Дон Карлос. Том 2

Вся в лохмотьях, сидела я, скорчившись, на паперти, протягивая руку прохожим. Вечером я возвращалась к моей бедной матери, отдавала ей все, что собрала, и рано утром снова возвращалась на прежнее место. Так продолжалось до тех пор, пока мне не исполнилось восемь лет, и тут умерла моя мать.

Маленькая Белита осталась сиротой!

Стоя на коленях у постели покойницы, я в отчаянии плакала; у меня никого больше не было на свете, кто бы любил меня. Я была совершенно одинока, но, еще слишком мала, чтобы понять весь ужас своего положения. Проводив мать на кладбище, я глядела, горько плача, как ее опускали в темную страшную яму, как вдруг около меня очутился высокий мужчина с очень серьезным лицом. Он узнал от патера, что я круглая сирота. Незнакомец взял меня за руку… Я взглянула на него полными слез глазами… Он был совершенно чужим для меня, но я его не боялась, напротив, его серьезное доброе лицо внушало доверие… Мне вдруг пришло в голову, что этот человек, так внезапно очутившийся здесь, мой отец, увидевший мои слезы и вставший из могилы. О Горацио! В детстве бывают такие чудесные грезы!

Высокий незнакомец спросил, как меня зовут, и потом мы вместе отправились к кому-то из городских властей.

Я помню, что все чиновники, с которыми он говорил, относились к нему с большим почтением и хвалили его за великодушие. После этого он купил мне простую, но хорошую одежду и увез меня из Гранады.

— Это был кто-то из твоих дальних родственников? — спросил Горацио.

— Нет, это был просто благородный, великодушный человек, принявший к себе бедную сироту Белиту Рюйо, чтобы воспитать ее, как свое родное дитя.

— Он сделал благородное дело, Бог воздаст ему за это!

— Его давно уже нет на свете!

— Как же его звали, и куда он тебя увез?

— Он был алькальдом местечка Виролы недалеко от Гранады, звали его Царцароза. Приехав, он поместил меня в своем доме. Хозяйство у него вела специально нанятая для этого старуха, так как с женой он давно разошелся. От жены у него был сын Тобаль, молодой человек лет восемнадцати. Я стала называть его братом, а он меня — сестрой, он относился ко мне с братской заботой. Алькальд тоже любил меня, одна старуха ворчала, дурно обращалась со мной, называла нищей, говорила, что из-за меня ей приходится делать лишнюю работу! При алькальде и Тобале она, однако, молчала. Несмотря на это, я с благодарностью в сердце продолжала жить в их доме и прилежно учиться. Тобаль сам занимался со мной, и я относилась, к нему с большим уважением. Мало-помалу я полюбила его, как родного брата; Тобаль и сам не мог обходиться без меня, окружал меня самым нежным вниманием, дарил разные мелочи, какие я видела у других девочек и какие мне втайне тоже хотелось иметь.

Так росла я до двенадцати лет, как вдруг рухнуло мое счастье, я снова лишилась крова и радости так же внезапно, как и нашла их. Раз Тобаль назвал меня своим дорогим другом и поцеловал. Старуха это увидела; теперь ее ненависть ко мне нашла выход.

Старуха сейчас же побежала к алькальду и сказала, что я соблазнила его сына.

Серьезный алькальд, никак этого не ожидавший, сильно рассердился. Я была еще слишком молода и неопытна, чтобы понять, в чем дело; поняла только, что нарушила мир в семье своего благодетеля, и тотчас приняла твердое решение. Написав алькальду письмо, в котором благодарила его за все и прощалась с ним, я ушла из дома, где провела счастливейшие дни своей жизни, ушла с тяжелой грустью в сердце. Опять я была сиротой, но другого выхода не было. С тех пор я больше не видела ни алькальда, ни Тобаля. Спустя некоторое время после моего отъезда из Виролы я случайно узнала, что тогда между отцом и сыном вышла ссора, и Тобаль тоже ушел из дома.

Вскоре алькальд умер; узнав об этом, я помолилась о душе благородного человека, которого продолжала любить, как отца!

— Куда же ты пошла, уйдя от него? — спросил Горацио.

— Мне было двенадцать лет, физически я была развита не по годам — и в это-то время очутиться брошенной на произвол судьбы! Воспоминания об алькальде и Тобале не покидали меня. Уйдя из Виролы, я пошла на север, без цели, без друзей, без опоры!

