Возвращенец (ЛП)

Ланжевин и Профессор парно уселись в середине широкого каноэ, взяв по веслу с каждой стороны. Один из брикетов с грузом находился перед ними, второй - за спиной. Шарбонно и Гласс устроились подле товаров. Шарбонно ближе к носу, Гласс - к корме.

Четверо вояжеров взялись за весла, приведя лодку носом к быстрому течению. Они принялись грести, и батард двинулся вверх по течению.

Девственник затянул песню, и за ним её подхватили остальные.

Крестьянин любит свою телегу

Охотник любит гончую и ружье

Музыкант любит свою песню

А я в каноэ влюблен.

- Доброго пути, друзья мои, - прокричал Кайова. - Не задерживайтесь у манданов!

Гласс обернулся и посмотрел на него. Мгновение он смотрел на Кайову Бразо, который стоял и размахивал руками с пристани у маленького форта. Затем Гласс повернул голову обратно и больше не оборачивался.

Стояло 11 октября 1823-го года. Уже месяц Гласс все дальше отклонялся от своей цели. Стратегическое отступление все равно останется отступлением. С этого дня Гласс решил больше не отступать.

Часть вторая

Глава шестнадцатая

Четыре весла размеренно вспенивали воду. Тонкие лопасти разрезали поверхность, уходя на глубину в восемнадцать дюймов, а потом вновь поднимались. С каждым гребком батард делал рывок вперед, сражаясь с сильным течением. В конце гребка весла выскакивали из воды. На мгновение казалось, что река сведет на нет их усилия, но прежде чем она успевала снести лодку назад, вёсла вновь погружались в воду.

Когда на рассвете они отплыли, воду покрывала тонкая пленка льда. Теперь, несколько часов спустя, Гласс улегся спиной на банку, довольно греясь в лучах утреннего солнца и наслаждаясь радостным и навевающим воспоминания плаванием на лодке.

В первый же день после отплытия из Форта Бразо Гласс попытался ворочать весло. В конце концов, он был прирожденным моряком. Вояжеры рассмеялись, когда полный решимости Хью взял в руки весло. Его заблуждение мгновенно развеялось. Вояжеры гребли с изумительной частотой в шестьдесят гребков в минуту, без заминки, как швейцарские часы. Гласс не смог бы за ними угнаться, даже будь его плечо здорово. Он вспенивал воды несколько минут, пока его затылка не коснулось что-то мягкое и влажное. Обернувшись, он увидел Доминика с издевательской усмешкой на лице. 
- Для вас, мистер Пожиратель Солонины! [38] "Для ваас миистер пожиратеель солонииины". Теперь до самого конца путешествия Гласс ворочал не веслом, а огромной губкой, постоянно выкачивая воду, которая собиралась на дне каноэ.

Работать пришлось не покладая рук, потому что батард постоянно протекал. Каноэ напоминало Глассу плавучее лоскутное одеяло. Куски бересты скреплялись нитками из соснового корня. Швы были замазаны сосновой смолой, которую наносили каждый раз, когда возникала новая течь. Поскольку бересту становилось добывать всё трудней, вояжеры вынужденно прибегали к другим материалам для заплат. В нескольких местах наложили кожу, подшив и обмазав смолой. Гласса удивляла хрупкость лодки. Хороший удар мог с легкостью пробить обшивку, и одной из главных задач Девственника, как рулевого, было избегать смертельных для лодки плавучих деревьев. Мягкая осенняя погода пока играла им на руку. Весенние паводки могли принести вниз по течению целые деревья.

Но в недостатках батарда таилось и его преимущество. Лодка была хрупкой, но вместе с тем легкой, что играло важную роль при плавании против течения. Гласс быстро понял странную привязанность вояжеров к своей лодке. В некотором роде это было супружеским браком, союзом между людьми, которые вели батард, и лодкой, которая вела людей. Каждый зависел от другого. Вояжеры проводили половину времени, горько сетуя на многочисленные пробоины в лодке, а вторую половину - старательно их латая.

