Волчье море

— Ятра Одина, — пробормотал Финн, вытирая пот с лица. — Отныне только кур держать стану.

— Ну, — протянул Сигват, — кудахчущая курица к беде, как и та, у которой хвост вроде петушиного. Их надо сразу резать. А курица на насесте с утра пораньше предвещает смерть…

— Волосатая задница Тора! — взревел Финн. — Хватит, Сигват, во имя всех богов!

— Вы бы послушали его, — сказал Гарди, указывая назад. — Глядите.

На сей раз ошибки быть не могло — фигуры всадников, высоко на гребне холма. Конные явно искали дорогу вниз. Едва они спустятся на равнину…

— Бежим, — бросил Финн, пот золотился на его лице. — Бежим, будто волк Локи вот-вот вцепится вам в портки!

Мы побежали, спотыкаясь и бранясь. Один из раненых скатился со спины лошади, другой двинулся было к нему, обернулся и увидел всадников, что веером рассеялись по склону, подгоняя своих скакунов и вопя пронзительное «Илля-ла-ла». Он послал лошадь вперед, второй принялся сыпать проклятиями, кое-как ковыляя на здоровой ноге.

Никто ему не помогал, копыта стучали все громче. Послышалось знакомое жужжание, и ковылявший вдруг вскрикнул и повалился лицом вперед. Стрела вонзилась ему в спину.

Финн выругался и развернулся. Я понял, что он задумал, и гаркнул:

— Стройся!

Побратимы послушались, сбились вместе, точно стая воробьев; стрелы летели все гуще, со звуком ножа, рассекающего полотно. Кто-то вскрикнул — стрела угодила в ляжку — и потащился к кромке воды.

Мы подняли щиты и молча повернулись к врагу, только наше прерывистое дыхание нарушало тишину. Потом стрелы забарабанили по дереву, и другой побратим с бранью выдернул древко из лодыжки.

— Борг! — проревел Финн, и мужчины воздели щиты выше и с уклоном назад. Стоявшие впереди, я в том числе, пригнулись. Краем глаза я заметил Косоглазого, который шлепал по воде к «Сохатому». Пусть глаза у него косят, зато ноги шустрые.

— Отступаем, — сказал я своим потным товарищам. — Давайте, пошевеливайтесь.

Мы составили из щитов укрытие, но только спереди, поэтому двигались еле-еле, мучительно медленно, а всадники продолжали пускать в нас стрелы. Казалось, ничего другого они не замышляют; я насчитал их всего два или три десятка, и среди них никого, похожего на эмира, — ему явно пришлось разделить свои силы, чтобы отыскать нас.

Один отставший дан, стараясь нас нагнать, получил шесть стрел, одну за одной; они вонзались в него с таким звуком, с каким ударяется о стену сырое мясо. Он упал наземь, одна рука все царапала песок и хватала жесткую траву в тщетной попытке догнать своих.

Мы отступали, а стрелы свистели, шипели и врезались в щиты. Надеюсь, тот, кто командует арабами, слишком осторожен, чтобы сообразить, что, пока мы идем, «вороньи когти» нас не защищают, как в прошлый раз. Без этих когтей мы бы не устояли против вооруженных копьями всадников и стрелков.

Песок заскрипел под ногами, иногда нога наступала на травяную кочку. Потом кочки исчезли, а мы все пятились, миновали еще два тела и двух лошадей без наездников.

Одна из арабских лошадей вдруг взвилась на дыбы, сбросила седока, а остальные поскакали обратно, когда кто-то из наших закричал: «Вода!»

От плеска волн у моих ног я чуть не разрыдался. Позади, один за другим, побратимы закидывали щиты за спины и плюхали по воде в сторону лодок, а с корабля начали стрелять из немногих имевшихся у нас коротких луков. Конные предпочли не приближаться.

Что-то ударилось в мой шлем, и в голове будто зазвонил колокол. Затем что-то свистнуло, и стрела угодила в мой щит — изнутри! Я перерубил ее древко мечом и крикнул стрелкам с «Сохатого» глядеть, куда они целят, потом повернулся и побежал, прикрыв щитом спину.

Перевалился через борт «Сохатого», услышал плеск — это падали в воду последние стрелы с берега. Конные с торжеством трясли луками над головами и вопили на своей тарабарщине на греческом — наверняка что-то обидное.

Квасир, сияя, помог мне встать и дружелюбно ткнул в плечо.

— Отлично придумал, Торговец!

