Голгофа

Выстраивая на столе ряды пачек, вспоминала, как учителя в школе говорили о дружбе народов, о том, какие они хорошие, наши младшие братья, и как мы их должны любить». И еще говорили: «Русский народ великий, он добрый, ничего не жалеет для народов российских окраин». А они… Травят русского брата. Сколько же цистерн ядовитого спирта перекачали в желудки русских людей!..»

— Ты о чем думаешь?

— Я?.. Да так. Я еще недавно ни о чем не думал. Почти ни о чем, а теперь… думаю.

Сердце тяжело давил камень от сознания, что Антона нет, и она уж никогда не услышит его ласковой чуть насмешливой речи, не увидит лукавой таинственной улыбки — его нет и никогда не будет. В это невозможно поверить, но если бы она не держала на коленях его голову, не чувствовала рукой горячей, вытекающей из сердца крови…

Это была первая смерть, которую она видела. У нее умер дедушка, умерла прабабушка, но она не видела, как они умирали. И не было ей так тяжело и страшно. И никогда у нее не болело сердце, не пересыхало во рту, как теперь. Она знала, что от сердца принимают какие–то таблетки, но Павлу ничего не скажет. Пусть не думает, что я слабая, что и мое сердце может болеть.

— Сколько у тебя пачек?

— У меня?.. Сейчас посчитаю. Сто две пачки. Купюры сотенные. По пятьсот купюр в пачке. Это — пятьдесят тысяч. А если их помножить на сто две — получим пять миллионов сто тысяч.

Она написала на бумажке: «5 000 100 тысяч рублей».

— А у тебя?

— В десять раз больше: пятьдесят один миллион.

— Ой–ой!.. Как много!.. По сколько же рублей мы можем дать каждой семье?

— Давай посчитаем.

Он достал из ящика стола калькулятор, стал считать.

— В Сосновке и районе живет сорок тысяч человек. Поделим нашу сумму на сорок тысяч. Получим сто двадцать пять рублей двадцать пять копеек.

— Только–то?

— Но это на одного человека. А если в семье шесть–семь человек, то уже получится приличная сумма.

— А мне казалось, у нас так много денег.

— У нас еще есть доллары. Мы с тобой и их посчитаем, но распорядимся после того, как приедет к нам Командор. И надо, чтобы знали все ребята. Они ведь тоже получат свою долю.

— А им… тоже, как всем?

— Да, у нас строгий порядок: мы все деньги делим поровну.

— Ну, хорошо. Давай теперь посчитаем зеленые бумажки. Тот чемодан будет потяжелее.

Да, второй чемодан был объемистым и тяжелым. И раскрыть его оказалось непростым делом, но Павел острым топориком поддел крышку и взломал замок. Купюры долларов были разные: от сотенных до полтысячных. Считали долго. Итог оказался впечатляющим: двадцать четыре миллиона долларов. Затем на стол взгромоздили три целлофановых свертка. Во всех трех были слитки, похожие на маленькие кирпичики. Павел прикинул на глаз и на вес, сказал:

— Килограммов пятьдесят будет!

— Пятьдесят килограммов! Золота!

На улице послышались голоса. Раздался стук в дверь:

— Открывайте! Милиция!

Павел поднял руку, призывая к спокойствию. Подошел к телевизору, запустил руку внутрь аппарата. На полу рядом со столом открылся люк. Павел нырнул в него и тихо проговорил:

— Подавайте чемоданы и свертки.

Александра подала ему, и Павел минуты три еще находился в подвальном помещении. С улицы кричали:

— Откройте! Будем взламывать!

Павел так же спокойно подошел к телевизору, нажал какую–то кнопку или рычажок, люк закрылся. Потушили свет, вышли в главное помещение гаража. И здесь еще посидели с минуту за столом, потом Павел приоткрыл главную дверь, спросил:

— Кто там?

— Майор Киркун, начальник милиции.

Павел открыл дверь. В гараж вошли майор и с ним два милиционера. Александра их не видела, но Павел знал обоих. Смотрел на них вопросительно; им было неловко, они отворачивали взгляд.

Майор, ничего не сказав, стал осматривать помещение гаража. Он что–то искал.

— Где деньги?

— Какие деньги?

— Вы привезли деньги.

— Кто вам сказал? — испуганно спросил Павел. Ему подумалось: кто–то предал! Но отвечал спокойно.

— У нас нет денег. Откуда они?

— А где вы были?

— На дорогах катались.

— Вы мне говорите правду, мы ведь все равно узнаем.

