Рыцарь-крестоносец

Но, несмотря на отдельные недочеты, Уэлч все-таки нарисовал довольно правдивую картину жизни феодального общества конца XII века. И традиционный хеппи-энд романа, пусть и нетипичный для реальной действительности, – вполне справедливая награда для главного героя, полностью отразившего в чертах своего характера дух подлинного рыцарства.

С. В. РУСАНОВ

От автора

Святая земля была отвоевана у турок-сельджуков в Первом крестовом походе в конце XI века. Крестоносцы, оказавшиеся на Востоке, основали Латинское королевство Иерусалим, или Outremer [14] – землю за морем, как ее называли в древней Франции.

Столетие спустя королевство все еще принадлежало христианам, но власть их буквально висела на волоске. Территория государства крестоносцев представляла собой лишь узкую полоску земли вдоль линии берега, и королевство часто подвергалось атакам сарацин [15], как с моря, так и с суши.

Чтобы оградить себя от нападений, крестоносцы построили в самых опасных точках цепь замков. Огромные крепости охранялись потомками первых рыцарей, отвоевавших Святую землю у неверных, или воинствующими монахами двух духовно-военных рыцарских орденов – тамплиеров и госпитальеров. К 1185 году королевство оказалось в страшной опасности. У крестоносцев не хватало людей, а у турок наконец-то появился достойный вождь Саладин, объединивший разрозненные племена, с тем, чтобы начать священную войну – джихад против христианских государств Леванта.

Часть первая

Глава 1

ЮСУФ АЛЬ-ХАФИЗ

Филипп д'Юбиньи скакал на хорошей породистой лошадке, на несколько ярдов опережая двух своих слуг.

Солнце уже начало опускаться за горизонт, и три лошади с седоками отбрасывали длинные темные тени на красноватую землю. Но жара и не думала спадать. Пыль, поднимаемая двенадцатью ровно переступающими копытами, неподвижно висела в сухом и горячем воздухе, легким облачком отмечая путь всадников.

Филиппу было жарко. Кожа юноши стала влажной и липкой от пота, губы растрескались, во рту пересохло; лицо и руки так же, как и всю его одежду, покрывал толстый слой этой самой красноватой пыли. Но его не смущало такое неудобство. Он родился в Святой земле и привык к летнему зною, хотя эта жара была ему не по душе. И сейчас он думал о приятной неделе, проведенной им только что в замке Монгиссард со своими кузенами Грандмеснилами.

Сир Фульк, его дядя, был, как всегда, приветлив и мил; кузен, Джосселин, поразил всех своим новым нарядом, поскольку привык считать себя одним из самых модных рыцарей молодого поколения, и даже едкие шуточки, исходящие от сира Фулька, не могли помешать Джосселину обрядиться в плащ нового покроя или заказать себе туфли последней модели.

Время проходило весело. Они выезжали на соколиную охоту на холмы в окрестностях Моигиссарда или упражнялись на мечах и в верховой эквилибристике в огромном дворе замка.

А вечером на высоком помосте в зале сир Фульк излагал свои пессимистические взгляды о вероятности начала новой войны против иноверцев и об опасности положения, в котором оказалось Латинское королевство Иерусалим.

Новый предводитель мусульман, эмир [16] Саладин, как догадывался Филипп, готовился к войне. Если его дядя прав, думал юноша, ему не придется долго ждать того момента, когда он сможет принять участие в своем первом настоящем сражении.

Дорога, по которой двигалась кавалькада из трех всадников, стала уже, и Филипп, отвлекшись от приятных воспоминаний, натянул поводья, переводя лошадь на шаг. Весь день они скакали по неровной избитой тропе, то змейкой вьющейся по голым раскаленным холмам, то петлявшей в скалистых и узких долинах. В одну из таких долин они сейчас въезжали. Впереди, на расстоянии нескольких миль, уже виднелась странной круглой формы вершина скалы, у подножия которой располагался замок его отца, Бланш-Гарде. Они будут дома через пару часов, и как раз к ужину. Устраиваясь поудобнее в высоком седле, Филипп мечтал о том, с каким наслаждением он примет ванну и наденет чистое белье.

