Тень Торквемады

— Приходилось. И смею вас уверить, я кое-что смыслю в искусстве судовождения.

— А еще до нас дошли вести, что вы были в плену у турок, где познакомились с московитами и выучили их язык. Это так?

— Совершенно верно, ваше высокопреосвященство. Было дело. Но вере я не изменил, — поторопился добавить Пинто.

— Вот и отлично… — Казалось, дон Фернандо Вальдес совсем не удивился, что португалец распознал в нем Великого инквизитора, хотя он и не стал называть фидалго свое имя и общественное положение.

Дон Вальдес искусно скрыл свое удивление, но мысленно похвалил себя за отменный выбор главного исполнителя столь ответственной миссии. У этого фидалго был быстрый и гибкий ум, а значит, есть надежда на успех. Тем более что португалец, судя по сведениям, полученным от отцов-иезуитов, знатный рубака и авантюрист до мозга костей. Именно такие люди способны свернуть горы, чтобы добраться до цели.

— Но мне нужен помощник, человек, которому я мог бы полностью доверять, — сказал Пинто и поторопился добавить: — Причем из тех людей, кого я знаю.

Фидалго совсем не улыбалась перспектива получить в качестве «лучшего друга» ищейку инквизиции.

— Мы и об этом подумали… — Великий инквизитор снисходительно покривился, что должно было обозначать улыбку. — Всему свое время. А пока слушайте…

Они проговорили до полуночи. План действий в общих чертах был намечен, дело оставалось за малым — начать и закончить. Ночевать Фернана Пинто оставили в замке — район Траяны был небезопасен, особенно в ночное время, а фидалго для святой инквизиции оказался чересчур ценным приобретением, чтобы рисковать его жизнью и здоровьем.

Утром его отвезли на каравеллу. Она именовалась «Ла Маделена». Это было премиленькое суденышко, но совсем не приспособленное для пиратских рейдов. Впрочем, это и не требовалось, ведь он теперь богатый испанский купец, горящий желанием наладить торговлю с Москвой.

На судне Фернана Пинто уже ждал капитан, которого звали Альфонсо Диас де Альтамарино. Едва посмотрев друг на друга, они тут же прониклись взаимным уважением, которое могло по истечении времени даже перерасти в дружбу. И тот и другой были настоящими морскими волками, а это не скроешь ни под какой маской. Альфонсо Диас мог побиться об заклад, что его новый штурман, а заодно и владелец груза, покоившегося в трюме «Ла Маделены», совсем недавно пиратствовал в южных морях, о чем ясно свидетельствовал намертво въевшийся в кожу загар.

А еще Фернана Пинто выдавали быстрые, точные движения и богато инкрустированная золотом и драгоценными каменьями шпага. Несмотря на свой внешне парадный вид, ее массивный клинок из стали «дамаск» был весь в зазубринах, которые уже не могла вывести никакая заточка. По этому признаку было понятно, каким образом ее владелец добывал себе средства на пропитание.

После знакомства с капитаном и кратким обменом любезностями Фернану Пинто показали его каюту, куда он и удалился вполне довольный состоянием дел. А разве плохо вернуть в семью десять тысяч эскудо, избежать преследований иезуитов, суда инквизиции (был бы человек, а какой-нибудь грех святые отцы всегда у него отыщут), истребовать индульгенцию на все бывшие и будущие прегрешения и, наконец, получить в свое распоряжение груз пряностей — высоко ценимый северными варварами товар, предполагавший большой доход?

Конечно, часть денег придется отдать. Но и себя он не забудет, это уж как пить дать — Фернан Пинто, ко всем своим достоинствам, обладал еще и купеческой оборотистостью. Иначе ему никогда бы не удалось накопить тех денег, что он отдал иезуитам в Гоа и которые привез домой. Как все авантюристы и пираты, фидалго был не дурак выпить и хорошо покутить. Но меру всегда знал и зазря деньгами не швырялся, что было свойственно многим его собратьям по пиратскому ремеслу, которые пропивались до нитки и к старости становились нищими.

В каюте на его койке кто-то спал. Судя по одежде и портупее, висевший на гвозде у изголовья, это был идальго. Отвернувшись к стене, он храпел так смачно, что Пинто сразу же понял, чем вызван этот храп. Похоже, идальго хорошо приложился к бутылке, перед тем как его сморил сон.

