Виконт де Бражелон или Десять лет спустя (3 тома) Ил. Ж.Боже

Как ни был король занят предстоящим делом, это не помешало ему окинуть взглядом знатока два ряда молодых хорошеньких придворных дам, выстроившихся в галереях и скромно опустивших перед ним глаза.

Все они краснели, чувствуя на себе королевский взгляд. Только одна фрейлина, с длинными шелковистыми волосами и нежной кожей, побледнела и пошатнулась, хотя подруга то и дело подталкивала ее локтем. Это была Лавальер, которую Монтале подбодрила таким способом, ибо она сама никогда не чувствовала недостатка в храбрости.

Король невольно оглянулся. Все головы, успевшие приподняться, снова опустились. Только белокурая головка осталась неподвижною: казалось, Лавальер истощила весь запас своих сил.

Войдя к принцессе, Людовик застал свою невестку полулежащей на подушках. Она встала и сделала реверанс, пробормотав несколько слов признательности за честь, которую ей оказали. Потом она снова уселась, но слабость и бессилие были явно притворными, поскольку очаровательный румянец играл на ее щеках, а глаза, слегка покрасневшие от нескольких недавно пролитых слезинок, только загорелись еще ярче.

Король сел и сейчас же благодаря своей наблюдательности заметил следы беспорядка в комнате и следы волнения на лице принцессы. Он принял веселый и непринужденный вид.

– Милая сестра, – начал он, – в котором часу вам угодно будет приступить сегодня к репетиции балета?

Принцесса медленно и томно покачала своей очаровательной головкой.

– Ах, государь, – сказала она, – будьте милостивы, извините меня на этот раз; я только что собиралась предупредить ваше величество, что сегодня я не в состоянии участвовать в репетиции.

– Как! – произнес король с некоторым изумлением. – Разве вам нездоровится, милая сестра?

– Да, государь.

– Так надо позвать врача.

– Нет, доктора бессильны против моей болезни.

– Вы меня пугаете.

– Государь, я хочу просить у вашего величества разрешения вернуться в Англию.

Король удивился еще больше.

– В Англию! Что вы говорите, сестра моя?!

– Я вынуждена сказать это, государь, – решительно проговорила внучка Генриха IV.

Ее прекрасные черные глаза засверкали.

– Мне очень прискорбно обращаться к вашему величеству с такой просьбой. Но я очень несчастна при дворе вашего величества. Я хочу вернуться к своим родным.

– Сестра! Сестра!

Король подошел к ней ближе.

– Выслушайте меня, государь, – продолжала молодая женщина, мало-помалу очаровывая собеседника своей красотой. – Я привыкла страдать. Еще в ранней молодости меня унижали, пренебрегали мною. О, не возражайте, государь! – сказала она с улыбкой.

Король покраснел.

– Итак, говорю я, я могла бы подумать, что бог произвел меня на свет для этого, меня, дочь могущественного короля; но, поскольку он лишил моего отца жизни, он мог точно так же лишить меня гордости. Я много страдала и причиняла большие страдания моей матери. Но я дала клятву, что, если когда-нибудь достигну независимого положения, хотя бы положения простой труженицы, своими руками зарабатывающей хлеб, я не потерплю унижения. Это время настало. Я достигла того положения, какое мне принадлежит по праву рождения; я приблизилась к трону. Я думала, что, сочетаясь браком с французским принцем, я найду в нем родственника, друга, равного, но вижу, что нашла в нем только властелина. И это меня возмущает, государь. Моя мать ничего об этом не узнает. Вы же, кого я так почитаю и… так люблю…

Король затрепетал; ни один женский голос не волновал его так, как голос принцессы.

– Вы, государь, все знаете, раз вы пришли сюда, и, может быть, поймете меня. Если бы вы не пришли, я бы сама пошла к вам. Я хочу, чтобы мне позволили уехать. Надеюсь, – что вы настолько деликатны, что поймете меня и окажете мне покровительство.

– Сестра, сестра! – пробормотал король, смешавшись от этого стремительного натиска. – Подумали ли вы о всех последствиях затеянного вами шага?

– Государь, я ни о чем не думаю, я просто подчиняюсь чувству. На меня нападают, я инстинктивно защищаюсь.

– Но что вам сделали, скажите, пожалуйста?

Принцесса, как можно видеть, прибегла к обычному женскому приему: из обвиняемой она стала обвинительницей. Прием этот служит верным признаком вины, но женщины всегда умеют извлечь из него выгоду.

Король и не заметил, как, придя к ней с вопросом: «Что вы сделали моему брату?» – вместо того спросил: «Что вам сделали?»

– Что мне сделали? – переспросила принцесса. – О, государь, надо быть женщиной, чтобы понять это. Меня заставили лить слезы.

И своим тоненьким жемчужно-белым пальчиком она вытерла свои затуманенные глаза и снова принялась плакать.

– Сестра моя, успокойтесь, умоляю вас, – сказал король, подходя к ней и взяв ее влажную и трепещущую ручку.

– Государь, прежде всего меня лишили друга моего брата. Милорд Бекингэм был приятный и веселый гость, земляк, знавший все мои привычки, почти товарищ, с которым мы в кругу других наших друзей провели столько счастливых дней в моем чудном Сент-Джемсском парке.

– Но ведь он был влюблен в вас, сестра!

– Пустой предлог! Какое имеет значение, – сказала она серьезным тоном, – был ли герцог Бекингэм влюблен в меня или нет? Разве мне опасен влюбленный?.. Ах, государь, далеко не достаточно, чтобы мужчина был влюблен.

И она улыбнулась так нежно, так лукаво, что король почувствовал, как его сердце сначала забилось, потом замерло.

– Но позвольте, ведь брат ревновал! – перебил король.

– Хорошо, я это понимаю, это причина. Он ревновал, и Бекингэма прогнали.

– Почему же прогнали?..

– Ну, удалили, устранили, уволили, назовите это как вам будет угодно, государь. Так или иначе, один из первых дворян Европы был вынужден покинуть французский двор Людовика XIV, словно деревенский парень, из-за какого-то взгляда или букета. Это недостойно самого галантного двора…

Простите, государь, я забыла, что, говоря так, я посягаю на вашу верховную власть.

– Поверьте, сестра, что вовсе не я удалил герцога Бекингэма… Он мне очень нравится.

– Не вы? – подхватила принцесса. – А, тем лучше!

Она так сумела подчеркнуть слова тем лучше, как будто хотела сказать тем хуже.