Особенно они гордились внешним видом батарда, который украсили пышным плюмажем и яркой краской. На носу они нарисовали оленью голову, чьи рога дерзко были выставлены в сторону воды. (На корме Девственник намалевал зад животного).

- Впереди неплохое место для остановки, - раздался с носа голос Девственника.

Ланжевин посмотрел вверх по реке, где спокойное течение мягко омывало песчаный берег, а потом вверх, определяя положение солнца.
- Ладно, одну трубку прошли. Перекур.

Культ трубки так почитался в культуре вояжеров, что они отмеряли ею пройденное расстояние. Трубкой называли расстояние между короткими остановками на перекур. При плавании вниз по течению трубка могла составлять десять миль; на озере - пять миль; но в трудном плавании вверх по Миссури, они радовались и двум.

Дни быстро стали однообразными. Они завтракали при пурпурном свете еще до зари, подкрепляясь остатками дичи и поджаренным тестом, и разгоняли утреннюю сырость жестяной кружкой обжигающего чая. Как только рассветало, они спускались на воду, отчаянно стараясь выжать как можно больше из каждого часа продвижения.

В день они делали шесть перекуров. В полдень останавливались поесть вяленого мяса и сушеных яблок, но до ужина не разводили костра. С закатом причаливали к берегу после дюжины часов на воде. У Гласса обычно оставался в запасе час убывающего света на добычу дичи. Остальные сидели в ожидании выстрела, возвещавшего об успехе. Гласс редко возвращался с пустыми руками.

Возле берега Девственник спрыгнул в воду по колено, стараясь не проскрежетать хрупким дном каноэ по песку. Он побрел к берегу, прикрепив канат к большому плавнику. Следующими спрыгнули Профессор, Ланжевин и Доминик, держа в руках винтовки, и принялись осматривать линию деревьев. Днём ранее Гласс обнаружил заброшенный лагерь, в котором остались кольца от сложенных камней десяти вигвамов. Они не знали, принадлежали ли вигвамы Языку Лося, но находка заставила насторожиться.

Путешественники достали трубки и табак из кисетов у пояса, прикурив от небольшого огонька, разведённого Домиником. Оба брата плюхнулись на песок. Как кормчему и рулевому, Доминику с Девственником приходилось грести стоя. Поэтому курили оба сидя. Остальные стояли, радуясь возможности поразмяться.

Холодная погода проникала в раны Гласса, подобно грозе, просачивающейся по горным долинам. Каждое утро он просыпался с затёкшим и разболевшимся телом. Ухудшала его состояние и скрюченная поза в батарде. Гласс воспользовался передышкой и прошёлся по песчаному берегу, восстанавливая кровообращение в ноющих конечностях.

Он вернулся к своим спутникам и присмотрелся к ним. Вояжеры были одеты одинаково, словно им выдали униформу. На голове они носили красные шерстяные шапочки с отворотами для ушей и кисточкой на макушке. Девственник украсил свою шапку пышным страусиным пером. Вместо рубашек они надевали длинные хлопчатобумажные блузы белого, красного и лазурного цветов, подобранные у пояса. Пояс каждого украшала пестрый кушак, концы которого свисали вниз. Поверх кушака болтался кисет, в котором хранились трубка и другие мелкие принадлежности. Также они носили брюки из оленьей кожи, достаточно мягкие, чтобы удобно поджимать ноги в каноэ. Одно колено они обвязывали пёстрыми платками, придававшими живописный вид. И довершали наряд мокасины на голую ногу.

Все за исключением Шарбонно, который хмурился, словно январский дождь, встречали каждый рассвет полными оптимизма и смеялись при каждом удобном случае. Они не выносили тишины и наполняли каждый день нескончаемой и оживлённой беседой о женщинах, реке и диких индейцах. Не церемонясь, обменивались оскорблениями. Более того, упустить возможность пошутить считалось у них малодушием, слабостью. Гласс пожалел, что не разбирал французского, чтобы отвлечься насмешливой беседой, которая так их забавляла.