Серебряный орел

Ромул вздохнул, теперь он уже сомневался, что выбор был верным. Начинало казаться, что они проведут остаток жизни в боях с извечными врагами новых повелителей — дикими кочевыми племенами из Согдианы, Бактрии и Скифии.

И сюда он пришел, чтобы узнать, есть ли какой-нибудь выход из этого жалкого положения.

Взгляд темных глаз Тарквиния пробежал по скале. Ничего.

Тарквиний не походил ни на кого из тех воинов, с которыми ему выдалось служить. Длинные белокурые волосы, схваченные матерчатой лентой, не скрывали тонкого лица с высокими скулами и золотой сережкой в правом ухе. Под одеждой этруск носил бронзовую кирасу, отделанную кольчужной полосой, завершала его одеяние короткая, отороченная кожей юбка центуриона. За спиной — небольшой мешок на лямках. С правого плеча свисала на ремне обоюдоострая боевая секира. В отличие от всех остальных гаруспик никогда не носил плаща. Он хотел, чтобы его органы чувств всегда работали с полной нагрузкой.

— Ну! — требовательно воскликнул Пакор. — Видишь вход?

Тарквиний чуть заметно нахмурил брови, но ничего не сказал. За долгие годы обучения у Олиния, своего наставника, он научился терпению. Впрочем, другие часто принимали его деланную бесстрастность за самодовольство.

Командир как бы ненароком взглянул направо.

Тарквиний же нарочно поглядел в другую сторону. О великий Митра, думал он, покажи мне свой храм.

— Здесь не больше тридцати шагов! — усмехнулся Пакор, не в силах больше сдерживаться.

Несколько воинов злорадно захихикали.

Не меняя выражения лица, Тарквиний перевел взгляд туда, куда за мгновение до того смотрел командир. Он долго и пристально всматривался в утес, но так ничего и не увидел.

— Ты шарлатан. Я всегда был в этом уверен, — рявкнул Пакор. — Зря я сделал тебя центурионом.

Похоже, парфянин напрочь забыл о том, как он, Тарквиний, снабдил легион секретным оружием, с горечью подумал гаруспик. Рубин, несколько лет назад полученный в дар от Олиния, пошел в уплату за шелк, который до сих пор покрывал щиты пяти с лишним тысяч легионеров, делая их неуязвимыми для смертоносных стрел, выпущенных из мощных изогнутых луков. Это он, Тарквиний, додумался изготовить несколько тысяч длинных копий, с которыми пехота могла успешно противостоять любой коннице. Только благодаря изобретенной им тактике удалось полностью уничтожить мощный воинский отряд согдийцев, громивший города Маргианы. Не говоря уже о том, что его лекарские знания помогли спасти жизни множеству раненых и больных воинов. Присвоение звания центуриона явилось молчаливым признанием заслуг Тарквиния и подтверждением того уважения, каким он пользовался в войске. Но возражать командиру ему до сих пор не приходилось.

Власть над жизнью всех воинов полностью принадлежала Пакору. Пока что Тарквиния и, в какой-то степени, его друзей защищал от произвола, который мог вылиться в жестокое наказание, пытку или даже смертную казнь, тот страх, который командир легиона испытывал перед пророческими способностями гаруспика. А в последнее время — впервые за всю жизнь этруска — они покинули его.

И постоянным спутником Тарквиния сделался страх — неведомое ему прежде чувство.

Уже несколько месяцев ему приходилось выкручиваться, полагаясь только на собственное чутье, не получая от богов никаких вразумительных подсказок. Тарквиний пристально вглядывался в каждое облако, изучал каждый порыв ветра, каждую птицу, каждое животное, которые попадались ему на глаза. Тщетно. Даже жертвоприношения кур и агнцев, обычно позволявшие безошибочно угадывать будущее, оказывались по большей части бесплодными. Лиловая печень жертвенных животных, богатейший источник предвидения, какой только знала гаруспиция, не давала ему никаких подсказок. Тарквиний не мог понять происходящего. Я был гаруспиком почти двадцать лет, мрачно думал он. И никогда прежде не лишался дара предвидения. Наверное, боги всерьез разгневались на меня. То и дело Тарквиний вспоминал Харона, этрусского демона загробного мира, и то, как он появится из-под земли, чтобы поглотить всех. Рыжеволосый, синекожий Харон таился в тени Пакора, из его пасти торчали зубы, с которых обильно капала слюна, и он готов был растерзать Тарквиния, как только терпение командира иссякнет. А этого недолго оставалось ждать. Вовсе не обязательно быть гаруспиком, чтобы понять, что значат движения Пакора, устало подумал Тарквиний. Парфянин походил на полосу закаленного металла, скрученную так туго, что она в любой момент могла или распрямиться с сокрушительной силой, или сломаться.

