Тень мечей

Когда, как и ожидалось, Комнин прислал гонцов с подарками — позолоченными потирами и местными красавицами, — но не дал никаких твердых заверений о поддержке военной операции, Ричард тут же объявил Кипр врагом Христа. Его воины с криками ликования бросились на сушу со своих пришвартованных галеонов, ввязываясь с наивным энтузиазмом, присущим всем необстрелянным солдатам, в свою первую настоящую битву.

Когда в пустынном прибрежном городе их армия не встретила яростного сопротивления, Ричарду понадобились все его организаторские способности, чтобы удержать войско от разграбления покинутых деревень и сосредоточиться на продвижении на север, к Никосии. Его приятель Уильям оказался неоценимым помощником в обуздании несдержанных воинов, равно как и в обуздании нрава самого Ричарда во время длительного перехода через пышные долины центральной части Кипра.

На пятый день крестоносцы перешли красноватый ручей и увидели поблескивающие на солнце высокие каменные стены столицы, по всей видимости незащищенной. Ричард почуял тревогу, но у него не было выбора — только вперед. Когда они приблизились к заброшенным, на первый взгляд, сторожевым вышкам цитадели, армия киприотов, заранее рассредоточившись и спрятавшись за окружающими холмами, напала на них с тыла. Неожиданная атака с флангов вызвала панику в рядах крестоносцев, и Ричард приказал своим лучникам пристрелить нескольких дезертиров, которые сдались на милость киприотов. Ричард понимал, что солдат, у которого нет выбора — ему либо надо сражаться с неприятелем, либо погибнуть от руки своих же собратьев, — тут же вспоминает, на чьей стороне воюет.

Сначала сражение шло не в пользу крестоносцев. Ричард с растущей тревогой наблюдал, как пехота киприотов строится в ряд с копьями наизготовку, чтобы отразить атаку крестоносцев, а киприотские лучники из укромных мест, которыми изобиловали окружающие холмы, поливают смертоносным огнем стрел королевские войска. Уильям и еще несколько его лучших рыцарей отделились от основных сил армии франков и стали пробиваться вперед, пытаясь обнаружить и обезвредить невидимых лучников прежде, чем их армия совсем падет духом.

Испытывая разочарование при виде робости и замешательства в рядах своих солдат перед лицом византийской армии, Ричард понял, что не может сидеть в бездействии и наблюдать, как его люди гибнут от рук киприотов. Не обращая внимания на крики своих полководцев, Ричард вскочил на своего лощеного белого жеребца и поскакал прямо через скалистую долину в самое сердце армии Исаака. С украшенным золотым львом знаменем в левой руке и разящим мечом в правой Ричард, устремившись на врага в одиночку, достиг своей безумной отвагой того, чего хотел. Крестоносцы, повинуясь инстинкту, бросились за своим королем, гортанно выкрикивая боевой клич и взывая к Господу, чтобы тот покарал предателей.

Киприоты, со своей стороны, были сбиты с толку беспрецедентной и самоубийственной атакой короля неприятеля. Авангард киприотских пехотинцев, облаченных в голубые с белым кольчуги и вооруженные длинными остроконечными копьями в руках, опешили лишь на долю секунды, но королевский конь уже несся прямо на них. Киприоты не успели даже пожалеть о своей роковой ошибке: меч Ричарда косил их головы, как траву. Его конь топтал испуганных противников, как будто гневаясь на то, что эти ничтожные людишки осмелились встать на пути у короля Англии.

Смелость Ричарда вселила мужество в крестоносцев, бросившихся вслед за правителем, и сражение разгорелось с новой силой — с кровью и яростью. Ричард увернулся от града копий, стрел и смертоносных дротиков и со своими солдатами, прорвавшимися в самое сердце линии защиты киприотов, поскакал назад, к дезорганизованному шатру командующего, который располагался на вершине холма, возвышающегося над крепостью Никосии. Когда вечнозеленая долина наполнилась лязгом мечей и стонами умирающих, Ричард отдал приказ поджечь ее. Ричард знал, что из-за отсутствия благоприятного ветра густой дым наряду с противником застит глаза его собственным войскам, но в то же время вид исчезающих в быстро распространяющемся дыму холмов подорвет боевой дух киприотов.

