Эй становится взрослым

— А третье? — подал голос Тим. — На нём яблоки тоже созрели?

— В том-то и дело, — радостно сказал Эй, — что не созрели! Висят-висят, а всё никак не зреют, не падают, не ударяются, ни в кого не превращаются.

— Может, они боятся упасть? — вслух подумала Тина.

— Вот и Первая Мышь так же подумала. Подошла она к дереву, которое не хотело отдать земле свои плоды, поговорила с ним и стала срывать яблоки одно за другим. Каждое яблоко она трогала носом, и оно превращалось в человека. Каждому человеку давала имя и осторожно опускала на землю. Так на земле появился наш народ.

Мышь — наша прабабушка. Пока Матери поют Мышиную Песню, мы этого не забудем.

— Ого! — не удержался Тимка. — Когда ты так говоришь, ты совсем взрослый.

— Я не взрослый, — невесело усмехнулся Эй, — и не ребёнок. Потому и сижу неизвестно где.

— Это мы неизвестно где! Это мы не знаем, что делать! — хотя Тина вроде бы успокоилась, голос у неё снова был со слезинкой.

— А ты у себя дома!

— Дома… знать бы ещё, где он, этот дом…

Тётушка Зю, Тётушка Мзю

— Знать бы, где мой дом… — вздохнул Эй. — Но ведь вы пришли, мыши, я так вас ждал! Прошло утро, прошла половина дня, а я всё не начинал свой путь — сидел и ждал. И вы всё-таки пришли мне на помощь.

— Мы не на помощь, мы просто упали в сундук, — хотел сказать Тим, но удержался.

— Какие же мы помощники? Ты большой, мы маленькие, — хотела сказать Тина, но тоже промолчала.

И правильно. Ведь иногда лучше молчать и думать. А то, бывает, откроешь рот, а слова выходят совсем не те… Тимка и Тинка посмотрели на мальчика, и он стал рассказывать им свою историю.

Эй был ребёнком Серого племени. Его род состоял из Старших, Матерей, Отцов и Младших. Отцы охотились, следуя советам стариков, женщины собирали корни и плоды в лесу, шили одежду. Небольшое племя сильно было своими мастерами и хранителями: самые лучшие, самые острые каменные ножи делал Дедушка Ай, самую тёплую одежду шила Мама Джа. Крючки, приносящие рыбакам удачу, вытачивал Да, который недавно ещё ходил в Младших, а теперь все знают, что он — Мастер. Мо и Ми вырезали рисунки на кости. Матери хранили огонь и пищу огня, Старшие хранили песни, истории, память о предках. А кое-кто хранил детей. «Кое-кто лохматый! Кое-кто вредный!» — неожиданно свирепо добавил Эй.

Детство Эй провёл в общей пещере. Пока он был совсем крохой, мама всюду носила его с собой. То время в памяти почти не осталось — он запомнил только тепло: тёплые руки, поднимающие его со шкуры возле огня. Когда он немного подрос, то стал оставаться днём в пещере. Ведь у мамы, как и у других Матерей племени, было много дел, и они возвращались домой лишь к вечеру. Эй начинал ждать маму заранее, а потом бежал к ней, подпрыгивал и обнимал за шею. Днём за детьми племени следила Тётушка Зю.

— Тётушка Бзю! Тётушка Гзю! Мзю! Лзю! — в ярости кричал очередной мальчишка, когда детохранительница волокла его в пещеру со словами: «Ты заболеешь», «Там звери» или «Выпал снег». А девочки шёпотом спорили, что больше — сама Тётушка или её причёска. Такую причёску и вправду не забудешь. И чем только ни украшала она свою шевелюру — бусами, цветами, перьями, ракушками и даже костями…

Тётушку Зю приходилось называть Хранительницей. Она хранила Младших, хотя сами Младшие были бы только рады, если б она ненадолго перестала их хранить. Вздремнула бы хоть раз, что ли. Или на речку сходила. Но не такова была тётушка Зю: какой сон, какая речка, когда вокруг такой беспорядок! Детохранительница снилась в страшных снах всем детям Серого племени, а быть может, и Отцам с Матерями — тем, кто помоложе — их ведь тоже когда-то хранила Тётушка. Эй слышал однажды, будто Тётушка отшлёпала молодого охотника, услышав, как он загадывает девушкам загадку: «Мамонт шёл на задних лапах, в волосах гнездо воронье…» Девушки ещё даже не начали отгадывать, зато Тётушка сразу сообразила, о ком речь.

Налетела, схватила и отшлёпала. Охотник потом ещё долго сторонился тех девушек — боялся, что засмеют.

