Арвары. Книга 2. Магический кристалл

— Добро, — сказали ему волхвы и бояре. — Дерзай, государь. А мы поглядим, как ты без нашей помощи поднимешь русов на вольный труд.

И тоже покинули вече — остались одни посошенные старцы.

— Не поднять тебе арваров на вольный труд, — с сочувствием заявили они. — Возвращение к старым обычаям — доброе дело, поддержим тебя. Давно настала пора жить по Правде. Да только не спеши, государь, когда крамольники посвятят в Законы, когда будет у тебя в руках полная власть, тогда и вернешь обычаи. Дюжить тебе двенадцать лет — срок подходящий, чтоб выстроить крепость силой казны.

Годислав послушал старцев и согласился: русы давно уже сами ничего не строили, тем паче крепостей из дикого камня. Да и не боялись варяги никого, не ощущая опасности, ибо много уж лет жили слишком мирно и благополучно, чтобы растрачивать силы на вольный безвозмездный труд. Если кто решал ставить новый дом или терем, то звали ватагу скуфов или плесковских росов, сведущих в каменных и плотницких делах.

Однако скуфских ватаг в то время поблизости не было, росы же, пришедшие из города Плескова, вначале согласились, но по обыкновению перед закладкой основания пошли в храм Перуна, чтоб жертву принести, а когда вернулись, походили вокруг Горислава Великого и отказались строить: дескать, вы, варяги, и так горделивы да заносчивы, а закроетесь стеной, затворитесь железными воротами и вовсе возгордитесь и станете пошлину брать за то, чтоб к вам да ярмарку в город войти.

Великий Князь услышал, чьи они слова повторяют, насупился и отпустил плесковских с миром, а Путивоя предупредил, чтоб впредь не смел более против него стоять.

Закон был дальним сродником Годиславу и потому обычно говорил по-отечески, но тут будто бы обиделся, мол, всегда с тобой заодно, государь, и если подозреваешь, что против стою, так я и вовсе могу уйти из стольного града и оставайся сам по себе. Посмотрю, что тебе скажут варяги, когда узнают, что ты прогнал Закона и до срока всю власть себе присвоил вопреки обычаю, заведенному Гориславом Великим. И светлогорские старцы не пожалуют, ибо посвятить тебя в сей сан по древнему обычаю могут лишь через десять лет — два года княжения миновало, будто один день прошел.

Нечего было ответить Годиславу, но он не успокоился, послал бояр на сей раз далеко, в Белозерье, оттуда и пришла ватага из трех тысяч покладистых, а главное, дошлых в строительном деле словен, прозываемых сольцы, поскольку их каменный, укрепленный город стоял в устье реки Солы. Выносливые и трудолюбивые, они поначалу ретиво взялись отсыпать вал, свозить камень и закладывать основание под башни и стены. Волхвы перунова братства ничем их взять не могли — ни обманом, ни обещаниями гнева громовержца, ни посулами богатых даров, если по доброй воле уйдут в свои земли. Так миновал год, а на второй их пыл начал угасать, сольцы сделались молчаливыми, задумчивыми и растерянными.

Видя это, Великий Князь решил, что они чем-то недовольны, добавил каш на пропитание и положил к ржаным дарам серебра, однако белозерские землекопы и каменщики едва передвигали ноги, а многие и вовсе слегли, охватившись незнаемой болезнью. Знахари и врачеватель пользовали их снадобьями и только разводили руками, не в силах справиться с хворобой. Рослые, крепкие мужи хирели и ссутуливались на глазах, отказывались от пищи и ночами плакали, будто малые дети. Однажды поутру один из сольцев не проснулся, скончавшись во сне, на следующий день еще двое не встали, и когда умерло сразу пятеро, предводитель ватаги пришел к Годиславу и стал просить, чтоб не держал на них обиды и отпустил домой без припасов на дорогу и даров, пока они все на перемерли.

— Что же с вами приключилось? — спросил раздосадованный государь. — Какая хвороба пристала?

— Тоска нас снедает, — признался тот. — Не можем мы жить вдали от родных мест. Лучше в нищете, в скудости, но у себя дома.

Так и пришлось отпустить сольцев.