— Ну ладно, ради всех святынь, — загремел Пакор, — так и быть, покажу тебе! — Выхватив факел у одного из стражников, он двинулся вперед. Остальные последовали за ним. Пройдя двадцать шагов, парфянин остановился. — Смотри! — Он указал факелом вперед.

Глаза Тарквиния широко раскрылись. Прямо перед ними лежала площадка, вымощенная тщательно обтесанными булыжниками. Посреди нее темнело обрамленное тяжелыми каменными плитами большое квадратное отверстие, ведущее под землю. На обветренных камнях виднелись высеченные надписи и рисунки. Тарквиний шагнул поближе, чтобы разглядеть изображения, и узнал очертания ворона, подогнувшего передние ноги быка, красивую корону о семи зубцах. А это? Неужели фригийский колпак? Изображение очень походило на те тупоконечные шапки, которые с незапамятных времен носили гаруспики, с трепетом подумал он. Эти картинки не на шутку взволновали его, потому что за ними, возможно, скрывалось то, что он давно искал, — указание на места, откуда некогда пришли соплеменники Тарквиния.

Много веков назад этруски заселили Центральную Италию, но пришли они с востока. Следы их цивилизации попадались в Малой Азии, но легенда утверждала, что они явились из каких-то гораздо более дальних мест. Из тех, откуда пришел Митра. Не многое так уж волновало Тарквиния, но эта легенда — больше всего. Уже много лет он искал сведения о прошлом этрусков, но добился очень малого. И только здесь, на востоке, непроницаемый туман времени вроде бы начал понемногу рассеиваться. А это значило, что Олиний был прав — в очередной раз. Старик предсказал ему, что он сможет узнать больше, совершив путешествие в Парфянское царство и за его пределы.

— Обычно в храм Митры допускается только тот, кто верует в него, — провозгласил Пакор. — Нечестивцы караются смертью.

Все мысли о возможном открытии истоков происхождения этрусков вылетели из головы Тарквиния. Он невольно поморщился. Впрочем, каждое слово о Митре и поклонении ему давало лишний шанс выжить.

— Тебе дозволено войти, чтобы ты мог предсказать будущее мне и всему Забытому легиону, — продолжал Пакор. — Если я распознаю в твоих словах неправду, ты умрешь.

Ни одна черта не дрогнула на лице Тарквиния. Он продолжал молча смотреть на командира, ведь тот еще не закончил.

— Но перед этим, — чуть запнувшись, проговорил Пакор и перевел взгляд на Ромула и Бренна, — умрут твои друзья. Умрут медленной и мучительной смертью. А ты будешь на это смотреть.

Тарквиния захлестнул гнев, но он и этого не выдал, а лишь твердо посмотрел Пакору в глаза. Через несколько мгновений парфянин отвел взгляд. Какая-то сила у меня все еще остается, подумал гаруспик, но мысль эта вызвала ощущение, похожее на привкус пепла в пересохшем рту. Сейчас все преимущества были на стороне Пакора. Если только боги не ниспошлют гаруспику какое-нибудь достойное внимания откровение в храме Митры, то все они вскоре погибнут. И зачем он настоял, чтобы его друзья отправились нынче вечером вместе с ним? Вот самый маловажный из вопросов, которые он хотел бы задать богам. Собственная участь мало заботила Тарквиния, но совесть уже терзала его. Неужели и храбрый великан Бренн, и Ромул, молодой человек, которого он полюбил как сына, должны будут поплатиться за его промахи? Они познакомились спустя несколько дней после того, как завербовались в армию Красса, и вскоре крепко подружились. Тогда Тарквиний безошибочно предсказывал будущее, и друзья полностью доверяли ему. После первого разгрома при Каррах, когда единственным путем к спасению казалось бегство под покровом ночи, они доверились его решению и остались с ним, слепо связав свои судьбы с его будущим. И до сих пор то и дело обращались к нему за советом. Их жизни не могут оборваться здесь и сейчас, едва ли не с отчаянием подумал Тарквиний. Так не должно случиться.