"Тихая" Одесса

Пашка маячил в тени у двери.

— Я, дядя, не виноват, — быстро сказал он, — я хотел разбудить, а они не дали.

— Ничего, — произнес человек в бушлате, — было не к спеху. Ну, давай знакомиться. Инокентьев.

— Михалев, — Алексей пожал протянутую ему тяжелую и жесткую ладонь и присел на табурет к столу.

С минуту они разглядывали друг друга. Синесвитенко и Пашка вышли. Инокентьев свертывал цигарку. Широкое лицо его казалось бронзовым от неяркого света лампы, белые брови свисали на глаза. Помолчав, он спросил:

— Оловянников ничего мне не передавал?

— Передал. — Из часового кармашка брюк Алексей вытащил сложенный вчетверо листок бумаги.

Инокентьев внимательно прочитал записку, затем свернул трубочкой и подержал над лампой, пока бумага вспыхнула. Прикурив от огонька, он бросил горящую бумагу в глиняный черепок, служивший пепельницей.

— Оловянников говорил, зачем ты понадобился?

— Говорил, что для разведки.

— И больше ничего?

— Ничего. Остальное, мол, на месте.

— Так…

Бумага догорела. Огонек съежился и угас под кучкой пепла. Инокентьев растер пепел, щелчком очистил пальцы и заговорил негромко, отрывисто, будто выталкивал из себя слова:

— Дело, значит, такое… В Одессе худо. Голод, разруха, сам мог видеть.

Алексей кивнул.

— К тому же на Молдаванке и на Пересыпи до черта бандитов и блатных. Но это бы куда ни шло. Хуже — заговоры. Не успеем с одним разделаться — другой… В двадцатом году, когда в Крыму сидел Врангель, здесь работала его организация. Руководили Макаревич-Спасаревский, Краснов, Сиевич и Шаворский — все бывшие офицеры. Дело ставили широко. Тогда же, в двадцатом, их и прихлопнули. Макаревича-Спасаревского расстреляли. А Краснов, Сиевич и Шаворский ушли… — Инокентьев запустил руку во внутренний карман бушлата и достал конверт из черной непроницаемой бумаги. Из конверта он вытащил три фотографии. — Вот они. В пенсне — Краснов. Второй — Шаворский, с бородкой… Третий — Сиевич. Карточки я тебе пока оставлю. Присмотрись… Так вот. Больше года об этих людях ничего не было слышно. А недавно они снова всплыли. И знаешь, в какой компании? С петлюровцами! Монархисты, белая кость, ратовали за единую, неделимую Россию и — на тебе — с украинскими самостийниками стакнулись! Это, дорогой товарищ, неспроста. Раньше, сам знаешь, как они грызлась: не могли Россию и Украину поделить. А теперь им не до мелочей. Теперь у них один враг — мы… Первые сведения начали поступать еще в феврале. Стали наблюдать. Выяснить удалось вот что: организация у них большая, связаны с заграницей, по нашим данным, с белогвардейским центром и, возможно, с петлюровским штабом. Структура организации такая: все участники разбиты на группы по пять человек. Есть среди них старший — руководитель, который их объединяет и держит связь с другими группами. Получается этакая цепочка из отдельных звеньев. Допустим, провал, одна какая-нибудь пятерка накрылась. В центре делают перестановку, и цепочка не рвется. Хитро? Так вот… В одной из этих пятерок есть наш человек. Он, видишь ли, «с прошлым»: бывший левый эсер. На том они его и прихватили: подчиняйся, мол, иначе Советской власти будет известно, кто ты такой. Словом, как обычно. И знаешь, кто его завербовал? Вот этот! — Инокентьев указал пальцем на фотографию толстого врангелевского офицера в пенсне на вздернутом носу. — Краснов! Этот Краснов теперь старший в его пятерке и зовется Мироновым. А где Краснов, там и те двое могут быть.

— Краснова можно взять? — спросил Алексей.

— Взять? Зачем? Не, брат, это дешево. Если Краснова поставили на такую мелкую работу, значит, он у них невелика шишка. Нет, дорогой товарищ, одной пятерки нам мало. Нам нужно до конца всей этой цепочки добраться, до самого центра. Пускай Краснов-Миронов гуляет пока…

Инокентьев докурил цигарку, воткнул ее в черепок и сразу же принялся свертывать другую.

— Дело в том, что они кого-то ждут из-за кордона. Вот где можно зацепиться. Слушай теперь внимательно, Михалев. Тех, что являются оттуда, они проводят через три-четыре этапа. План Оловянникова такой: когда «гость» приедет, перехватить его, выяснить, с чем прибыл, и узнать все пароли. Если окажется, что его здесь не знают, тогда… введем в дело тебя. Пойдешь вместо «гостя». — Он выпрямился и несколько мгновений смотрел на Алексея, стараясь, видимо, понять, какое впечатление произвели его слова.

