Двуглавый орел (ЛП)

— Важно, герр линиеншиффслейтенант, крайне важно. Успех действий данного подразделения, как и всех операций, зависит от точности и тщательного ведения записей. Я хочу, чтобы в будущем ваше письменное изложение хода операции и сопутствующие отчеты содержали точные сведения, вплоть до сотни метров, касательно пройденного расстояния, для последующего сравнения с заявленными затратами топлива. Однако...— он повернулся, обращаясь уже к другому углу, — должен сообщить, что меня волнуют еще кое-какие моменты, касающиеся вашего устного доклада, по крайней мере, в том виде, в каком мне доложил только что оберлейтенант Мейерхофер. Вы, судя по всему, сбили итальянский аэроплан?

— Так точно, сбили. Точнее, цугфюрер Тотт сбил.

— Понятно. Какого типа?

— Герр командир, честно говоря, я не знаю. Определенно двухместник с ротационным двигателем, возможно, из семейства "Ньюпоров". Точно не могу сказать, но в наших каталогах я такого не припоминаю. Если отдел воздушной разведки желает, я могу набросать...

— Значит, вы не знаете, что это был за аэроплан? — резко перебил он.

— Нет. На тот момент все, что меня интересовало — это его маневры с целью зайти нам в хвост и сбить.

— Имеются ли у вас доказательства его уничтожения? Приказы штаба предписывают по возможности подтверждать факт крушения аэроплана и гибели его экипажа.

Ответил я не сразу — настолько был ошеломлен зашкаливающим идиотизмом подобного вопроса, не имеющего с реалиями воздушного боя ничего общего.

— Сожалею, герр командир, но почему-то я не подумал проследовать за ним к земле и сорвать с рукава пилота нашивку его эскадрильи. Так уж оказалось, что, едва избежав той же участи и имея на хвосте еще один аэроплан, мы решили все же избавить врага от нашего присутствия в их тылу. Наверное, стоит вернуться и спросить у них имя и адресок?

— Обойдитесь без острот, Прохазка, мне не до веселья. А то, что вопреки приказам, в которых ничего не говорилось о ведении воздушных боев, ваше самовольное столкновение с вражеским аэропланом привело к повреждению еще одной единицы, тем более меня не веселит. Особенно после того, как стараниями оберлейтенанта Ригера один из аэропланов позавчера был списан...

— Не говоря уже о списании самого оберлейтенанта Ригера.

— Помолчите. Еще раз, после потери одной машины, только выпущенной из ремонта, и после преступного обращения фельдпилота Тотта с другой фактическая численность эскадрильи 19Ф упала с шести аэропланов до четырех: двух "Ганза-Бранденбург CI" и двух "Ллойд CII". И я нахожу это крайне неподобающим. Из доклада офицера-техника, как я понял, следует, что ваша машина за номером 26.74, скорее всего, уйдет в ремонт минимум на две недели, так что подумайте... — он постучал указкой, похожей на дирижерскую палочку, по доске с графиком, — крепко подумайте, что вы натворили. Линия графика фактической и резервной численности машин за август должна быть здесь — вот здесь. А теперь она будет вот здесь.

— Герр командир, при всем уважении, пусть мы и повредили аэроплан, но вернули его на базу. Кроме того, мы успешно выполнили поставленную задачу и по пути сбили врага. Вам не кажется, что этого более чем достаточно, чтобы компенсировать незначительный урон? В конце концов, у нас тут война, а не задачка по статистике...

Я резко замолчал: последнее замечание вызвало у Краличека реакцию, которая у нормальных людей означала бы дикую ярость с последующим броском чернильницы в собеседника. Иначе говоря, он еще сильнее побледнел и поджал тонкие губы.