— Э-э, сеньор! — Пинто грубо потормошил наглеца. — Покиньте мою каюту!

Жилище капитана и его помощника на корабле были почти святыми местами, и никто из матросов не имел права без начальственного соизволения переступать через порог каюты.

— Иди к дьяволу! — проворчал идальго, но все же оторвал лохматую голову от постели и посмотрел на Фернана Пинто нахальными глазами, изрядно покрасневшими от чрезмерных излияний.

Фидалго словно пронзили шпагой. Он дернулся и резко отступил назад. Не может быть! Перед ним на койке сидел его бывший капитан и друг Антонио де Фариа-и-Соуза! Живой и невредимый!

— Чего таращишься? — спросил де Фариа. — Принеси лучше бутылку вина. В горле — пустыня, а в желудке словно прошел караван верблюдов, которые опростались.

Казалось, он совсем не удивился, узрев Фернана Пинто. Пират вел себя так, будто они расстались вчера, после очередной попойки. Но, похоже, до него кое-что все-таки дошло. Антонио де Фариа вдруг широко открыл глаза, изумленно ахнул, вскочил на ровные ноги, и они обнялись, от переизбытка чувств, крепко похлопывая ладонями друг друга по спине.

— Мне сообщили, что ты погиб! Утонул вместе с судном, — сказал Фернан Пинто, когда собрался с мыслями. — Я даже заупокойную мессу заказал.

— Господь еще не решил, куда отправить меня — в ад или рай, — ответил Антонио де Фариа и заразительно рассмеялся. — Вот я и задержался на этом свете. Кто-нибудь принесет нам вина? — гаркнул он в приоткрытую дверь.

Наверное, Альфонсо Диас уже сообразил, что встретились давние приятели, поэтому вино и кубки появились сразу же, едва затихло эхо от трубного гласа бывшего предводителя морских разбойников. Сам капитан не стал мешать разговору двух своих начальников — так по крайней мере его проинформировал невзрачный монашек-инквизитор, который решал вопросы с грузом и оснащением каравеллы, — и скромно отошел на корму, откуда с интересом стал наблюдать за сценкой, нередкой в портах Испании. Портовая шлюха не получила за свои «труды» оговоренную сумму от хмельного матросика и теперь ругала его на все заставки, смачно уснащая свою речь такими выражениями, которые мог позволить себе разве что бывалый боцман.

В Испании существовало понятие о профессиях подлых и благородных. В число подлых поначалу входило великое множество профессий. Например, булочники, суконщики, прядильщицы, лекари, мясники, солдаты, купцы, ростовщики, нотариусы. А также жонглеры и проститутки. Первые исполняли непристойные эротические танцы, вторые торговали своим телом.

В конечном итоге высочайшим королевским повелением ряд профессий присоединили к списку полезных и вычеркнули из числа подлых. Подлых профессий осталось совсем мало. Разве что нотариусы. Ведь они подло берут деньги с доверчивых простаков и ничего полезного не производят; но какой-то толк от них все же есть, потому что этот мир немыслим без стряпчих. В конце концов их тоже вычеркнули. Не повезло лишь жонглерам и проституткам.

Первые по-прежнему исполняли танцы, противные взгляду истинного христианина, а вторые торговали своим телом налево и направо, уводя из семьи честных мужей и смущая их благочестивых жен.

Но тут появился епископ Томас Кобхэмбский. Ему пришло в голову написать сочинение под названием «Руководство для исповедников», посвященное проституткам. В этом сочинении он представлял проституток как наемников для служивых людей, особенно для купцов, которые подолгу пребывают в дороге. А поскольку торговля превратилась в двигатель прогресса, то и миссия проституток оказалась невероятно высока. Тем более что выполнялась она с риском для жизни и здоровья.

Святой отец так увлекся описанием нелегкого труда проституток, что в кругах адептов началось брожение. «Руководство для исповедников» передавалось из рук в руки, ибо человек ничтожен и подвержен слабостям. Это привело к неслыханному шагу — исключению проституток из числа подлых профессий. Так в Испании осталась всего одна подлая профессия — жонглеры. Их теперь презирали даже проститутки, не говоря уж о суконщиках и нотариусах.