Тётушка Зю для каждого находила «доброе» слово и постоянно всех одергивала: «У тебя кривые руки», «Всё лицо в земле и саже», «И куда это ты собрался?», «Вы только взгляните — задом наперёд оделся!», «А ты почему не ешь, негодник?», «Ест один как трое взрослых», «Ты ребёнок или заяц?», «Будешь бегать как угорелый — ноги оторву!». Летом бывало легче, а зимой и осенью Тётушка просто покою не давала. Жужжала над ухом, как огромный комар размером с того самого мамонта на задних лапах, про которого до сих пор шутили в племени. Шутили, да оглядывались — вдруг опять услышит и отшлёпает.

Чаще всего Тётушка говорила: «Опять без дела сидишь?!» и «Вернись сейчас же!» Сидеть без дела было нельзя. Все, кто уже умел ходить, собирали грибы и ягоды недалеко от дома, приносили дрова или помогали Тётушке дубить шкуры. Для этого их надо было выскоблить, вымочить, отбить и помять колотилками, а затем растянуть и высушить. Девочки не справлялись, колотилки были тяжёлые, а голос Тётушки разносился по всей пещере, заглушая и стук, и тихий смех, и разговоры. «Не выйдет мастеров из неумех!», «Прямей!», «Ровней!», «Старательней!», «Не спи!» — гремела она.

Эй помогал девчонкам, хотя он-то мог бы отказаться: он ведь мужчина, да к тому же ещё и самый старший среди Младших племени — малышни, ползающей под ногами, как муравьи в муравейнике, но какой от них толк? Даже не поговоришь. Вокруг только маленькие. Смешные, тёплые, лезут на руки, как мыши из сказки, но такие глупые ещё… Эй как-то взял с собой одного на Каменный остров. На самом деле это был не остров, а три огромных камня, почти перегораживающие узкую речушку.

На Каменный остров можно просто прыгнуть с берега — не плыть, не строить переправу, а просто перескочить. Остров — детское место, взрослые туда не ходили. Кроме, конечно, Тётушки Зю. Правда, в лесу наблюдать за ней — просто умора. Про таких говорят: «деревьев вокруг пещеры не вспомнит» и «вокруг холма не обойдёт». Поэтому она обычно сидела в пещере, а в лес носа не совала. Но если кто-то всё же убегал на Каменный остров, то кое-кто обязательно должен был этого кого-то оттуда вытащить. «Кое-кто зверский! Кое-кто жуткий!» — опять, не сдержавшись, выкрикнул мальчик, и мыши его отлично поняли.

— В общем, — вспоминал Эй, — она нагрянула. Стала кричать с берега: «Ну-ка, быстро оба сюда!» Мальчишка захныкал, повис на Эе, Эй стал его осторожно перетаскивать с камня на камень под истошные вопли Тётушки: «Уронишь! Ой-ой-ой, сейчас уронишь! Обязательно уронишь!» Конечно же, малыш испугался. Как не испугаться — мелкий такой, в прошлом году по пещере на четвереньках ползал. «Уро-о-о-о-нишь!» — не унималась Тётушка. Эй ни за что не уронил бы ребёнка, если б она так не орала. А тут… то ли руки разжались, то ли мальчик стал выворачиваться… Короче говоря, он упал между камнями, ободрал руку, обе коленки, заплакал. «Нет уж, с малышами ходить — хуже некуда. Особенно когда кое-кто идёт по следу», — решил Эй. Ссадины и царапины на малыше зажили очень быстро, и через неделю он уже рассказывал одногодкам: «Я рыба-лосось, я нырял в водопад!» Хотя какой там водопад — вода быстрая, правда, а глубина — по колено.

С тех пор Эй ходил гулять один. Как-то вечером, когда Детохранительница сидела у огня и казалась спокойнее обычного, Эй спросил:

— Тётушка, почему у нас так много малышей, а я такой один? Разве не было других детей, которых матери родили в то же время, когда мама родила меня?

— Были, — ответила она. — Но мы их потеряли.

Тут она задумалась, глядя в огонь, и больше ничего не сказала.

Эй и раньше слышал: матери вспоминали о Великом холоде и Голодной зиме, но они не любили говорить об этом и при детях сразу замолкали.

Тётушка не отводила глаз от пламени. Она думала о чём-то очень печальном, и Эй не знал, что сказать. А потом Тётушка наконец посмотрела на него.

— Мы их потеряли, — повторила она. — Выжил ты один.

В этом году Эй уже не чувствовал себя ребёнком: умел поддерживать огонь, сам смастерил себе заплечный мешок, чтобы носить с собой важные вещи. Он уже не должен был спрашивать разрешения, чтобы уйти из пещеры, и завёл в окрестностях тайник. Там хранились рыболовные крючки и красивые камни. Камни Эй собирал с самого раннего детства. Если бы кто-то спросил: «Зачем они тебе?» — он бы, пожалуй, и сам не смог ответить. Но как же хорошо сидеть одному в заветном месте и, раскладывая перед собой камешки, изучать узоры, прожилки, пятна и сколы на каждом… Это завораживало мальчика не меньше, чем пляшущий огонь и сказки.