— Сколько? — выдавил я, глядя на мокрых, изможденных, стонущих побратимов.

— Четверо погибли, — ответил Финн, поливая водой голову. Потом плюнул в сторону всадников. — И шесть раненых, среди них мальчик.

— Мальчик? — недоуменно переспросил я. Не Козленок же…

Это оказался он. Стрела попала ему в бок, брат Иоанн стоял на коленях рядом с ним, внимательно ощупывая рану. Древко обрезали по самую плоть; Козленок весь обмяк и был бледен, цвета молока.

Брат Иоанн пробормотал молитву и посмотрел на меня; его строгое лицо блестело от пота.

Подошел Гизур.

— Западный ветер дует. Будем ловить?

Я кивнул, потом повернулся к брату Иоанну, который снова осматривал рану. Козленок застонал.

— Задница Одина, жрец! — прорычал Финн. — Ты вообще знаешь, что делаешь?

— Еще слово, Лошадиная Голова, и я тебе врежу. Принеси воды и заткни пасть.

Финн с бранью удалился, а я почувствовал, что «Сохатый» разворачивается, и услышал, как Квасир теребит усталых побратимов, понуждая выбирать парус.

— Ты вправду ведаешь, что делаешь? — спросил я. Брат Иоанн смерил меня таким взглядом, что мне почудилось, будто и он сейчас зарычит. Потом он отер сухие губы, и я увидел в его глазах страх и неуверенность.

— Сидит глубоко, наконечник зазубренный. Не могу протолкнуть наружу, боюсь задеть что-нибудь во чреве и причинить больше вреда, чем уже принесла рана.

— А если не трогать?

— Coniecturalem artem esse medicinam.

Медицина есть искусство гадания. Я посмотрел на мальчика, совершенно беспомощного; мне больше не нужны мертвые детские тела. Брат Иоанн, суетливый от забот, кивнул и облизал губы, потом снова начал усердно молиться.

Я подставил лицо ветру, повернулся к носу и увидел Радослава.

— Спасибо, что предупредили, — сказал я и поведал ему, что произошло на берегу, как погиб маленький посланец. Радослав качнул перевитой серебром прядью, посмотрел на крохотную фигурку на палубе; брат Иоанн склонился над Козленком, точно ободранный ворон.

— Его мать проклянет день, когда мы приплыли на остров, — сказал Радослав и плюнул. — Но все равно мы уже не вернемся. Твой Старкад запустил лису в курятник.

По его словам, все случилось быстро и обыденно. Они видели, как в гавань входит корабль, и подивились — это был большой греческий кнорр, но шел он с востока и лавировал против ветра с берега. Когда же он обогнул мыс, на его палубе оказалось полным-полно северян, и Квасир немедленно велел ставить парус и ловить тот самый ветер, который препятствовал кораблю Старкада.

Радослав повозмущался тем, что пришлось бросить «Волчок», с Аринбьорном и Огмундом на борту. Хуже того, прибавил он, они вынуждены были бросить и большую часть груза на борту.

— Прости, — сказал я.

Радослав пожал плечами.

— Да ладно. Сокровище все окупит, когда мы его добудем.

Я промолчал, не стал разубеждать Радослава, который по-прежнему был уверен, что мы ищем сокровище — впрочем, рунный меч и был сокровищем. И все же в моей груди разбушевалась буря, и решимость моя слабела, как протекающий кнорр. Гонимый клятвой за мечом, я вовсе не хотел возвращаться в курган Атли. Рано или поздно надо будет решать, не то дела станут безобразнее Коротышки Элдгрима.

— Куда, Торговец? — крикнул Гизур. Это решение я принял давно, изменилась лишь отправная точка.

— На север и затем на восток, вокруг острова, к Селевкии, — ответил я. Недаром я прислушивался ко всем сплетням: мне было известно, что Антиохия ныне в руках Миклагарда. Город брали уже не в первый раз, но, как случалось и прежде, его, скорее всего, придется отдать и отступить к Тарсу. Я надеялся, что этого не произойдет, покуда мы не доберемся до Селевкии, антиохийского порта, куда более надежного убежища, чем пустынный берег Серкланда.

Коротышка Элдгрим взял мой щит и ощупал обрубок стрелы, торчавший изнутри. Потом посмотрел на меня и приподнял ошметок брови.

— Угу, — сухо кивнул я. — На пядь левее, и поминай как звали. Кто угодно скажет, что я тебе не нравлюсь.