— Вон что… — произнес Алексей.

— Как тебе все это покажется? Справишься?

Алексей ответил не сразу. Сдвинув брови, он смотрел на раздвоенный огонек лампы. В прозрачной глубине его зрачков мерцал холодный желтоватый отсвет. И, глядя в эти глаза, Инокентьев подумал, что, хотя сидящий перед ним человек молод, Оловянников, пожалуй, не ошибся в выборе.

— Так как же? — поторопил он.

Алексей медленно проговорил:

— Кто его знает. Нужно справиться.

— Очень нужно! — сказал Инокентьев. — Судя по всему, заговор самый крупный за последнее время. К тому же есть одна тонкость… Спрашивается, почему нам понадобился чекист из другого города? Думаешь, у нас своих не хватает? Хватает! И кое-кто уже проник в организацию. Но связывать тебя с ними мы не будем. Почему? Скажу тебе прямо, Михалев: похоже — какая-то контра пробралась в чека. Выяснить, кто именно, — это тоже твоя задача. Потому и нужен человек, которого в Одессе не знают ни свои, ни чужие.

— Понятно. — Алексей тоже вынул кисет и принялся молча свертывать козью ножку.

Инокентьев пристально следил за его лицом, ища на нем признаки сомнения или нерешительности. Но лицо у парня было спокойное, малоподвижное, и при всей своей опытности Инокентьев не мог понять, какие мысли бродят у него в голове.

«Крепкий, кажется», — подумал Инокентьев. Но на всякий случай сказал:

— Давай начистоту. Тебя Оловянников выбрал… Он, конечно, в этом разбирается. Но я-то тебя не знаю… Дело тебе предлагается трудное. Опасное дело. Если сомневаешься или не уверен в себе, лучше сразу скажи. Такой случай, как сейчас, вряд ли еще представится, и действовать надо наверняка. Значит, и человек нужен, который на все готов. В одиночку придется работать. Чуть ошибся — и пропал.

— Это верно! — сказал Алексей, Он помолчал и вдруг смешливо растянул губы: — Того и гляди, испугаете меня, товарищ Инокентьев. Придется домой возвращаться. А ведь дело-то не опаснее других. Давайте уж не передумывать.

— Ну, коли гак, передумывать не будем, — сразу согласился Инокентьев. Парень все больше нравился ему. — В таком случае надо договориться…

Договорились они на том, что Алексей до начала операции поживет у Синесвитенко. Хозяин — бывший красноармеец и личный друг Инокентьева. Мальчонка у него смышленый и умеет держать язык за зубами. Алексею не мешает использовать свободное время для знакомства с городом. Что касается связи, то ее будет осуществлять Синесвитенко. А если случится что-нибудь непредвиденное, то вот адрес еще одной конспиративной квартиры, куда Алексей может перебраться, но лишь в самом крайнем случае. Пароль тот же.

— Когда приедет Оловянников, я тебе сообщу, — сказал Инокентьев, вставая.

Они пожали друг другу руки. Инокентьев надвинул на лоб выцветшую фуражку-мичманку, на все пуговицы застегнул бушлат, чтобы не было видно армейской гимнастерки, и ушел.

Алексей вернулся к столу, придвинул лампу и взял в руки фотографии.

"ТИХАЯ" ОДЕССА

Наступили дни, которые Алексей Михалев прожил тихо и безмятежно, как не доводилось ему ни разу за последние четыре года. Свободного времени было хоть отбавляй. Хочешь — спи, хочешь — броди по городу.

Синесвитенко исчезал из дому чуть свет: у него были дела на заводе сельскохозяйственных машин. Вечерами по дороге домой он где-то встречался с Инокентьевым, получал от него паек для Алексея и неизменное распоряжение: ждать.

По утрам, закусив пайковой воблой и чаем с сахарином, Алексей с Пашкой отправлялись в город. Босиком (сапоги в целях экономии Алексей оставлял дома) они обошли всю Одессу, побывали в Лузановке и на Ближних Мельницах, исследовали заброшенные особняки Французского бульвара, купались на городском пляже— Ланжероне, удили рыбу с бурых камней Большого Фонтана. Пашка всегда таскал в кармане самодельную леску, свитую из конского волоса, и набор настоящих рыболовных крючков — бесценный по тем временам дар Инокентьева. В жестяной коробочке из-под монпансье у него никогда не иссякал запас дождевых червей. Случалось, к ужину они приносили увесистую связку бычков, а иной раз улова хватало даже для «коммерческих операций» на рынке: бычков удавалось выменивать на крупу и жмых, из которых Синесвитенко умел стряпать вкусные лепешки на пахучем «нутряном» жире из Алексеева пайка.