было пусто и тихо, но этой тишине почему-то не верилось: чудился подвох.

Так и есть — засада! С громкими воплями из-за хижин начали выскакивать индейцы — множество индейцев с луками, дубинами, копьями. Особенно пронзительно вопит их вождь — грузный великан в шикарном уборе из перьев желтого попугая. Стая стрел опускается на испанцев, а раненых — ни одного: спасают щиты и доспехи. Зато арбалетчики постарались: несколько туземцев уже упало. Что это? Индейский вождь тоже схватился за грудь. Падает ничком. Да, сейчас начнется мясорубка, дело дошло до рукопашной…

— Сантьяго! Сантьяго!.. — ревут глотки испанцев. Они обходят врага с флангов, пытаются замкнуть кольцо… Убегали бы, что ли, несчастные дикари!.. Еще немного и будет поздно, скорее, скорее в лес!..

Я с волнением наблюдал за боем и молил бога, чтобы хоть части индейцев удалось спастись. Я знал, что наши солдаты не привыкли щадить врага — перебьют до последнего. Но индейцы замешкались, от леса их уже отрезали. Один за другим они прячутся в большой хижине — бухио и оттуда продолжают осыпать испанцев стрелами.

Орельяна, прикрывая голову щитом, мечется по площади, отдает распоряжения. Широким кольцом испанцы окружают хижину.

Бах! Бабах!.. — грохочут аркебузы, и желтый огонек пламени бежит по сухим листьям крыши. Аркебузники и арбалетчики стреляют прямо в стены хижины — и всякий раз изнутри раздаются крики и стоны.

Крыша пылает, и огонь уже лижет плетеные стены бухио. Из клубов дыма, закрыв глаза ладонями, медленно выходит безоружный индеец. К нему подбегает Муньос, взмахивает мечом. Индеец падает… Второй, третий… С разрубленными головами они ложатся рядом.

Дети! Дети в бухио! Неужели их ждет та же участь?.. Я вижу, как обожженного плачущего мальчика поражает меткая стрела арбалетчика Каррильо. Следом за ним из хижины выбегает индианка, ее хладнокровно убивает однорукий Эстебан…

Крыша рухнула! Сноп искр поднимается к небу. Только несколько полуобгоревших, ослепших от дыма индейцев, спотыкаясь, протянув вперед руки, бредут по горящей земле. Остальные — дюжины три или четыре — сгорели заживо. Но и спасшимся от огня не выжить — вон как неистово набросились на них испанцы. Все. Упал последний. Сеньор Орельяна оживлен, смеется, хлопает по плечу разгоряченного Хуана и делает солдатам знак собраться вокруг него…

Рядом со мной взахлеб рыдает Апуати. Я глажу ее волосы, но даже не пытаюсь успокаивать девушку.

«Проклятые, — думаю я с ненавистью. — Скоро ли я развяжу позорный узел, что связал меня с вами?..»

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. КУВШИН ИНДЕЙСКОГО ВИНА

В селении Спаленных солдаты нашли много еды — битых уток, попугаев, мешки маисовой муки, водоемы, полные крупных черепах. В хижинах была обнаружена и одежда из хлопковой ткани. Но больше всего порадовала их находка Агиляра: он наткнулся на погреб с индейским вином.

Вечером в лагере началась разгульная пьянка. Соскучившиеся по вину солдаты дали себе волю, а капитану не оставалось ничего другого, как махнуть на все рукой: на этот раз его приказы и запрещения оказались бы пустым звуком. Испанцы перетащили из погреба на площадь полдюжины вместительных глиняных сосудов, расселись вокруг и принялись разливать вино по маленьким кувшинам, которых в селении Спаленных нашлось в изобилии. Из любопытства я тоже попробовал индейского вина: вкусом оно напоминало наше пиво, но было покрепче.