Глядя на разворачивающуюся у подножия холма битву, на свою разношерстную армию простолюдинов, рвущуюся в самый центр византийского войска, Ричард почувствовал, как сердце его наполнилось гордостью. Ход сражения переломился, и все полки хорошо вооруженной армии киприотов стали отступать к поросшим лесом холмам. Ричарду — в очередной раз — удалось невозможное.

Потом Ричард увидел нечто неожиданное, заставившее его громко рассмеяться. Похоже, слухи о его собственном безумном прорыве в самую гущу сражения облетели всех воинов-киприотов. Скорее всего, его враг надеялся таким же способом сплотить свои войска и вернуть себе инициативу на поле боя. Какова бы ни была причина, схватка незамедлительно будет закончена. Теперь в самое пекло битвы поскакал Исаак Комнин, император Кипра. Облаченный в сверкающие латы из бронзы и стали, в шлеме с перьями в духе древних римлян, его предков-императоров, Исаак, восседая на арабском скакуне (вне всякого сомнения, это был подарок его друзей-сарацин), бросился в бой. Армия киприотов попыталась было расчистить дорогу для своего правителя, но это оказалось довольно трудной задачей посреди вихря разрушений, охватившего поле битвы.

Ричард до сего дня лишь однажды встречался с Исааком Комнином. До того как Комнин захватил трон этого островного государства, он был честолюбивым дворянином из Византии, который приехал в Западную Европу, чтобы возродить связи между различными ответвлениями христианской Церкви. Изначально его попытки восстановить дружеские отношения между латинской и греческой церквями были тепло приняты при дворах Италии и Франции, но, с другой стороны, его желание поддерживать торговые отношения с мусульманскими ордами тут же ополчило против него Ватикан. Союз с Исааком Комнином был предан анафеме аристократами, не желавшими, чтобы шпионы святого отца стали совать нос в их собственные дела. Лишь чуждый предрассудков отец Ричарда приветствовал Комнина с распростертыми объятиями, считая его «будущим христианского мира».

Ричард, который из принципа противился общественному мнению, с первого взгляда испытал к Исааку неприязнь. Его высокомерное выражение, заостренные черты лица, надменный голос, свидетельствующий о том, что Комнин возомнил себя единственным представителем цивилизованного мира на земле варваров, тут же вызвали у Ричарда желание спустить Исаака Комнина с небес на землю.

Сейчас, находясь в противоположном конце разоренной долины и наблюдая за этим властным человеком с хищными чертами лица, Ричард поглаживал украшенную драгоценными камнями рукоять своего меча. Возможно, наконец-то его желание исполнится. И даже более того.

Издав неожиданно ликующий крик, Ричард пришпорил коня и направился в гущу сражения. Он мчался вперед, не обращая внимания на предсмертные крики вокруг. Один из рыцарей Уильяма, парень с живым веселым лицом по имени Луи, увидел, как король вновь подвергает свою жизнь опасности, и тут же подскакал к своему вассалу.

Дым на мгновение рассеялся, и Ричард смог рассмотреть Комнина. Тот восседал на своем жеребце всего шагах в пятидесяти от самого Ричарда, и охранял его всего один лучник. Солдаты с обеих сторон инстинктивно расступились, давая дорогу противникам и не желая оказаться в опасной близости во время смертельного поединка между двумя королями.

Ричард так и просиял. Именно этим он и жил: шанс бросить вызов человеку, который по меньшей мере считал себя ровней королю, и взять над ним верх на поле битвы на глазах у своих солдат. Ричард выхватил меч и направил его на противника, вызывая того на бой. Сначала Комнин даже не шелохнулся, по его загорелому худощавому лицу пробежала усмешка. Потом он поднял правую руку, как будто делая кому-то знак. Лучник-киприот, находящийся рядом с ним, действовал быстрее молнии.

Ричард услышал, как зажужжала выпущенная в поле стрела. К счастью, он вовремя увернулся и лишь почувствовал холодное дуновение ветерка, когда возле его уха пролетела стрела. Лицо Ричарда вспыхнуло от злости. Значит, Комнин — трус, не желающий сражаться как мужчина и прячущийся за спины своих слуг! Ричард с презрением ухмыльнулся, поднял коня на дыбы, готовый мчаться прямо на вероломного противника. Он представил, как собственноручно снесет голову этому лучнику-обидчику, а потом пронзит мечом так называемого императора.