— Бедная Белита! — с участием проговорил Горацио.

— Через некоторое время я узнала, что Тобаль после смерти отца отправился в Мексику и поступил там на службу к императору Максимилиану, записавшись в солдаты. Вероятно, его там убили.

— Ты все о Тобале рассказываешь, скажи что-нибудь о себе!

— Сначала я пришла в Кордову, потом в Толедо. Я рвала цветы в лесу в окрестностях города, плела венки, вязала букеты и продавала гуляющим. Все охотно покупали их у меня, и корзина моя быстро пустела. Между тем я стала уже взрослой девушкой и в это-то время пришла в Мадрид. Тут я познакомилась с Пепильей; мне понравился ее веселый характер, я была бедная девушка, без матери, без всякой опоры, жизнь влекла меня к себе, и шаг за шагом, следуя за Пепильей, я, смеясь и не понимая, что теряю, забыла добродетель и собственное достоинство; наряды, танцы, музыка соблазнили меня; Пепилья поддерживала это словом и примером. И я все больше и больше погружалась в беззаботную легкую жизнь! Забыто было прошлое, образы алькальда и Тобаля, так долго служившие мне путеводной звездой! Смолк, наконец, и голос совести! Меня ослеплял блеск обстановки и сладкие слова молодых поклонников… Так проходил год за годом, как в тумане…

— Пока я не встретил тебя и не признался в любви!

— Да, Горацио, ты был добр к Белите, названной теперь Миндальным Цветком, я никогда не забуду твоей доброты и любви. Ты вырвал меня из этого водоворота и сделал для меня так много! Оттого-то бедная Белита и просит тебя остаться ее другом…

— Другом? Но ты знаешь, как горячо я тебя люблю! Я хочу, чтобы ты была моей.

— Этого никогда не будет, Горацио, никогда! Белита будет вечно благодарна тебе, но любить тебя так, как ты этого заслуживаешь и как ты сам любишь — она не может!

Горацио вскочил и, сильно побледнев, глядел на Альмендру широко раскрытыми глазами…

— Ты не можешь любить меня? — почти беззвучно сказал он.

— Не сердись, Горацио, ты должен был, наконец, узнать правду. Выслушай меня спокойно. Я была бы дурной, презренной женщиной, если бы не сказала тебе всего. Я не могу любить тебя, потому что не заслуживаю твоей любви.

— Так это правда, ты любишь другого?

— Успокойся, Горацио, не делай расставание еще тяжелей, оно ведь неизбежно! Да, я люблю того незнакомца, которого встретила на улице. Он напомнил мне Тобаля, но Тобаля ведь уже нет на свете! Незнакомец так похож на него, что воспоминания проснулись во мне с прежней силой, прежняя любовь вспыхнула еще ярче, и с этой минуты я поняла, что не люблю тебя, не заслуживаю твоей любви! Напрасно я боролась с собой… О, сжалься, — умоляла Альмендра, упав на колени и протягивая к нему руки, — прости, я не могу изменить себе. Обрати свою любовь на кого-нибудь достойнее меня… Не проклинай меня… Теперь ты все знаешь…

— Ты меня не любишь… — прошептал Горацио и, закрыв лицо руками, зарыдал.

Невыразимое отчаяние овладело молодым человеком… Он страшно страдал.

Альмендра видела это, ей больно было глядеть на него… Она заплакала, стала умолять его…

— Не плачь, пожалей меня! — просила она дрожащим голосом. — Будь другом бедной Белите… Но не требуй больше ничего!

— Ты любишь незнакомца! — проговорил, наконец, Горацио! — Теперь я знаю, что нас разъединяет. Он встал между мной и тобой! Но моя любовь так велика, что я не в состоянии перенести даже мысль о том, чтобы увидеть тебя в объятиях другого. Оружие решит, кому из нас остаться: ему или мне!

— Пощади!.. Что ты хочешь делать? — в отчаянии вскричала Альмендра.

— Найти его! Один из нас должен умереть! Ты еще не знаешь всей силы моей страсти. Если ты не можешь принадлежать мне, так не будешь принадлежать и ему! Только моя смерть может отдать тебя ему!

— Так убей лучше меня, — молила Альмендра, ломая руки, — смерть избавит меня от этого мучения и все решит!