– Впереди два всадника, мой господин, – сказал скачущий сзади Льювеллин.

Льювеллин, опытный воин, хоть и двигался сзади, всегда держался настороже, что и позволило ему разглядеть две взлетающие над дорогой фигурки. Кроме того, в его прямые обязанности входила охрана молодого оруженосца.

– Где? Да, теперь вижу.

Впереди них, на расстоянии около мили, за поворотом дороги медленно скрылись две черные точки. Вероятно, всадники не слишком торопятся, решил Филипп. Они нагонят их в короткое время.

– По-моему, это венецианские купцы, – беспечно сказал он.

– Или грабители, – мрачно предположил Льювеллин. – Ходят слухи, что недавно видели нескольких на этом отрезке дороги.

– Да, теперь я вспоминаю, что отец предупреждал меня, – отозвался Филипп. – Лучше нам съехаться вместе. Микаэль, проверь свой лук.

Микаэль, сирийский стрелок, с улыбкой кивнул, обнажив ряд белых зубов на смуглом лице. Взглянув на своего второго слугу, Филипп понял, что в отношении Льювеллина всякие советы и распоряжения совершенно излишни. Льювеллин был старый солдат, выносливый, надежный и невозмутимый, и все его оружие, начищенное до блеска, всегда содержалось в идеальном порядке.

Как и его господин, он родился в Святой земле. В его жилах текла кровь валлийцев, норманнов и саксов. Кожа его лица, загорелая дочерна, стала почти такой же темной, как у Микаэля, а его левую щеку пересекал светло-серый рубец – след меча, идущий почти до уголка рта, придающий его улыбке странное выражение.

К Филиппу он испытывал особую любовь, относясь к своему юному господину с причудливой смесью уважения и укоризны. Иногда он вежливо обращался к нему «мой господин», а в следующее мгновение, почти на одном дыхании, мог накричать на него тоном, каким только старый вояка распекает неоперившегося новобранца: он знал Филиппа очень давно, учил его ездить верхом и орудовать мечом и сопровождал во всех поездках.

Теперь, не видя больше впереди незнакомых всадников, Филипп инстинктивно дотронулся до рукояти меча, ощутив пальцами холодок металла. Длинное лезвие легко скользило в натертых жиром кожаных ножнах. Это слегка успокоило юношу. На нем было простое платье для верховой езды, без доспехов, хотя Льювеллин и Микаэль позаботились надеть шлемы и толстые кожаные панцири. Филипп решил, что ему нужно быть очень осторожным и продумать все детали будущей встречи с грабителями – если только всадники впереди и вправду окажутся грабителями. «Конечно, то же самое сделал бы и отец», – подумал Филипп и вздохнул. Ему никогда не удастся стать столь доблестным рыцарем, как сир Хьюго, подумал он с сожалением, а потом усмехнулся, вспомнив последний строгий выговор, полученный от отца. Слова: «Легко возбудимый, импульсивный, легкомысленный молодой шалопай, недостойный чести быть оруженосцем» – явились лишь частью уничижительных эпитетов, обрушенных на его несчастную голову. Что ж, на этот раз он постарается быть более осторожным. Но Филипп сильно подозревал, что при первых признаках опасности он сразу же бросится вперед, как стрела, выпущенная из лука Микаэля, и Бог знает, в какую расставленную западню может завести его подобная горячность.

В этом месте дорога еще больше сужалась, а потом резко сворачивала влево, извиваясь, насколько знал Филипп, как змея, на протяжении следующей полумили среди огромных груд камней, высокими стенами поднимающихся по обе стороны. На всем пути не могло быть лучшего места для засады грабителей.

Филипп услышал приглушенный звон металла – это Льювеллин обнажил свой меч.

Они ехали очень медленно, напряженно вглядываясь в скалистые дебри.