Закон же сам пришел к государю и сказал, дескать, и на сей раз тоже меня винишь или моих волхвов? Годислав был уверен, что это Путивой, не зная, как подступиться, навел порчу на белозерцев, его чародеи и знахари зельем да наговорами отвратили строителей, заставив тосковать по родной стороне, но не пойман был Закон, а значит, и не вор.

И вот тогда обескураженный молодой государь сам пошел на корабле по Немане реке, где жили лесные белые росы, и стал звать их, обещая каш на окормление и дары ржаные — зерном и скотом.

Обедневшие гродненские словене, промышлявшие ловом, согласились пойти к варягам, однако к кашу и дарам попросили ослабить пошлинные тяготы на торговлю мягкой рухлядью. Годислав и на это согласился, но когда белые росы пришли к богатому стольному граду и увидели варягов, пребывающих в безделии и презрительно взирающих на словен, объялись великой завистью. В отместку за свою бедность занялись они дерзкими ночными набегами и разбоями, в единый миг напомнив о сгинувших обрах. Взроптали горожане, заворчали на государя бояре и пришлось тому дать приказ, чтоб словен на ночь запирали в сараях и стражу выставляли, дабы прекратить озорство.

Стерпели бы это гродненские росы, ибо виноваты были, да стали к ним льнуть волхвы, присланные Законом, на ухо шептать:

— Что же вы терпите от князя, словене? Вас, вольных росов, как рабов держат, помыкают вами, будто скотом. Скоро плетьми пороть станут, а как поднимите стену, сведут вас на пристань да продадут чужеземцам.

Тут и взыграла в них гордость.

— Мы тебе, государь, не рабы! — сказали белые росы. — Не смей нас неволить и взаперти держать!

— Добро, — согласился Годислав. — Но если разбой учините, прогоню без каша и даров.

Велел он снять запоры и стражу, однако в первую же ночь были пограблены дома варяжских мытарей, а один насмерть забит молотами, коими камень забивали.

Гродненские словене клялись, что не они это сотворили, однако бояре, проводившие сыск, нашли в сараях строителей серебро и бляхи мытарские. Годислав верил словенам и догадывался, кто в самом деле ограбил мытарей и их добро потом подбросил белым росам, да слово сказано было — прогнал без каша и даров.

После прихода очередных строителей оставались вокруг города только ямы, рвы да разбросанный камень, ибо каждый из них ломал, что было прежде построено, и заново начинал. Между тем прошло уж шесть лет, как Великий Князь сел на престол — половина срока, а стольный град по-прежнему оставался открытым и беззащитным. И пока думал Годислав, кого бы нанять — словен-вятичей или кривичей, а может, скандов и арвагов из-за моря позвать, обиженные гродненцы вернулись конной ватагой в тысячу человек и побоявшись разорять Горислав Великий, среди ночи напали на стоящие у пристани корабли и торжище. Пограбив без разбора и чужеземных купцов, и своих братьев-словен, они пожгли много судов с товаром и, взяв большую добычу, ускакали прочь.

Шум и паника поднялись неслыханные, кто говорил, неведомый дикий народ напал, кто кричал, обры воскресли и вернулись. Только наутро воеводы выслали погоню и настигли белых росов, многих порубили, многих пленили и отняли товар, взятый разбоем. Тут уж гости Горислава Великого, что пострадали от набега, взроптали и потребовали возмездия серебром или передачи пленных в рабство. Молодой государь был так возмущен, что отдал бы гродненских в неволю, но приехал их князь и стал просить Годислава отпустить пленных домой, мол, набег они совершили по недомыслию и он сам их сурово накажет, а впредь смотреть станет, чтоб не повторилось подобного.

Великий Князь в сомнении был, однако же отпустил разбойников, поскольку не хотел ссориться с белыми росами, купцам же воздал серебром за утраченные корабли и товар.

Показалось ему, варяги несколько образумились после дерзкого нападения и готовы к вольному труду, но на призыв никто не откликнулся и не явился на вечевую площадь, заперевшись на засовы по своим дворам и кораблям. Зато пришел к государю Закон и предложил ему помощь, мол, встань под волю Перуна и волхвы братства в тот же день созовут варягов на вольный труд. Года не пройдет, и не только стольный град — все города парусья оденутся в каменные стены, а Годислава прославят во всех землях подобно прославлению Горислава Великого.