Виконт де Бражелон или Десять лет спустя (3 тома) Ил. Ж.Боже

Бражелон вышел из палатки медленным, размеренным шагом человека, который хочет видеть, но стремится остаться незамеченным. Скрытый плотным пологом шатра, он смотрел на лежавшую перед ним площадь; через мгновение он увидел, что полог палатки де Гиша затрепетал и слегка раздвинулся.

В полутьме вырисовался силуэт графа; глаза де Гиша были устремлены на слабо освещенную гостиную принцессы. Этот свет, мерцавший в окнах, казался графу звездой. Вся душа де Гиша отразилась в его глазах.

Рауль, скрытый темнотой, угадывал страстные помыслы де Гиша, связывавшие палатку молодого посла с балконом принцессы таинственными и волшебными нитями сердечного влечения; они были исполнены такой силы и напряжения, что, наверное, навевали любовные грезы на ароматное ложе принцессы.

Но не только де Гиш и Рауль не спали в эту ночь. В одном из домов на площади было раскрыто окно; в этом доме жил Бекингэм. На фоне света, лившегося из окна, резко выделялся силуэт герцога, который, опираясь на резной, украшенный бархатом оконный переплет, тоже посылал к балкону принцессы страстные желания и безумные фантазии своей любви.

Бражелон невольно улыбнулся.

«Бедное сердце, которое осаждают со всех сторон», – подумал он о принцессе.

Потом, с сочувствием вспомнив о герцоге Орлеанском, мысленно прибавил:

«И бедный муж: ему грозит большая опасность. Хорошо, что он высокородный принц и у него есть целая армия для охраны своего сокровища».

Бражелон некоторое время наблюдал за обоими воздыхателями, прислушиваясь к пронзительному храпу Маникана, звучавшему так самоуверенно, точно у Маникана был голубой костюм вместо фиолетового. Потом он тоже улегся в постель, думая, что, может быть, две или три пары глаз, таких же пламенных, как глаза де Гиша и Бекингэма, подстерегали его собственное сокровище в Блуаском замке.

– При этом Монтале не очень надежный гарнизон, – прошептал он со вздохом.

На следующий день состоялись празднества, устроенные с тем блеском и пышностью, которые могли обеспечить средства города и человеческая изобретательность.

Принцесса, простившись с английским флотом, в последний раз приветствовала родину, послав поклон родному флагу, и, окруженная блестящей свитой, села в карету.

Де Гиш надеялся, что Бекингэм вернется в Англию вместе с адмиралом, но герцогу удалось доказать королеве, что принцессе неприлично прибыть в Париж почти одинокой.

Когда было решено, что Бекингэм будет сопровождать принцессу, герцог окружил себя свитой из английских дворян и офицеров, так что к Парижу двинулась целая армия, разбрасывая золото и поражая своим блеском города и села, через которые она проезжала.

Стояла дивная погода. Франция была прекрасна, но особенно хороша казалась дорога, по которой двигался кортеж. Весна устилала путь молодых людей душистыми цветами и листьями. Нормандия с ее богатой растительностью, голубым небом, серебристыми реками представлялась раем новой сестре короля.

Путешествие превратилось в сплошной праздник. Де Гиш и Бекингэм забыли обо всем: де Гиш – стремясь отдалить от принцессы англичанина, Бекингэм – стараясь укрепить в сердце принцессы память о родине, с которой у него связывались воспоминания счастливых дней.

Но бедный герцог замечал, что в сердце принцессы все глубже проникала любовь к Франции, а образ его дорогой Англии с каждым днем бледнел в ее душе. Он замечал, что все его заботы не вызывали никакой признательности, и он мог сколько угодно гарцевать на горячем йоркширском коне, не привлекая внимания принцессы, лишь изредка бросавшей на него рассеянный взгляд.

Тщетно, желая привлечь к себе ее взор, терявшийся вдали, щеголял он силой, ловкостью, резвостью своего коня. Тщетно, горяча скакуна, пускал он его карьером, рискуя разбиться о деревья или упасть в ров, а потом брал барьеры или мчался по склонам крутых холмов. Привлеченная шумом, принцесса на мгновение поворачивала к нему голову, но скоро с легкой улыбкой возвращалась к беседе со своими верными телохранителями – Раулем и де Гишем, которые спокойно ехали рядом с каретой.

Бекингэм испытывал жесточайшие муки ревности. Невыразимое, жгучее страдание проникло в его кровь, терзало его сердце. Чтобы доказать, как ясно он сознает свое безумие и как хочется ему искупить свое заблуждение скромностью, герцог укрощал коня, облитого потом и покрытого густыми хлопьями пены, заставлял его грызть удила, сдерживая его близ кареты в толпе придворных.

Иногда, в виде вознаграждения, он слышал одобрение принцессы, но и оно звучало почти как упрек.

– Отлично, герцог, – говорила она, – теперь вы благоразумны.

Иногда Рауль останавливал его:

– Вы погубите своего коня, герцог Бекингэм.

И Бекингэм терпеливо выслушивал замечания Бражелона, инстинктивно чувствуя, что Рауль умерял порывы де Гиша. Если бы не Рауль, какой-нибудь безумный поступок со стороны де Гиша или его, Бекингэма, довел бы дело до разрыва, до скандала, быть может до изгнания.

Со времени памятной беседы между молодыми людьми в Гавре, когда Рауль дал почувствовать герцогу всю неуместность проявлений его страсти, Бекингэм испытывал невольное влечение к Раулю.

Часто он вступал с ним в разговор и почти всегда заводил речь либо о графе де Ла Фер, либо о д'Артаньяне, их общем друге, которым герцог восхищался так же сильно, как Рауль.

Бражелон был особенно рад, когда разговор касался этой темы в присутствии де Варда. Последнего в течение всего путешествия раздражало превосходство Бражелона и его влияние на де Гиша. У де Варда был хитрый и пытливый взгляд, свойственный злым душам; он немедленно заметил печаль де Гиша и его любовь к принцессе.

Но вместо того чтобы относиться к этому чувству с такой же сдержанностью, какую проявлял Рауль, вместо того чтобы щадить, подобно Раулю, достоинство графа и соблюдать приличия, де Вард намеренно задевал чувствительную струну де Гиша, дразня его юношескую отвагу и гордость.

Однажды вечером, во время остановки в Манте, де Гиш и де Вард разговаривали, опершись на ограду, Рауль и Бекингэм тоже беседовали, прогуливаясь взад и вперед, а Маникан занимал принцессу и королеву, которые обращались с ним запросто благодаря гибкости его ума, добродушию и мягкости характера.