— Что-что? Да как вы смеете сомневаться в статистике?! Знание происходящего принесет нам победу в войне. Будь это не так, зачем бы мне за свой счет — за свой, на минуточку, счет!— разрабатывать и отпечатывать формуляры отчетности в дополнение к тем, что присылает Военное министерство? Затем, что я, герр линиеншиффслейтенант, озабочен эффективностью данного подразделения. И поэтому я, как раб на галерах, работаю в этом кабинете до глубокой ночи, не имея даже адъютанта, делая записи для штаба армии. В общем, — он победно глянул на меня поверх очков, словно приводя несокрушимый аргумент, — в общем, что касается вашего полета, итальянский аэроплан ничего не значит. Задачи 19Ф — глубинная разведка и бомбардировка, поэтому сбитые вражеские аэропланы не учитываются. И не будут учитываться, пока я не разработаю соответствующую форму отчетности. Тот аэроплан, что вы, как утверждаете, сбили, можете считать вашей личной победой — неподтвержденной, кстати. Это ваше дело. Но в моих отчетах упоминания об этом не будет. Боюсь, что подобные аномалии не в моей компетенции.

— Герр командир, называйте это аномалией или как хотите, и пусть у вас нет нужного клочка бумаги, чтобы все записать, но считаю своим долгом отметить, что победа имела место и принадлежит не мне, а цугфюреру Тотту. Итальянец был сбит благодаря его мастерству и меткости.

Он взглянул на меня со странной, довольной ухмылкой.

— Боюсь, что тут, герр линиеншиффслейтенант, вы неправы. Победа, если ее и стоит присуждать, должна быть присуждена вам как командиру аэроплана.

— Но стрелял только фельдпилот Тотт, из переднего пулемета. Я не сделал из заднего ни единого выстрела.

— Может так, а может и нет. На высоте, в неразберихе боя, легко ошибиться. Мне докладывали после вашего приземления, что стреляли именно вы.

— Этого не может быть. Если хотите, я покажу.

Краличек закатил глаза — так делают уставшие, но терпеливые люди, которым приходится нянчиться с проблемными родственниками пожилого возраста. Он вздохнул.

— Хорошо, раз вы так настаиваете. Но только недолго, я очень занятой человек, а помощников у меня всего двое, да и месячную отчетность скоро подводить.

Мы вышли на улицу. Краличек с невыносимой, но весьма нехарактерной для него бойкостью зашагал к "Бранденбургеру", который обслуживали фельдфебель Прокеш и другие механики. При нашем приближении они отложили работу и встали по стойке смирно.

— Фельдфебель, сказал Краличек, — покажите нам пулеметы с этого аэроплана.

Оба пулемета уже демонтировали и выложили на раскладную скамью, чтобы почистить.

— Откройте затвор переднего пулемета.

Прокеш сдвинул затвор назад, как было велено. Зарядная камора сияла чистотой, как будто из оружия вообще никогда не стреляли.

— Теперь оружие наблюдателя.

Затвор сдвинули, и стал виден ствол, забитый характерной серовато-черной копотью сгоревшего кордита.

— Вот. — Краличек повернулся ко мне, улыбаясь. — Что я вам говорил? Не беспокойтесь, понятная ошибка. Лучше вам сегодня лечь спать пораньше. Что касается этого вашего итальянского аэроплана, лучше заявить про него в отдельном донесении в штаб армии...

— При всем уважении, герр командир, я не имею ни малейшего желания про него заявлять, раз победа — не моих рук дело.

— Ну что ж, тогда все в порядке. Если не хотите заявлять, на нет и суда нет, так лучше всего, как я считаю. Такие хаотичные записи вносят бессмыслицу в упорядоченные сведения. Только безжалостно удалив подобные статистические неуместности, можно получить великолепную картину и добиться совершенной организации, которая принесет нам победу. Прошу простить, но сегодня утром я потратил уже достаточно времени на эти пустяки. Мне пора возвращаться.

— Герр командир?

— Да?

Он повернулся и снова посмотрел на меня.

— Между прочим, я хочу высказать полезное предложение.

— И что за предложение?

— Если расценивать все отдельные события этой мировой войны как статистически бесполезные, как вы их называете, тогда, возможно, мы бы решили, что войны вообще нет. В таком случае осталось бы только прекратить убивать друг друга и отправиться домой.

Он подумал несколько секунд, потом улыбнулся мне.

— Да-да, линиеншиффслейтенант: очень забавно, даже очень. Теперь, возможно, вы извините меня, наконец? У некоторых есть дела поважней, чем попусту тратить время, составляя остроумные сентенции. Что касается меня, как кадровый военный, я полагаю, что война — слишком серьёзная вещь для шуток.