Чингисхан. Пенталогия (ЛП)

Тот показался вверх тормашками. Его несло с такой быстротой, что он, не вписавшись в поток, кувыркнулся со ската по воздуху. Тулуй невольно сощурился, глядя, как неуклюже, плашмя грянулся горе-ныряльщик внизу о воду. Остальные сыновья, пересмеиваясь, тыкали в его сторону пальцами. Сорхахтани почувствовала, как напряглись мышцы мужа: он собрался вскочить. Но тут Хубилай показался на поверхности. Он громко ревел. Весь бок у мальчишки был ободран. Выплыв, он, прихрамывая, побрел к берегу, но ревел, похоже, не от боли, а от неуемного торжества.

– Надо будет поучить их уму-разуму, – рассудил Тулуй.

– Как скажешь, – пожала плечами жена. – Сейчас их одену и пошлю к тебе.

Тулуй кивнул, тайком ловя себя на том, что ждал ее согласия на наказание ослушников. Провожая мужа взглядом, Сорхахтани улыбнулась. Хороший он все-таки человек. Пусть не самый сильный и непоколебимый среди отпрысков Чингисхана, но во всем остальном определенно лучший.

Собирая затем раскиданную по всем кустам одежду сорванцов, она отчего-то с теплотой припомнила человека, который при жизни вызывал у нее невольный страх. Вспомнилось, как однажды великий Чингисхан посмотрел на нее как на женщину, а не просто как на жену одного из своих сыновей. Дело было далеко-далеко на чужбине, на берегу какого-то озера. Искупавшись, Сорхахтани выходила из воды, и тут на нее упал взгляд великого хана. Он словно схватил ее глазами, которые сделались вдруг яркими от красоты ее молодости, ее женственности. Все это длилось не дольше секунды. А она улыбнулась ему, разом и в страхе, и в благоговении.

– Да, вот это был мужчина, – с задумчивой мечтательностью произнесла Сорхахтани, довольно покачав головой.

*

Хасар стоял на возу, размером напоминающем дощатый настил. Спиной он опирался о белый войлок ханского хошлона. Сам хошлон был вдвое шире и в полтора раза выше обычных юрт. В свое время Чингисхан собирал сюда на совет своих военачальников. За полгода, что прошли после смерти хана, Угэдэй об этом громоздком шатре, который тащила упряжка из шести быков, ни разу и не вспомнил, так что Хасар потихоньку прибрал хошлон к рукам. Его право на это никто не оспаривал – не осмеливались.

О приближении брата Хасар догадался по запаху жареного мяса тарбагана, которое Хачиун притащил на обед.

– Давай поедим на воздухе, – предложил он. – День такой хороший, что нам внутри мориться?

Вместе с исходящим паром блюдом Хачиун принес еще и тугой бурдюк архи, который на ходу кинул брату.

– А остальные где? – поинтересовался он, размещая блюдо на краю настила и присаживаясь возле, свесив ноги.

Хасар в ответ пожал плечами:

– Джэбэ сказал, что будет. Еще я послал за Джелме и Субэдэем. Пусть сами решают, приходить или нет.

Хачиун осуждающе поцокал языком. Лучше было самому всех оповестить, чтобы братец ничего не забыл, не сболтнул или не напутал. Хотя теперь что толку его отчитывать: сидит себе уписывает ломтики мяса, аж за ушами трещит. Хасар все такой же, как был, к добру или к худу. Иногда это бесило, иногда – хотя и реже – наоборот, успокаивало.

– А он этот свой город почти уже достроил, – с ноткой злорадства сообщил Хасар. – Странное такое место: стены совсем низкие, я бы на лошади перемахнул.

– Думаю, он это и хотел всем показать, – поглядел на брата Хачиун, одной рукой беря с соседнего блюда лепешку, а другой подцепляя ломтик мяса. Увидев на лице Хасара непонимание, со вздохом пояснил: – Стены – это мы, брат. Он хочет, чтобы все видели: прятаться за стенами, как это делают в Цзинь, ему нет нужды. Понимаешь? Тумены нашего войска и есть его стены.

– Умно, – промычал, жуя, Хасар. – Но стены он, в конце концов, надстроит, вот увидишь. Дай ему годок-другой, и он начнет класть камни, ряд за рядом. Города, они заставляют бояться.

Хачиун пристально смотрел на брата: неужто ума у него так и не прибавилось?

