Охота на льва. Русская сова против британского льва!

– Ничего, не унывайте, вылазка удачная, – сказал Голицын. – Мы узнали адрес, где обитает загадочный приятель Рейли и Распутина. Мы узнали номерной знак лихача, который возит Залесскую, и завтра его выловим. Он много чего расскажет… И вот – тужурка, полная секретов. Где, кстати, извозчик забрал Рейли и другого господина?

– Мы шли за ним по Кирочной, повернули по Знаменской, пересекли Невский, потом – по Лиговскому, – доложил Синицын. – До Обводного канала – прямиком, а это – чуть не две версты…

– Два километра, – поправил Олексенко.

– У нас еще версты, а не километры!

– Есть закон о километрах…

– Есть, но не закон! Там рекомендуется переходить понемногу.

– Нет, закон! Давно уже принят! И есть Метрическая конвенция!..

– Отставить болтологию! – приказал Андрей. – И за Обводным?..

– И за Обводным еще с версту…

Голицын внимательно посмотрел на смутьяна Олексенко. Тот промолчал.

Оказалось, пролетка развернулась, встала на видном месте и простояла там не менее десяти минут. Из какого-то переулка выбежали двое, вскочили в экипаж и помчались.

– А у нас тут было прелестное побоище. Насколько я понимаю, эта троица вскоре сюда вернется… – Голицын задумался. – Где бы вас, голубчики, поместить, чтобы вы незаметно вели наблюдение?

– Сейчас поищем.

Беседуя с «совятами», Голицын продолжал обшаривать тужурку. И набрел-таки на потайной карман – не слева, как полагалось бы в мужской одежде, а справа. В кармане оказались листки с планом, начерченным от руки и не очень аккуратно – какие-то улицы, стрелочки, крестики и кружочки. Андрей хорошо знал Петербург, но с ходу опознать эти улицы не сумел. Однако крестики явно означали места, где что-то находится… Или кто-то?.. Или должен находиться?

– Это первые кроки, это прикидка… – сказал он. – Нужна большая карта столицы. Ладно. Господа, я оставляю вас тут. Постарайтесь дождаться, когда окончится это гостевание, и Рейли с приятелем уедут. Может, увидите что-то любопытное. А я – домой.

Наутро ему предстоял допрос троих пленников, взятых возле пашутинского дома.

Глава 3

Июль 1912 года. Москва

Давыдов волновался, как кадет перед свиданием с гимназисткой. Он получил от Элис записку в ответ на свою: красавица очень сдержанно обещала нанести ему визит. Читая это краткое послание, никто бы не догадался, что замышляется ночной побег из номера на третьем этаже «Метрополя» в номер на четвертом.

Барсуков немного обиделся, что приятель улизнул от него в гостиницу. Ссориться с ним Давыдов не желал и потому позволил увлечь себя в «Чепуху» – ресторан за Крестовской заставой, где выступали то певицы с романсами, то плясуньи с бубнами. Денис намеревался, поужинав там и запасшись шампанским с корзинкой фруктов, ближе к полуночи явиться в «Метрополь» и ждать Элис в бодром расположении духа.

Но когда друзья прибыли в «Чепуху», то обнаружили, что ресторан на весь вечер снял какой-то гуляющий без чувства меры купец.

– На что ему весь ресторан, братец? – спросил ошарашенный Барсуков у швейцара.

– Тс-с-с!.. Бабу свою изволят голой добрым людям казать! – прошептал почтенный бородатый служитель.

– Это как же?!

– Тс-с-с… Она уже там! Плясать будет телешом. Тьфу, прости господи! – И швейцар тихонько перекрестился.

– Да ты, братец, спятил. Как это вдруг – плясать телешом?! – не поверил Давыдов. Он знал, конечно, что в столичных борделях за деньги и не такое непотребство покажут, но чтобы в приличном ресторане?

– А вот так. Ремесло у ей такое. Сказывали, ей за то большие деньги платят. И еще раз – тьфу!..

– Да это же наверняка Мата Хари! – сообразил Барсуков. – Денис, нам несказанно повезло! А скажи, братец, купца-то ты знаешь?

– Как не знать, – приосанился швейцар, – господин Бабушинский!

– Точно. Бабуин! – воскликнул Давыдов. – Русский бабуин! Все сходится!