Павел осмелел, пошел в атаку:

— Господин Киркун! Что с вами случилось? Раньше вы к нам не придирались, и мы вам давали деньги для выплаты зарплаты. Вы их принимали и нас не спрашивали, где мы берем. А берем мы их у подпольных бизнесменов — торговцев водкой, наркотиками. Себе мы ничего не оставляем, все отдаем людям.

Киркун смутился, отвернул в сторону взгляд. Виновато проговорил:

— Велено пресечь вашу деятельность.

— Пресечь? Ну, это уж дудки! Наша партия зарегистрирована, как и та партия, в которой вы состоите.

— Я не состою ни в каких партиях!

— Как же это так! Недавно вы состояли в партии коммунистов и там выросли до капитана, а потом перебежали в партию демократов. Здесь вам дали звание майора. Вы предатель и перебежчик. Об этом все знают.

— Ну, ладно! Хватит, раскудахтался. Вот ордер на арест. А заодно и этого… твоего дружка прихватим.

Повернулся к Александре.

— Ты кто такой? Откуда явился? Давай документы.

— У меня нет документов, я несовершеннолетний.

Сказала зло. И отошла в угол гаража. Майор подскочил к ней, дернул за руку:

— Где деньги? Куда вы их спрятали?

— Нет у нас денег, а если бы и были, все равно бы не сказала.

Майор схватил ее за локоть, но она резко отдернула руку, сказала:

— Не прикасайтесь ко мне!

Майор кивнул милиционерам:

— Ведите их!

Один милиционер подошел к Павлу, тихо и с ноткой вины в голосе проговорил:

— Павел, пойдем. Вам ничего не будет.

— Будет — не будет! — вскричал майор. — Адвокат нашелся! Ведите их в милицию.

— Хорошо. Мы пойдем.

Обернулся к майору:

— Посмотрим, что вы скажете нашему Командору.

Александра вынула из кармана куртки радиотелефон, набрала номер Сергея. И скороговоркой сообщила:

— В Сосновке нас арестовали. Какой–то майор милиции.

Киркун подскочил к ней и вырвал телефон. Однако Александра кошкой к нему бросилась и отняла аппарат. При этом больно вывернула ему руку, майор даже вскрикнул. И приказал своим подчиненным:

— Отнимите у этого гаденыша телефон!

Милиционер подошел к Александре, просительно проговорил:

— Парень, дай эту штуку.

И Александра, не желая осложнять ситуацию, мирно протянула парню телефон, а тот, одарив ее теплым участливым взглядом и даже будто бы подмигнув ей, взял телефон и передал его майору. Киркун, осматривая телефон с антенной, проворчал:

— У меня, начальника милиции, такого нет, а у этого…

Он смерил Александру цепким злым взглядом, хотел что–то спросить, но, видимо, раздумал, и, обращаясь к милиционерам, сказал:

— Ведите!

По дороге милиционер, шедший рядом с Александрой, улучив удобный момент, наклонился к ней, проговорил:

— Глава администрации приказал прокурору вас арестовать, — будто бы от губернатора такой приказ вышел.

И потом еще сказал:

— Не волнуйся, парень. Мы вас в обиду не дадим.

Не знала Александра, что рядовые милиционеры, все как один, уважали «черных ястребов». Все это знал Павел Огородников, он потому уверено и без страха шагал впереди милиционеров. И весело кивал горожанам, удивленно наблюдавшим за процессией. А их, горожан, выходивших им навстречу, становилось все больше, иные кричали:

— Павел Николаевич! За что это вас?

— У него спросите! — кивал Павел на майора. И замедлял шаг, будто бы и хотел того, чтобы их видело все больше людей и чтобы весть о его аресте быстрее разлеталась по городу. Но это обстоятельство тревожило майора, он подталкивал Павла, понуждая его идти быстрее. А Павел куражился:

— Я устал. И так еле иду.

Они еще не прошли и половины пути, как вдруг сзади раздался детский крик:

— Папка, папка наш, куда тебя ведут?..

Два мальчика — десяти и восьми лет и девочка лет пяти подбежали к Павлу, бросились ему на шею. Они огласили улицу душераздирающими криками, громко плакали, а вслед за ними бежала женщина с грудным ребенком — жена Павла. Ход процессии замедлился, майор нервничал, толкал Огородникова, а дети еще громче кричали. И женщина подбежала к мужу. Она сунула ребенка на руки Александра, схватила мужа, стала тащить его на обочину.