Смертельные враги

Столица Андалузии – Севилья была в те времена гораздо более значительным городом, чем в наши дни. Расположенная на равнине, лишенная всякой естественной защиты, не считая Гвадалквивира, она находилась под охраной зубчатой крепостной стены; пятнадцать главных ворот стерегли вход в город.

В тот момент, когда солнце заходило в полыхании пурпура и золота, Пардальян въехал в Севилью через ворота Макарены, расположенные с северной стороны.

Если кто-то пожелает узнать, откуда взялось это странное имя, можем сказать, что это имя мавританской инфанты.

Заметив всадника, чья физиономия понравилась ему с первого взгляда, шевалье попросил указать ему приличный трактир, расположенный не слишком далеко от королевского дворца.

Всадник бросил на него проницательный взгляд и секунду рассматривал его так внимательно и упорно, что Пардальян, наверное, вскипел бы, если бы не угадал во взгляде и улыбке незнакомца явную симпатию и нечто вроде восхищения; всадник откровенно пожирал его взглядом, подобно отцу, который восхищается горячо любимым сыном.

Вот почему Пардальян, но натуре своей человек вовсе не терпеливый, видя, что ему не отвечают, повторил негромко и с улыбкой:

– Сударь, я имел честь попросить вас об одолжении – прошу вас, укажите мне гостиницу.

Незнакомец вздрогнул:

– О, извините меня, сеньор... Трактир?.. В окрестностях Алькасара? Ну, пожалуй... Постоялый двор «Башня» кажется мне вполне подходящим... Во-первых, он очень удобный, а кроме того, его владелец – мой друг... Да, но вы ведь чужеземец, француз?.. Да, да, понимаю... Если вы мне позволите, я сам провожу вас к трактиру «Башня» и попрошу хозяина позаботиться о вас.

– Я бесконечно благодарен вам, сударь. Охотно принимаю ваше любезное предложение, но, поверьте, это вы оказываете мне честь, – ответил шевалье, в свою очередь рассмотрев во всех подробностях – для этого ему хватило одного молниеносного взгляда – своего провожатого.

У этого человека, высокого и худого, лет сорока был широкий, великолепный лоб мыслителя; надо лбом вздымалась копна естественно вьющихся волос, слегка поседевших на висках и зачесанных назад; его живые пронзительные глаза то искрились лукавством, то затуманивались, словно у мечтателя; длинный крючковатый нос, выступающие скулы, впалые щеки, маленькие черные усики, загнутые вверх, и бородка клинышком довершали портрет.

Шевалье заметил, что незнакомец с трудом мог двигать левой рукой; костюм его, хотя и потертый, отличался безукоризненной чистотой. Наконец, на боку у него висела тяжелая, надежная шпага.

Они пустились в путь; кони их шли рядом, и по дороге всадник с неиссякаемой любезностью и с осведомленностью, поразившей Пардальяна, сообщал ему ясные и точные сведения об Андалузии, которые, как он полагал, должны были интересовать чужестранца.

Когда они проезжали по площади святого Франциска, Пардальян спросил:

– Что за алтарь воздвигнут на этой площади?

– Именно перед этим алтарем, сеньор, святая инквизиция пытается, сжигая тела, спасти души тех жалких людей, которые упорно отказываются признать благие деяния нашей святой веры.

Невозможно передать тон, каким были произнесены эти слова, хотя сами по себе они строго отвечали духу времени.

Пардальян пристально посмотрел на незнакомца, выдержавшего этот взгляд с самым простодушным видом.

С невыразимой грустью шевалье прошептал:

– Какой прекрасной и счастливой могла бы стать жизнь под этим сияющим небом, в этом благоухающем саду, на лоне роскошной, поистине сказочной природы!.. Как хороша была бы жизнь, если бы люди согласились жить, как люди, а не как кровожадные звери!.. Да, но люди таковы, каковы они есть... звери, скрывающие, кто лучше, кто хуже, свою сущность.

Незнакомец выслушал эти размышления, сияя от радости, и в свою очередь прошептал что-то, но что именно – Пардальян толком не уловил.

Подъезжая к реке, незнакомец указал на башню, встроенную в крепостную стену, которая окружала королевский дворец:

– Постоялый двор «Башня» назван так из-за своего соседства с этой башней.

– А она как называется?

– Золотая башня... Это сундук, куда наш монарх запирает богатства, прибывающие к нему из Африки.

– Разрази меня гром! Сундук, однако, немаленький! Коли так считать, то мне бы хватило и сундучка! – отозвался Пардальян.

– А мне бы и того меньше! Вы сами можете судить по моей одежде, – ответил незнакомец, тоже смеясь.

– Сударь, – сказал Пардальян серьезно, – не в одежде и не в пустом кошельке дело... По вашему виду мне ясно, что вы владеете тем, что ваш король не сможет приобрести в обмен на все свои сокровища, хотя бы они и умещались в сотне сундуков вроде этой башни.

– Вот как! – лукаво воскликнул незнакомец. – И что же, по-вашему, во мне такого ценного, сеньор?

– У вас есть это и это, – ответил Пардальян, коснувшись пальцем своего лба и груди.

Незнакомец не стал лицемерно изображать из себя скромника (что лишь утвердило Пардальяна в хорошем мнении, которое у него начинало складываться о его спутнике), и на сей раз шевалье его услышал:

– Замечательно! Настоящий Дон Кихот!

И остановив лошадь, он снял шляпу и сказал очень серьезно:

– Сеньор, меня зовут Мигель де Сервантес Сааведра; я кастильский дворянин и буду польщен сверх всякой меры, если вы позволите мне считать себя вашим другом.

– А я, сударь, – шевалье де Пардальян, французский дворянин; я сразу же увидел, что мы созданы для того, чтобы понимать друг друга совершенно во . всем. Вашу руку, сударь, и поверьте – если кто-то и польщен, так это я.

И два новых друга крепко обнялись. Тем временем они подъехали к трактиру, и, прежде чем спешиться, Пардальян сказал:

– Господин де Сервантес, не кажется ли вам, что мы не можем останавливаться на этом и что знакомство, столь достойно начатое, должно найти свое продолжение за столом, где мы сдвинем наши стаканы?

– Целиком с вами согласен, – сказал Сервантес, улыбаясь.

– Черт побери! Вы не можете себе представить, насколько легче становится на сердце, когда время от времени встречаешь человека, который посылает к дьяволу всяческое ломанье, откровенно выражая свои чувства, и с которым можно поговорить по душам.