– Тише ты… А что, братец, не провел бы ты нас потихоньку в ресторан? – любезно спросил Барсуков. – Да не усадил бы в темном уголке? А мы готовы соответствовать…

И он полез в карман, всем видом показывая – соответствие будет щедрым.

– Нешто с распорядителем договориться? – задумчиво спросил сам себя швейцар.

– И распорядителя не обидим.

– Я не пойду, – сказал Давыдов. – Ты как знаешь, а мне там делать нечего. На голеньких девочек я могу за небольшую плату в других местах посмотреть.

– Но это же Мата Хари! Вся столица шумит! – изумился Барсуков.

– Дура она… – буркнул Денис.

– Странное у тебя понятие о женском уме. Вон – Бабушинского с ума свела, он ей непременно дорогие подарки делает, значит, по-своему – не дура!

Давыдов невольно расхохотался.

– Он ее за то и любит, что совершенно невозможная дурында. Она глупости говорит, русским бабуином его называет, а он от этого в восторге. И ведь как говорит! Подойдет вплотную, прямо в лицо тебе дышит, и какие-то колебания от нее исходят… – Денис замолчал и задумался. – А может, и впрямь? Любопытно ведь, что там могут быть за пляски? Соблазнительные, поди, до последней степени…

– Я понимаю, что ты не хочешь с ней встречаться, – сказал Барсуков, которому Давыдов вкратце доложил о визите к Крестовской, объяснив этот визит просьбой своей столичной родни. – Так ведь нас спрячут. Засунут в какую-нибудь щелку, как клопов, и мы оттуда подглядим. Одно дело, когда эта мадамочка в частных домах выступает, где приличная публика, и совсем другое – для Бабушинского и его дружков. Улавливаешь?

– Да уж…

Уговорившись со швейцаром о цене авантюры, приятели проникли в «Чепуху» со двора и прошли через кухню. Как во всяком приличном ресторане средней руки, в «Чепухе» имелись и просторный зал, и отдельные кабинеты на балконе – вроде лож, даже со шторами. В такой кабинет и препроводили Барсукова с Давыдовым, строго наказав электрическую лампочку не зажигать, сидеть тихо, как мыши под веником, и шторы не раздергивать, а смотреть в щелочку. Потому что ссориться с Бабушинским – это нужно сперва исповедаться, причаститься и завещание написать.

Купец славился буйным и страстным нравом. Посылка медвежонка в кадушке относилась к самым мирным из его проказ. Как-то он поспорил с другим таким же затейником, кто больше съест арбузов. Начали спор в трактире Тестова, где угощались знаменитой тестовской кулебякой, потом как-то загадочно переместились на телеграфную станцию, что на Мясницкой. Там господа, пришедшие отправить срочные депеши, были сильно недовольны вторжением двух расхристанных детин, за которыми следовала банда прихлебателей с арбузами. Способ поедания был вполне в духе Бабушинского – арбуз резали пополам, и спорщики вычерпывали ложками мякоть, каждый из своей половины. Послали за городовым. Бабушинский надел служителю порядка на голову недоеденную половинку арбуза и с торжествующим хохотом убежал. Дальнейший путь спорщиков был отмечен дракой с извозчиками на Лубянке, потом они вломились в «Славянский базар» на Никольской. Там Бабушинский опознал карточного шулера, который ловко его обчистил на Нижегородской ярмарке. Спорщик, тоже именитый купец, проявил солидарность, и вдвоем они кинулись вязать злодея. Тот, убегая, опрокидывал столы, перебил прорву дорогой посуды и устроил величайший переполох в огромном двусветном зале, которым гордились хозяева «Славянского базара». Потом, когда прибыла полиция, уже невозможно было определить, кто, метнув в шулера арбуз, промахнулся и угодил в лоб почтенному воронежскому помещику, прибывшему в кои-то веки с семейством посмотреть на Первопрестольную.

Игрушек у Бабушинского было много. Он где-то раздобыл старую цыганку-гадалку и возил по Москве, слушая туманные прорицания о последних днях и новом потопе. Потом ему прислали из Сибири самого настоящего шамана с бубном. Еще была какая-то история с попугаями, которых он скупил оптом, чуть ли не сотню штук, и отдал знатоку в обучение, а от знатока они сбежали и летали по городу с самыми непотребными воплями, или же их выпустил из клеток лично Бабушинский, так никто никогда и не узнал.