Заметив этот внезапный интерес, Хасар заулыбался:

– Ты же сам это сколько раз видел. Вот у человека появляется золото. И он начинает жить в страхе, как бы его кто-нибудь не отнял. Строит стены. И тут всем становится ясно, где именно это золото лежит, и они приходят и забирают его. Так оно всегда было, брат. Глупцы и золото неразлучны вовек.

– Не знаю, что мне про тебя и думать, – протягивая руку за добавкой, сказал Хачиун. – То ли ты дитя, то ли большой мудрец.

«Лучше мудрец», – собирался сказать Хасар, но поперхнулся едой, так что Хачиуну пришлось усердно подубасить его по спине. Надо же выручить всегдашнего брата и друга. Прокашлявшись и отдышавшись, Хасар отер непрошеные слезы и как следует приложился к бурдюку с архи.

– Думаю, к новой луне стены ему понадобятся.

Хачиун машинально огляделся, не подслушивает ли кто. Нет, вокруг лишь колыхание травы, которую мирно щиплют их две низкорослые лошадки. А там дальше под солнышком упражняются воины, готовясь к обещанным Угэдэем небывалым состязаниям. Главные награды – серые шелкогривые жеребцы, а также доспехи – ждут борцов и лучников, хотя без вознаграждения не останется никто, даже победители в забеге через поле. Куда ни глянь, все повсюду сейчас увлеченно тренировались – кто группами, кто поодиночке; в подозрительной близости никто не ошивался.

Хачиун малость успокоился.

– Ты что-нибудь слышал?

– Ничего. Однако лишь глупец может полагать, что клятва на верность пройдет без сучка без задоринки. Угэдэй не глуп и не труслив. Он видел, как я убивался после… – на секунду Хасар смолк, его глаза как будто похолодели и пригасли, – после того как не стало Тэмуджина

[14]

. – Он еще раз приложился к крепкому хмельному питью, от чего голос его сорвался. – Если бы Угэдэй затребовал клятву тогда, сразу после кончины хана, никто в племенах и шагу не осмелился бы в его сторону сделать. Но теперь?

Хачиун мрачно кивнул:

– Теперь иное. Хотя Чагатай сейчас тоже набрал силу, и добрая половина народа подумывает, а отчего бы ханом не стать ему.

– Вот что я скажу тебе, брат, – с решительным видом проговорил Хасар. – Быть крови. Хоть так крути, хоть эдак, но быть. Надеюсь лишь, Угэдэй знает, когда миловать, а когда резать глотки.

– У него есть

мы.

– Хачиун выдержал многозначительную паузу. – Для того я и хотел здесь повстречаться, брат, чтобы сообща обсудить, как благополучно утвердить его на ханство.

– Меня, Хачиун, не для того под эти белые стены звали, чтобы спрашивать моего совета. Я думаю, и твоего тоже не спросят. Ты не знаешь, верит ли он нам больше, чем остальным. Спрашивается, с какой стати? Ты и сам мог бы стать ханом, если б захотел. Это ведь ты считался наследником Тэмуджина, пока его сыновья еще росли.

Было видно, что эти слова брату поперек души: он раздраженно передернул плечами. Стан буквально гудел от всех этих пересудов, которые им обоим обрыдли.

– В любом случае, ты лучше, чем Чагатай, – спохватившись, неуклюже польстил Хасар. – Ты видел, как он нынче разъезжает со свитой своих прихлебаев? Молодой такой,

чинный

…

С высоты повозки он демонстративно сплюнул наземь.

Хачиун вымученно улыбнулся:

– Уж не зависть ли тебя мучает, брат?

– Зависть? Да что ты. Разве что грущу о своей молодости. А мучат меня старые раны, изношенные колени, да еще то, что ты тогда не уберег меня от удара копьем в плечо – вот оно меня теперь терзает.

– Уж лучше оно, чем зависть, – рассудил Хачиун.

Хасар только хмыкнул.

Оглянувшись, он увидел, как к ним через поле приближаются Джэбэ с Субэдэем. Уже по тому, с какой уверенностью чингисовы военачальники вышагивают по летней траве, было видно, что они пользуются непререкаемым авторитетом и властью. Хачиун с Хасаром переглянулись с лукавым подмигом.

– Чай в чашке, мясо в миске, – по-свойски приветствовал вновь прибывших Хасар. – А мы тут обсуждаем, как вернее оберечь Угэдэя, чтобы он и впредь нес для нас девятигривое белое знамя.